Начиналось это очень весело и красиво. Эмма была на последнем курсе, когда их университет отмечал почтенный юбилей. В актовом зале на торжество собрались представители профессорско-преподавательского состава, сотрудники и достойные студенты. Среди приглашенных гостей были важные руководящие персоны и, естественно, выпускники вуза разных лет.
Празднование началось, как обычно, с официальной части. Потом были капустник команд веселых и находчивых с различных факультетов и, для молодежи, конечно, танцы в просторном фойе.
Как принято в современных танцах, все огромной толпой топтались, тряслись и, кто как мог, изворачивались в ритме музыки. Эмма, конечно, ни минуты не сидела на месте и активно выплясывала в общей веселой неразберихе.
Вдруг оркестр заиграл вальс. Толпа мгновенно растеклась вдоль стен и только с десяток пар, главным образом солидного возраста, начали вальсировать. В массе своей молодежь этот вечный танец, за неумением, игнорировала.
Неожиданно, к Эмме подошел высокий, совершенно рыжий молодой человек. Даже его серо-зеленые глаза были обрамлены такими же, как и брови, рыжими ресницами. Однако характерных веснушек у него не было и в целом, не смотря на яркую рыжину копны волос, благодаря тонким чертам лица, он выглядел весьма симпатично. Кавалер протянул руку, приглашая Эмму:
- Может, потанцуем?
- Спасибо, но я с незнакомыми не танцую! – осматривая его смеющимся, лукавым взглядом, ответила Эмма.
- Тогда, разреши представиться: Ника, Никита. А тебя, как зовут?
- Эмилия.
- Официоз, надеюсь, состоялся. Поспешим, а то вальс закончится!
Они провальсировали несколько кругов, во время которых молодой человек осыпал ее комплиментами, уверяя, что еще никогда не танцевал с такой легкой и умелой партнершей, явно талантливой в этом искусстве. Потом они еще много раз танцевали. Ника уже не отходил от Эммы, а затем проводил ее до общежития. С этого дня они стали встречаться.
Никита был выпускником их же вуза, окончившим его четыре года назад и работающим сейчас в одном из КБ крупного электронного завода. Обходительный, умеющий угождать и предвосхищать ее желания, остроумный и эрудированный, обожающий поэзию и часто цитирующий стихи в нужный момент, он скоро завладел сердцем девушки… Отношения стали серьезными и по окончании института в руке Эммы был не только диплом, но и свидетельство о браке.
Скоро, силами родителей счастливой пары была приобретена однокомнатная кооперативная квартира. Постепенно, молодожены красиво и современно обставили свое гнездышко, называемое Никитой «хижиной дяди Ники». Им вдвоем там было уютно, интересно, хорошо и весело: оба любили и ценили шутки. Никита часто иронизировал над своей, как он выражался, «рыжей мастью», а Эмма подзадоривала его любимой песенкой из мультика. Она начинала: «Рыжий-рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой!», а Никита подхватывал: «А я дедушку не бил, а я дедушку любил!» При этом он умудрялся петь таким высоким голоском, а на лице создавалось такое умилительное выражение, что Эмма покатывалась со смеху. Никита обожал жену, а она его – в не меньшей степени.
Эмма могла бы считать себя самой счастливой на свете, если бы не одно «но»: Никита оказался невероятно, болезненно ревнивым. Эмме порой казалось, что ее ревнуют даже к стулу, на котором сидит… А что касается особ противоположного пола, независимо от возраста, тут и говорить нечего… Если где-либо повстречавшийся мужчина, хотя бы и седой старик или прыщавый юнец, удостаивали ее внимательным взглядом, глаза Никиты тут же темнели, лицо багровело, желваки ходили ходуном, а кулаки сжимались. Эмма еле удерживала мужа, готового ринуться в драку.
- Успокойся! Этот человек смотрел мимо меня. А, вообще, если даже и посмотрел бы… Корона с моей головы не свалится, драчливый мой петушок.
- А чего он пялится на тебя?! – возмущался Ника.
- Милый, он прошел, думая о своем. Тебе кажется, что я еще кому-нибудь, кроме тебя, могу быть нужна, а им всем до меня дела нет... – убеждала Эмма каждый раз мужа после таких случаев. А они повторялись изо дня в день, отравляя ей жизнь… Никита изводил жену допросами обо всех сослуживцах, устраивал сцены ревности, если она немного задерживалась, возвращаясь с работы, не веря, что виноват транспорт или была необходимость зайти в магазин из-за порванных колготок.
Эта недоверчивость оскорбляла, бесила и сводила на нет все его достоинства и любовь. Эмма неоднократно предупреждала:
- Прекрати ревновать! Потому, что я в один прекрасный день не выдержу и убегу!
- Только попробуй! От нас, рыжих, не так-то просто избавиться! – старался он успокоить возмущенную жену, превращая все в шутку.
Как-то их навестил давний друг Никиты, живущий в Заполярье. Северянин летел к морю, но решил остановиться в Москве на пару дней, чтобы повидаться. Он появился в пятницу вечером и два свободных дня были посвящены гостю, оказавшемуся очень приятным, компанейским человеком, с которым было легко и весело. Никита и Эмма водили его по Москве, демонстрируя ее обновленный вид. А Митя затаскивал их в рестораны, оставляя там кучу денег с широтой северянина.
На удивление Эммы, муж вел себя на редкость прилично, не выказывая и тени ревности.
В воскресенье вечером они отправились провожать, улетающего в Сочи, гостя. По дороге в аэропорт Митя сказал, что планирует на обратном пути остановиться в Москве на недельку, как он выразился, чтобы «наверстать упущенное»:
- Два дня – ничто! Вот тогда погуляем, пображничаем, побродим по театрам, концертным залам, а главное – более тесно пообщаемся.
По-видимому, это «тесное общение» не пришлось по вкусу Никите и он, вдруг, к недоумению Эммы, заявил:
- К великому сожалению, Митяй, ничего не получится: мы в это время будем далеко от Москвы. У нас ведь тоже назревает отпуск. Вот, решили двинуть к родным Эммы в Саратов, там нас давно ждут ее старики.
- Тогда заезд в Москву отменяется! – подытожил друг. - Полечу из Сочи сразу в Якутск.
А на прощание, обняв друга, он сказал:
- Я рад за тебя, рыжий, хорошую жену отхватил!
И тут, Эмма даже не успела среагировать, Митя, подхватив дорожную сумку и проходя за ограждение осмотра, неожиданно поцеловал ее в щеку.
На лицо мужа в эту минуту страшно было смотреть. Оно побагровело, глаза стали злыми, он явно еле сдерживал себя, но скандала затевать не стал, а повернулся и направился к выходу, хотя друг, уходя, несколько раз оборачивался, чтобы рукой и улыбкой поприветствовать их.
Всю дорогу Никита упорно ее игнорировал. Желваки за щеками так и ходили ходуном, он сидел нахохлившись, стиснув зубы и за всю дорогу не проронил ни слова.
Когда зашли в квартиру, Эмма обратилась к мужу:
- Ника, брось, ну зачем себя так взвинчивать, из-за какого-то невинного прикосновения губами? Ну, сделал глупость твой Митя, не подумал, что это тебе не понравится…
- А тебе?
- А мне, что, отвалилось что-то? Он же по доброте, считая нас с тобой его друзьями.
- Ну да, по доброте… А ты тоже с ним, по этой «доброте» водила тут шуры-муры?
- Сказал! Какие шуры-муры? Мы ведь с тобой все время были вместе, ты же все видел.
- Дыма без огня не бывает. Значит, он тебя поцеловал не случайно, а имея основания, зная, что ты ему это позволишь… Быть может, еще кое-что позволяла?...
- Ника, ты меня оскорбляешь, за что?! Неужели я такие слова заслужила, жалкий ревнивец!
И вдруг – оглушительная оплеуха обожгла ее щеку. Удар был так силен и неожидан, что Эмма еле устояла на ногах, а из глаз брызнули слезы. Она убежала на кухню, где дала им волю. Щека горела а в ушах все еще стоял звон от удара. Было поздно. Никита, на кухне так и не появившись, улегся спать, а Эмма почти всю ночь провела, свернувшись калачиком на кухонном топчане, не сомкнув глаз и думая горькую думу.
Нет, так продолжаться не может! Он осмелился поднять на нее руку, ни за что, ни про что! Ударил впервые, но где гарантия, что это не будет повторяться? Это не любовь, а мука, надо бежать, пока не поздно. Хотя это и нелегко (несколько лет, проведенных вместе, не мало значат), но надо набраться решимости и уйти, другого выхода нет! Завтра он начнет просить, как обычно после своих выходок, прощения, клясться в любви, давать обещания. И так будет бесконечно... Он болен этой проклятой напастью, под названием ревность. Бежать, бежать, пока еще свежа обида, а то опять, взглянув на этого рыжего, его печальный, поникший вид, она, все еще любя его, может уступить и тогда все вернется на круги своя…
Эмма быстро, пока муж еще спал, собрала чемодан и еще не отдавая себе отчета в дальнейших действиях, вышла из дома, тихо прикрыв дверь.
Идти на работу с чемоданом было бы глупо, да и на проходной не пустят. К тому же еще так рано: только-только заработало метро. Эмма отправилась на вокзал и сдала чемодан в камеру хранения, а затем, придя на работу, тут же написала заявление об уходе, взяла билет и уехала к родителям в Саратов.
Никита забросал ее смс-ками, телефонными звонками, на которые Эмма не отвечала. Он обещал приехать, как только сдадут проект, за который отвечает, просил прощения, клялся в любви и молил о пощаде. Были и злые обращения, полные обвинений в предательстве и угроз, что она своим поведением доведет его до крайности. Что подразумевалось под этим, Эмма не догадывалась, но испытывала холодок под сердцем от овладевающего страха.
Родители же считали, что дочь не права: ну, погорячился, мужик, неужели из-за одной пощечины надо коверкать себе и ему жизнь? Бросить с таким трудом приобретенную квартиру, работу в Москве и, по всему видать, любящего мужа, бежать неведомо зачем сюда, где они скученно живут в двух небольших комнатах (с родителями жила сестра с мужем и двумя, только родившимися, близнецами)…
Как сказала Эмме мать:
- Это же надо было додуматься, чтобы променять такое богатство в Москве на наш переполненный клоповник!
А сестра добавила:
- Эммка, ты как снег на голову к нам свалилась! Что думаешь делать дальше? Мы, конечно, тебя не гоним, раскладушка в коридоре в твоем распоряжении (на кухне она даже не станет), а вот как с работой? Ведь подобной той, что была в Москве, здесь не найдешь, да и другую не так-то просто отыскать… Смени гнев на милость и возвращайся к своему рыжему, а?
А вскоре и сам Никита явился и под напором семьи и клятв мужа, Эмма вернулась в Москву.
Муж стал шелковым, не знал где ее посадить и как ублажить, а ревности не было и в помине. Эмма собиралась вернуться на работу в свой институт, но там как раз начались сокращения и ей отказали. Никита нашел ей временную работу по договорам, которую Эмма могла выполнять, к его радости, дома на компьютере.
Прошло полгода спокойной, почти идиллической жизни. Эмма не могла нарадоваться и поверить, что так будет всегда…
Однажды она, счастливая, поняла, что скоро их семья пополнится и «хижина дяди Ники» огласится криком новорожденного. А узнав, что ожидается сын, Никита был на седьмом небе и все повторял:
- Спасибо, женушка, спасибо, родная! Даже не верится, что скоро стану папой!
Но через пару дней, Никита после ужина задал, как бы между прочим, Эмме вопрос:
- А ты уверена, Эмми, что это мой сын?
Она опешила, уже отвыкнув от его ревности.
- Я-то уверена! Главное, чтобы ты был в этом уверен. Если учесть, твою ревность... – серьезно ответила Эмма. Ее сердце при этом сжалось: неужели опять начинается… И она не ошиблась.
- А я вот никак не могу уверовать…
- Ты что, сомневаешься в своих силах? – выдавила из себя Эмма нечто подобное смеху, стараясь обратить все в шутку.
- О, в своих силах я не сомневаюсь! – самодовольно ответил он. – А вот в…
- Ника, прошу, не продолжай. А то у меня будет выкидыш.
И так продолжалось теперь ежедневно, с каждым днем муж все более растравлял свою ревность, этим нервируя Эмму.
Вернувшись с работы и с подозрением оглядев жену, он спрашивал:
- Кто был в мое отсутствие?
- Никого. А кто-то должен был придти? Откуда взял?
- Кто тебя знает, что ты делаешь в мое отсутствие. Табачищем пахнет…
- Так это от тебя самого, наверно целую пачку уже выкурил.
- С тобой не то что накуришься, напиться впору…
…Шел седьмой месяц беременности. Была суббота. Как обычно, после завтрака, Эмма начала убирать со стола, как вдруг, до этого балагуривший, муж решил прислушаться к находящемуся в утробе жены сыну, положив ей руку на живот.
Неотрывно глядя в глаза Эммы, он прошипел:
- Честно, как на духу: от кого сын?
- От святого духа, вот от кого! Ты меня уже, Ника, достал своим недоверием! Отстань, я серьезно говорю.
Эмма, нервничая, взяла в руки сахарницу.
- Не отстану, пока не признаешься честно – он мой?
- А кого еще? Прекрати, молю. А не то… Уйду навсегда и сына не увидишь!
- Ишь, как заговорила… Куда уйдешь, к кому? Родные тебя не примут, сама знаешь!
- Да хотя бы к первому встречному, лишь бы не слышать…
Эмма не успела закончить, как страшный удар в переносицу оглушил ее. Из носа хлынула кровь и она, не удержавшись на ногах, рухнула, ударившись головой о радиатор отопления.
Никита, вытерев замазанный в крови кулак, бросился к жене. Под ногами хрустел рассыпанный сахар, а она лежала, не подавая признаков жизни.
- Эмма, как ты? Прости!
Никита стал на колени, взял ее запрокинутую голову и, увидав остановившийся взгляд, вскричал, как раненный зверь:
- Нет! Нет! Не-е-ет!
Потом он вскочил и схватил, лежавший на столе, нож, однако, не решившись пустить его в ход, положил на место. Никита сел, обдумывая что-то, обе руки запустив в свои рыжие волосы. Наконец, вынув мобильник, набрал 112.
- Приезжайте... Я убил жену и сына.