В средостении Европы
Что можно сказать о современном Берлине? Можно сказать очень многое, а можно и ничего не говорить. Последнее даже предпочтительней. Зачем мучить ни в чём не повинного читателя созерцанием картин большого мегаполиса, а себя – выуживанием, поневоле полученных, впечатлений? Но такова уж человеческая природа – всегда хочется чем-нибудь и с кем-нибудь поделиться, чтобы не быть единственным обладателем невидимого богатства, тем более что богатство это трудно выразить в денежном эквиваленте. Эквивалента ему вообще никакого нет, оно бесценно и, соответственно, ничего не стоит. И я, абсолютно не печалясь, отдаю его просто так, ничего не прося взамен.
– Да, давненько я не бывал в Берлине! Давненько! – сказал я сам себе, потирая руки, как Ноздрёв перед партией в шашки. Наведывался в него в 79-ом, в 91-ом. А здесь на дворе 2015-ый. Нельзя делать таких больших перерывов, поскольку всё меняется, а перемены видны имен-но на разорванных временны;х дистанциях. Когда вы живёте в одном месте, где статика жизни внедрилась в ткань самой материи, вы не замечаете перемен. Они происходят, но не фиксируются, поскольку одновременно меняется и сам наблюдатель. Вы не замечаете смену поколений, свою и чужую старость, уходящих в землю, в культурный слой домов, костёлов и всей истории в целом, так же как не замечаете сдвигов тектонических плит глубоко под ногами. Перемены видны только тогда, когда обрушивается цунами, падает в жилые кварталы бомба, взрывается газопровод или приходит судебный пристав или налоговый инспектор.
Начнём рассматривать Берлин с высоты птичьего полёта. Что может быть лучше картины, наблюдаемой из идущего на посадку самолёта при ясной видимости и полной луне. Под крылом не море – океан огней. Бегущими светящимися полосами, обозначающими улицы, пронизывается это огненное пространство, и ты понимаешь, что здесь есть жизнь, движутся потоком машины, а в них наверняка сидят люди, преимущественно немцы, они едут к себе домой или по каким-то своим вечерним делам и вряд ли понимают, что их стремительную суетящуюся и светящуюся жизнь кто-то наблюдает сверху. Да, какое это непостижимое чувство – наблюдать человечество сверху, зная, что и ты из этого же ползающего по земле племени, но силою разума и дерзания временно вознесённого на воздуси. И даже наверняка зная, что всё равно опустишься в этот копошащийся внизу человеческий муравейник, всё равно на миг, на минуту чувствуешь себя, если не богом, то летящим ангелом небесным, несущим людям «нечто», что невыразимо словами. И это «нечто», конечно же, хранится в твоём сердце.
Когда приземляешься, это чувство быстро пропадает, и ты становишься, как все, задевая своим чемоданом нерасторопных бюргеров, бюргерш и их заторможенных чад.
Мы пробрались к автобусной остановке, но автобус под номером 109, стоящий, что говорится, под парами, вызвал у нас подозрения. Номер был наш, но указанный на его верхнем табло маршрут не соответствовал топографии нашей предполагаемой дислокации. Водитель долго объяснял нам что-то на не совсем понятном нам немецком, из чего приблизительно стало ясно, что нужно ждать другой автобус с таким же номером, который курсирует по иному, скорее всего, нужному нам, маршруту. И это оказалось правдой. Поначалу у меня закралось со-мнение, что все автобусы в Берлине имеют один и тот же 109-ый номер. Но это предположение, по своей нелепости граничащее с умопомешательством, конечно же, не оправдалось. К своему облегчению, я увидел и другую нумерацию. Однако феномен существования двух разных мар-шрутов с одним и тем же номером остался так и не разрешённым.
Автобус «выплюнул» нас на углу Кайзер Фридрих штрассе и Бисмарк штрассе. Здесь чудесным образом пересеклись известный австрийский драматург и «железный канцлер» – основатель Второго Рейха. И именно на этом пересечении чей-то досужий ум и умелые руки уст-роили заведение под названием LSD. Намёк на наркотик. Однако это была всего лишь аббревиатура: «Love – Sex – Dream» («Любовь – Секс – Мечты»). Не придерёшься. Скромная реклама обещает полный релакс. Со стороны Бисмарк штрассе в задрапированный чёрным бархатом вход направилось некое чертявое мужчино в узких брюках, плотно обтягивающих хорошо раз-витые задние ягодичные мышцы. Двигалось оно довольно энергично и целеустремлённо, так что полы замшевого зелёного пиджака порхали, как крылья летящего на огонь мотылька, обнажая при этом узкий красный галстук на сиреневой груди. На верхней части головы был оставлен клок рыжих, подстриженных, как газон, волос, которыми он слегка задел бархатистую поверхность дверного проёма втянувшего его притона. Я не знаю, как бы среагировал основатель Второго Рейха на подобное явление, но основатель Третьего уж точно бы по его копнообразной голове не погладил.
Оказавшись внизу после полуторачасового полёта, не видишь масштабов города. Масштаб всё-таки виден сверху. Но внизу, вспоминая залитое до краёв световое пространство этого грандиозного мегаполиса, ходишь с сознанием того, что ты в столице столиц всея Европы, и такие европейские города, как Рига, Таллинн или Вильнюс, со своим жидким фейерверком ночного освещения, ему в подмётки не годятся. Разве можно, к примеру, сравнить тысячеваттную лампу дугового морского прожектора с газовым фонарём XIX века.
Мы остановились у дома № 70 по Бисмарк штрассе. В обширном каменном углублении старинная дверь с вкладышами зеркальных стёкол – по голландскому образцу. Начало ХХ века. Значит дому чуть более ста лет. На стенах дверной ниши с одной стороны вывеска, означающая, что здесь «PANSION», а с другой табло с фамилиями обитателей дома. Нажав на шильдик (так, кажется, по-немецки «табличка») с фамилией, нужно ждать вопроса по домофону: Wer ist da? (Кто там?) Мы нашли нужную фамилию, нажали, вопроса не последовало. Я сделал пред-положение, что панель не работает, поскольку она не подавала никаких признаков жизни. И по старой рефлекторной привычке я стал нервно нажимать на разные кнопки и даже по несколько раз, пытаясь вызвать к жизни дух этого сложного коммуникационного устройства. Но чтобы у немцев что-то не работало… Если у немцев что-то не работает, значит здесь нет немцев. Устройство, конечно же, заработало, и нам стали задавать вопросы, по-видимому, сразу из разных квартир. Вся эта немецкая разноголосица выливалась из динамика домофонной панели, и мы ничего не могли понять. Поскольку в школе нам преподавали другой язык, то мы стали объясняться на этом другом языке: что, мол, приехали к дочке, которая живёт на четвёртом этаже этого дома и просим нам открыть входную дверь. Я почувствовал, что отдельные квартиры сразу отключились и прервали диалог. Осталась какая-то докучливая старушенция, которая говорила по-английски не хуже нашего. Она стала спрашивать имя нашей дочери, и почему её нет дома, и как мы попадём в её квартиру… В итоге дверь она так и не открыла. Я сделал заключение, что она была тоже настоящей немкой. Русский или итальянец давно бы уже нажал на кнопку с ключиком на своём домофоне, чтобы не мучить себя сомнениями и подозрениями. Хочет кто-то войти – пусть входит. Значит ему надо. Немец на такое не пойдёт. Нарушается устоявшийся ordnung – порядок, выработанный поколениями предков. Позвонить в чужую квартиру – это вообще нарушение частной жизни, почти преступление. Могут даже вызвать полицию. Но, слава Богу, не вызвали.
Нас спас муж дочери, который подошёл к назначенному времени. Он передал нам ключи, показал пустующую квартиру на четвёртом этаже, которую они освободили месяц назад, оставил минимальный запас продуктов, чтобы мы легли спать на сытый желудок, как это делает большинство немцев, и провёл по хоромам, в которых нам предстояло прожить две недели.
Хоромы
Квартира, предоставленная нам для проживания в Берлине, находилась в престижном районе. Она состояла из двух больших жилых комнат, кухни и обширной ванной комнаты с окном и всеми аксессуарами для полной гигиены, включая биде. Всё это объединялось длинным г-образным коридором. Ванная комната требует отдельного описания. В принципе в ней можно было бы жить. Сами представьте: площадь порядка 14 квадратных метров, две батареи отопления (одна, специально для сушки полотенец и белья), большое, чуть ли не во всю стену, секционное зеркало. В это помещение можно было бы смело поставить двуспальную кровать, бельевой шкаф, небольшой письменный стол и книжную полку. Примерно так я сделал в питерской квартире, где живут мои ближайшие родственники, хотя площадь ванной комнаты там гораздо меньше.
Для нас, привыкших ещё к советским стандартам, это были хоромы. Для среднего немецкого бюргера – скромная квартира общего плана. Высокие потолки, створчатые двери, белые стены – общеевропейский стандарт для квартир, сдающихся внаём. Отопление по желанию: на каждой батарее регулируемый вентиль на чётко фиксируемую температуру и электронный датчик, посылающий на общий компьютер сведения, сколько килокалорий вы затратили на обогрев: обогреваетесь – платите, мёрзнете – экономите свой бюджет. Всё под контролем: вода, электричество, тепло. Ордунг он и есть ордунг.
Шарлоттенбург
Мы обосновались в наиболее престижном районе Берлина – Шарлоттенбурге, западной части столицы. В общих чертах этот район всегда награждают восторженными эпитетами. И он заслуживает того. В рекламных буклетах можно прочесть следующее: «У Шарлоттенбурга аристократические корни, поэтому здесь отчетливо ощущается буржуазная атмосфера. В этом харизматичном историческом районе приятно и удобно жить. Шарлоттенбург – идеальное место, чтобы интеллигентно и насыщенно провести вечер. В этом стильном районе Западного Берлина множество театров, музеев и изысканных ресторанов. Днем толпы туристов фотографируются на фоне дворца Шарлоттенбурга и бродят по его ухоженным паркам. Для неформального Бер-лина здесь непривычно чистые улицы и дорогие торговые центры». Один из них знаменитый торговый комплекс Берлина KaDeWe (Kaufhaus des Westens).
Если говорить отдельно об упомянутом дворце Шарлоттенбург, то это потребует отдельного рассказа. Здесь можно лишь сказать, что это один из наиболее изысканных примеров архитектуры барокко в Германии. Дворец был построен по распоряжению супруги Фридриха I, королевы Софии Шарлотты Ганноверской – первой прусской королевы, бабушки Фридриха Великого. Главный вход в замок имеет 48-метровый купол, увенчанный позолоченной статуей Фортуны. И, конечно же, нельзя обойти вниманием строгий и обширный парк, расположенный с тыльной стороны дворца. Изначально он был спроектирован в стиле французских барочных садов, но затем под влиянием новых веяний его превратили в английский пейзажный парк со свободной планировкой дорожек и отдельными группами деревьев и кустарников. Во время послевоенной реконструкции было принято решение восстановить его в первоначальном виде, хотя общую территорию пришлось сократить.
Во время Второй мировой войны сильно пострадали и парк, и дворец. На их восстановление ушло несколько десятилетий. Это относится и к Берлину в целом, разрушенному при штурме в 45-ом. Район Шарлоттенбург пострадал не менее других. Поэтому удивляет та тщательность и выверенность, с какой были восстановлены все дома, представляющие в основной своей массе архитектурную ценность и даже, можно смело сказать, реликвию. Дома и улицы Шарлоттенбурга – это настоящий музей архитектуры под открытым небом. Жилые кварталы этого района отличает то, что почти каждый дом представляет произведение искусства, виртуозность зодчества и мастерства строителей, которых скорее хочется назвать художниками камня, гипса, кирпича и бетона. Здесь вся палитра исторических архитектурных стилей тем или иным образом вплетённых в ухоженные фасады примыкающих друг к другу домов, тянущихся в каменную перспективу столицы. Здесь можно найти черты классицизма и вытекающего из не-го ампира, готика соседствует с ренессансом, а романский стиль с барокко. И всё это в сопряжении, в единении, в элементном наложении – настоящая историческая эклектика.
Глядя на эти шедевры архитектуры, на которые местные жители, погружённые в свои каждодневные заботы, практически не обращают внимания, задумываешься над тем, насколько архитектура, каменная «физиогномия» домов, отражает эпохи и время. Архитектура – это и есть лицо времени. Вглядываясь в сложный фасад дома, с его эркерами, балконами, разновеликими окнами с необычными рамами, кариатидами, витой лепниной, готическими арками, помпезными входными дверями, начинаешь понимать, насколько упростился ум современного человека, который пришёл от сложных философских форм градостроительства к обобщённому стилю куба или параллелепипеда, внедрённого в новую постмодернистскую архитектуру.
И я не могу согласиться с Куприным, который ещё в 1915-ом сказал, что «этот народ, культивировавший сотни лет прикладные знания и фабрикующий прекрасных техников и инженеров, только с этой чисто внешней стороны и носит следы культуры — интеллектуальная же его сущность немногим отличается от сущности средневекового варвара». Внешняя сторона всегда скрывает внутренний глубинный смысл бытия и отношение человека к этому бытию в своём мистическом преображении и движении к идеалу. А пробудить в народе зверя, варвара, разрушителя ничего не стоит. Это показала история двух мировых войн, а также последние события на Украине.
Далее по Шарлоттенбургу
Блуждая по Шарлоттенбургу, замечаешь не только одну респектабельность этого района, но и его изнанку. В торговых кварталах, а ещё чаще на вокзалах Эс-банов (наземное метро), можно видеть нищих разных национальностей, просящих подаяния. Дают редко и мало. Многонациональность города проявляется не только в маргинальной среде, но и во всём его составе. Нередко слышна и русская речь. Но представители других наций – корейцы, арабы, африканцы, евреи – органично адаптируются к здешним условиям, быстро перенимают язык, обычаи, в меньшей степени культуру, и срастаются с новыми условиями, заводят семьи, рожают детей, приобретают жильё, работу и довольно комфортно сосуществуют. Роль пришлого населения очень заметна в Берлине.
Очень часто встречаются вьетнамские рестораны. Удивительно, что вьетнамская кухня сытная, вкусная, обильная и весьма дешёвая. В среднем за 6 - 7 евро можно заказать сложное блюдо, в котором обязательно будет рис, отварные и свежие овощи, мясо, листья лотоса, имбирь и обязательно соус. А если закажете чай, то он непременно будет особенным – со своим необычным ароматом и вкусом. Почему-то в России и странах Прибалтики вьетнамский ресторан всё-таки редкость.
В Берлине хорошо раскупаются книги. Книжные магазины, как правило, большие и многоуровневые. Доступ к книгам свободный, разложены они на обширных прилавках, распределены по темам. Печатная индустрия не отстаёт от времени: броские, но ненавязчивые обложки, качественная полиграфия, современное художественное оформление. Любую книгу можно взять, присесть на расположенные в зале диваны, полистать и даже основательно вчитаться. Редко берут одну книгу. К кассе обычно подходят с двумя-тремя экземплярами.
В Берлине хорошо прижились, и успешно конкурируют с местными, русские магазины. Один из них «РОССИЯ», расположенный в здании вокзала Эс-бана, оказался недалеко от места нашей дислокации. Работает 24 часа в сутки бесперебойно. Обслуга в основном русскоязычная. На кассе два казаха. Работают быстро, оперативно, очередь не задерживается. Покупателей полно в любое время суток. Большой ассортимент российских товаров, цены немного ниже, чем в супермаркетах – народ тянется. Накануне Нового года там было особенно оживлённо. Советское шампанское разбиралось на ура.
Климат
Климат в столице Германии скорее мягкий. В скверах и парках попадаются южные растения. Отдельные виды даже не сбрасывают листвы в зимний период. Одеваются берлинцы легко, особенно молодёжь. На волне зелёного движения и защиты животных считается неприличным ходить в одеждах из кожи и натурального меха. Очень популярно, выгодно и здорово передвигаться по городу на велосипеде в любое время суток, будь то летом или зимой. Для это-го почти весь Берлин рассечён сетью велодорожек, занимающих или часть тротуара или часть улицы. Велостойла (специальные металлические дуги) вкопаны на каждом шагу, а рядом притороченные замками гроздья всевозможных велоэкспонатов – от детских до гибридных на электрической тяге. Их многообразие впечатляет и создаёт впечатление неповторимости каждого экземпляра. Продолжение следует