Хирург, уже дважды ее прооперировавший, привел к «Химику». Так называют в этой больнице физиотерапевтов. Хирург удалился, а она осталась с ней. С надеждой вглядывалась она в это жесткое неприветливое лицо и в темные, с блуждающим, чтобы не встретиться с ее, взглядом бесстрастных глаз. Она поняла: перед ней – еще одна из стерв, закалившая сердце в свои 30 лет, как сталь - ни пробить, ни согнуть, ни растопить. Это молодая еще женщина, девушка, можно сказать, находясь изо дня в день среди мучившихся от невыносимой боли людей, уже забыла клятву Гиппократа, которую давала только четыре года назад.
Больная женщина, глядя в неприступные глаза, спросила:
-Доктор, появится ли хоть капля надежды после химиотерапии?
-Вы что, не знаете, что у нас отделение для безнадежно больных?!- нанесла та ей сокрушительный удар.- Но я вас беру,- добавила она безразличным тоном.
Но больную это уже не обрадовало, так как она мгновенно после ее первых слов потеряла веру в силу лечения такого врача.
Обговорив дальнейшие процедуры и назначения, врач ее отправила, сухо кивнув. А она, дойдя до своей койки, с трудом устроила больную ногу, и погрузилась в отчаяние, желая забыть все, что привело ее сюда.
Сколько дней и ночей она терзалась мыслью после того, как узнала свой диагноз! Сколько перелистала страниц, чтоб выяснить значение этого слова: «меланома»! Как она не желала, чтоб хоть кто-нибудь догадался о ее болезни! Тогда, не выдержав страха перед неизвестностью, она поделилась с подругой, а та понесла новость «на хвосте».
Но вот она здесь, и ей уже давно все равно. Осталось одно желание – выжить любой ценой. А такие врачи, как «Химик», вместо того, чтоб вселять хоть маленькую надежду в больного, убивают ее в зародыше.
… Думы терзали ее. Анализы были плохие. Кроме «химии» выхода никакого не было, что ей очень доходчиво объяснил хирург. Но вся ее душа восставала против «Химика: много она повидала на своем веку плохих людей, но такой стервы еще не доводилось встречать.
Чтобы все - таки не попасть в лапы к этому так называемому доктору, она ездила в другую клинику, где сделала диагностику и получила полную картину своей болезни. Там же она надеялась и пролечиться. Но оказалось, что эту болезнь здесь не лечат. Единственным утешением ей служило то, что тут она встретила такого врача, который смог вселить в ее душу надежду, успокоил и сумел убедить, что необходимо сделать химиотерапию и начинать надо срочно, потому что- чем раньше, тем лучше.
Ей пришлось смириться, но с каким ужасом представляла она новую встречу со своим злым духом! И оказалось, что не зря она боялась - все ее страхи полностью оправдались, когда она, все же смирившись, приехала опять в диспансер. «Химик» предстала перед ней в своем обычном амплуа: со сведенными бровями над близко посаженными глазами без всякого выражения, сухая, суетливая, якобы озабоченная непомерным грузом забот, не удосуживающаяся толком слушать больного, связывающего с ней последние надежды, а делая вид, что у нее нет ни минуты времени на кого-то бы ни было.
Заметив порывистое движение к ней больной, та проскочила мимо, не останавливаясь, в кабинет, и, не обращая внимания на последовавшую за ней женщину, робко переступившую порог, схватила с дивана свое пальто и, стоя спиной, стала что-то оттирать на рукаве. Продолжая так стоять, требовательно спросила, чего она ждет от нее.
Смутившись от такой невоспитанности и бесцеремонности, которые все-таки не к лицу доктору, женщина пролепетала:
-Да, нет, я , пожалуй, потом….
-Да, говорите же, что хотите сказать, я вас слушаю! Что вы хотели мне сказать? - она все еще не поворачивалась.
-Я хотела сказать… я хочу сказать... что согласна на химиотерапию,- выдохнула больная, со страхом глядя на эту непреклонную спину.
…И вот теперь встречи, и довольно–таки частые, стали неизбежны: пять дней подряд проводилась химиотерапия, а между курсами дни отдыха устанавливались «Химиком» непонятно по какой схеме: после первого курса они составили две недели, после второго - уже три недели, и она постоянно увеличивала их под разными предлогами…
А когда подходило время выписки из отделения, ни разу не удосужилась выдать сразу на руки выписку из истории болезни. Больной и слабой женщине за сорок километров приходилось не раз ездить за ними - ведь по месту жительства проводилось бесплатное лечение только тогда, когда была эта необходимая бумажка.
«Химик» не могла не знать об этом. Без выписки же лекарства ей приходилось покупать, а они были очень дорогие. Денег-то у нее уже давно не было - не работала, став жертвой сокращения на работе.
Пока лежала между циклами, она не раз слышала от больных, что в аду, наверное, лучше, чем здесь, в этой больнице. Все уже здесь знали о двух хирургах, которых здесь иначе, как «живодерами», не называют.
Ей рассказали сразу, как она поступила в первый раз, что окна ординаторской выходят на улицу и они часами наблюдают за подъезжающим транспортом и пассажирами – примериваются: кого и на сколько можно "раскрутить". Они, как прибившиеся к сытому двору собаки, разжирели на вымогательствах, и, кажется, научились этому искусству лучше, чем своему ремеслу. Открыто называют «ставку» за операцию.
И не имеет значения, сколько больному лет - надежда заставляет больных или их родственников отдавать любые деньги за проведение операции. А они умеют подавать надежду всем одинаково: и сравнительно молодому больному, и восьмидесятилетнему старику, пусть они даже на самой последней стадии. Как-никак, они изучали психологию и знают: родные готовы отдать любые деньги за своих близких и любимых, лишь бы продлить им жизнь- хоть на дни и месяцы, если уж не получается на годы.
Все больные, и новенькие, и давно находившиеся здесь , уяснили для себя их железное правило - не назначать операцию больному, пока не получат мзду. А когда больные все-таки умирают, их близким объясняют: что же вы хотели, мол, они были старые, да и метастазы, знаете ли - поздно было…
Глядя на них, не упускает своего и младший медперсонал: не подойдут, пока не положишь в карман деньги: благо, болезнь этих людей сделала их безропотными и безотказными - дают все, кто хочет хоть какого-то ухода и лечения. Вот почему потом шныряют по страшной больнице страшные люди с пакетами: денег, коньяка и шампанского, конфет, фруктов и цитрусовых, вырванных у людей, стоящих на краю пропасти. Они это называют: «Благодарность».
Вот только за что им эта благодарность? За облегчение их собственных, и так худых, карманов или карманов их родственников, которых они обманули наглым образом?
В очередной раз, поехав за выпиской, больная подошла к ненавистной двери, а она, как и всегда, оказалась на замке. «Химичка» появилась через десять минут и, охватив цепким взглядом ее и заметив, что та без пакета, отмахнулась от нее , как от мухи, и слепо стала втыкать ключ в замок.
Долго она мучила все-таки последовавшую за ней женщину, не пытаясь вникнуть в то, что она говорит: отрывисто переспрашивала ее, что же, наконец, ей нужно.
Уразумев, что к ней обращаются за выпиской, скомандовала:
- Пойдемте!- открыла, в конце концов, кабинет, и, не предложив сесть больной, сама бросилась на стул и принялась писать выписку из истории болезни. Не успела женщина удивиться ее «блестящей» памяти, как, скосив глаза на листок перед "Химиком", увидела, что та пишет не ее собственную фамилию, а фамилию «Беличенко». Решила подождать, пока не сделают выписку на эту Беличенко.
Но с изумлением увидела, что та, закончив, протягивает ей листок.
- Но я не Беличенко!- вырвалось у нее. «Химик», одарив ее гневным взглядом, резким движением вздернула подбородок и, поджав тонкие губы, кинула листок на стол, схватила рывком новый, и стала опять писать...
Всучив долгожданную выписку терпеливой больной, подхватилась и выскочила из кабинета. Больная пыталась догнать ее, чтоб задать вопросы о новых сроках химиотерапии, но не тут то было - «Химичка» уже пропала.
Дойдя до выхода из здания, женщина вспомнила, что доктор не объяснила, по какой схеме принимать новое лекарство, только что вписанное в выписку из истории болезни. Волоча больную ногу, женщина с проклятиями в адрес «Химика» двинулась опять вверх по лестнице - на второй этаж. А ведь еще эту змею надо было разыскать! Поиски не дали результатов, и уставшая, злая женщина вернулась через некоторое время к кабинету «Химика».
Но та появилась только через полчаса, таща неподъемный пакет. «Наверное очередная мзда, после настойчивых намеков, от очередного бедного больного или его родных,- устало подумала.- И когда они уже наедятся, шакалы!»
Бедная женщина жалела, что не может бросить эти слова прямо в лицо «Химику» - но, к сожалению, еще не раз придется ей видеть это безжалостное лицо.
Увидев опять «настырную» больную, «Химик» с гримасой недовольства на лице, бросила:
-Что еще?
Заикаясь от неловкости, больная стала говорить, что доктор забыла объяснить ей схему приема нового лекарства.
И услышала, как та сквозь зубы цедит:
-Пять уколов, отдых через день!- И потащила свою ношу дальше, часто перекладывая ее из руки в руку.
Только доехав до своей остановки, больная решила перечитать назначение в выписке и опять увидела вместо своей фамилию «Беличенко». У нее упало сердце: «Ну, не возвращаться же мне опять за тридевять земель! Что за бестолковщина, Господи, и зачем мне эти му-у-ки!», - не выдержав испытаний дня, заплакала. Так она и тащилась по улице, глотая слезы злости и бессилия.
На следующий день с опаской, что и здесь ей не повезет, появилась в районной поликлинике, где ей предстояло включить в список льготного отпуска лекарств препарат, который был выписан на чужую фамилию. Но когда она объяснила, что произошло, все отнеслись к ней с пониманием и не стали отсылать ее в диспансер.
И женщина подумала: «Все-таки мир не без добрых людей, и таких, как «Химик» - не так уж много!».
Жизнь ее продолжалась...