Двор

Александр Гринёв
 

Двор*- штат лиц,
составляющих учреждение.


Нынешние городские дворы одинаковы, как домашние тапки; зайдешь с чётной стороны, вот тебе правый,  с  нечетной, как есть,  с другой  ноги.

Наш,  из  разных на вид  пятиэтажек, не похож и ныне  на другие.
Хотя,  порой, в ночи  одни нетрезвые  жильцы  (средь нас  бывает и такое – не люди штоль) путали свой подъезд с соседним, а другие  совсем не обижались на поздний стук в дверь, узнавая заблудшее   лицо.


Петрович частенько вспоминал прошедшее и, всякий раз после принятого первого стакана, глядел на пожелтевший  потолок, ворочал языком за щекой и, ковырнув длинным ногтем  мизинца застрявшую в диастеме закусь, изрекал: « Не то время нынче, не то».
Цыкнув  щелью меж зубов, он заводил руки за голову и чудесным голосом начинал «Ой да не вечер, да не вечор».
Исполнив полный куплет, утирал слезу, сморкался громко в измятый носовой платок и  с французским прононсом, указывая пальцем на стакан, велел плеснуть помалу.
Шестидесятилетний, лысый, с круглым животом над короткими бедрами,  он  в след второму полустакану с крепким напитком,  любил уставиться немигающим косоглазием в глаза собеседнику и поведать чего интересного со своего  следовательского прошлого.

 Из пенсионеров ментов, желавших выпивки не менее Петровича, остался лишь Канат, бывший прапорщик. Еще молодой пятидесятилетний казах был  последним собутыльником старого следователя. Вдовцов объединило горькое одиночество, любовь к спиртному и приличная пенсия, позволявшая ежемесячно пропивать себя при  убогой закуси. Иногда  душевные  посиделки прерывались отчаянной ссорой. И коли  бы ты, читатель,  не ведающий о статусе  двора, оказался в компании, или рядом, поверь, ни за что не догадался из чьих уст льётся отборная брань, разбавленная блатной  феней.


 Уличная, сырая хмарь вползла в открытое окно, шевельнула  ветерком газету с недоеденным лещом в куче озябших сигаретных бычков, глянула бледным солнечным лучом на мутный, стеклянный стакан в жирных отпечатках пальцев  и, всколыхнув редкие волосья на груди спящего, громко хлопнула оконной створкой.
Петрович вздрогнул, открыл глаза. В дверях стоял Канат с пивным бочонком.

- Наливай, - просипел Петрович, отрывая сухие губы от зубов, - сушняк, мать его.
Светлая пивная струя  аппетитно забулькала в залапанной стеклянной ёмкости, добираясь  пенно до  краёв.
Пенсионер припал к ней и громко, со стоном глотал живой напиток. Вздохнул шумно, захлюпал белоснежным емчугом, крякнул довольно и  откинулся на серую подушку.

-Уф-ф, хорошо-то как, Канат. Ты себя  береги для меня, и я себя буду. Нам друг без дружки нельзя.

Прапорщик  прикурил сигарету и протянул её товарищу.

- Вот, жизнь нынче какая,- хозяин квартиры сглаживал губами край «Примы», - наизобрели всякого, чего  не выговоришь, чему до смерти не научишься, с чем только жить сложнее, - Петрович вдохнул с удовольствием дешевого дыма, -  пятнадать лет назад мне пенсию почтальон носил в срок.
Нынче же, карточек напридумывали, банкоматы. Вот, кабы не ты, кто  мне деньги с него брал? Сколь не пробовал ни трезвым, ни выпивши, не понимает меня этот дурак  электронный. Как на какую кнопку не нажму – неправильно. А народ в затылок дышит, торопит, возмущается.

Пенсионер щупал голыми ступнями  облезлый пол,  нашёл одинокий тапок и  умостил на растоптанном распухшие ноги.

- Нынче  всю ментуру на компьютеры подсадили. Скажем, какой корень извлечь из заоблачной цифры,  понятно, им сподручнее, чем карандашом-то на бумаге. Но  электронщина эта нынешнюю погонистую молодежь думать разучает.
Вот, прежде бывало, человечка найти нужно, так в паспортный стол и пожалуйте. Девки там глазастые-е! Ресницы, губы.  Спереди – во! - Петрович потряс ладоннями чуть выше живота, - а с заду-у…  Покуда  карточку сыщут, какое общение выходило!
 А нынче, тьфу - компьютеризация. Слово-то, хуже матерного! Следаки, да опера и разленились с эдакой  организацией труда, от того и беспредел творят. Думать  не умеют.  А раньше-то…
Помнится взяли интеллигента по  сто второй. Веришь, чувствую не он убийца, а все улики – за. Хотя, штуки три из них никак не шились и коли бы развить их правильно, и посадить было некого.
А это плохо. Верно, Канат?- Петрович щурился от сизого дыма, кривился углом рта с сигаретой.

- И чо? – собутыльник грыз лещёвый хвост, жмурился  и  походил на голодного кота.

- Мне эти три улики мозг свернули, – пенсионер-следователь отхлебнул из стакана свежего пива, - куда их деть, как избавиться, чтобы прокурор и судья без претензий? Вот вопрос, а с ним и  мастерство! Такое никакой компьютер не осилит.
И главное, свидетель к ним нашелся с алиби  на блюде.
Вот где высший пилотаж, когда отделаешься  от такого, - следователь тряс указательным пальцем,   глаза блестели медными пуговицами, -  таким раскладом и с компьютером не поделишься. Всё в себе – иначе,.. -  Петрович закрыл глаза и скрестил  пальцы.

 - И представить желания нет, когда бы  «иначе»! Не дай бох, - отечные веки пенсионера заморгали часто, губы напряглись и казалось  старый прислушивается опасливо.
 
- А виной всему участковый. Он свою бабу и порешил. И ладно-то как  капитан  подстроил с подставой  любовника, ох и мозгач, парень! – следователь покачал головой и притушил  сигарету, - давай, дуй  за водкой,  заболела душа моя от воспоминаний.

- Так, ты невиновного упёк? – Канат вытирал жирные пальцы  газетой, удивленно моргал, кивал  головой и, прилипшая к подбородку крупная рыбья чешуя,  блестела  в лучах глянувшего  из-за тучи солнца.

- Эт, как, невиновного!? – возмутился Петрович. Небритые щеки вздрогнули, - он нашего товарища, бабу мента!..  А ты – не виновного! Невиновных мы не сажали.

- Как же, Петрович? Одно дело с чужой женой развлечься,- Канат постучал ладонью о кулак, - а другое - сто вторая? Ты-то сам, как себя ощущал, когда  мужика за обоюдную утеху   и  к пятнашке? 

- Дурак ты, прапор, - озлился следователь, - вот ты, подследственного, что бежал из под конвоя пристрелил  насмерть, человека жизни лишил, а вдруг он тот самый, который по-твоему невиновный? И как ты себя ощущал? – пискляво передразнил Каната Петрович,- я ж говорю, нельзя вашего брата в милицию брать, властью обличать. Ваше племя или мниться при мелкой должности, либо огульно осуждать товарища берётся, своего бревна в глазу не ощущая, - пенсионер в сердцах смял сигаретную пачку,- иди за пузырем, расстроил ты меня.

Канат не уразумел, каким именно племенем возмутился его собутыльник и, все равно обиделся; бросил в мусор на столе пятитысячные купюры и молча вышел из квартиры.
 
Петрович утешил похмельную дрожь третьим стаканом пива, но душа никак не сходилась с сердцем. Последнее барабанило часто, а то замирало секундно и, трепыхнувшись больно, вновь умолкало. Видимо  совесть проснулась в похмельном угаре и стояла меж ними. Давно забытый случай из практики, никогда не взывавший к переживаниям, вдруг взбудоражил тонкие чувства,  коих  старый следователь давно не ведал.

- Вот, черт узкоглазый, - старик потирал грудную клетку, -  «невиновного» я посадил,- Петрович выбрал кривой бычок подлиннее и, прикуривая, обжег нос пламенем зажигалки. Выплюнул в сердцах вонючий окурок и слил остатки пива  в стакан. Оно показалось  ему теперь не свежим и  не вкусным.

- А разве виновного? - раздался чужой голос. Да и не голос - шелест листвы березки, что Петрович давно посадил на могиле родителей.  Он всегда прислушивался к их шороху, посещая кладбище, где выпивал прихваченную чекушку водки, кланялся крестам и, огладив рукой теплый, бархатный  ствол, шел к остановке, осязая  трепет листьев  до первого автобуса.
Старик оглянулся тревожно. Жгучая боль пронзила шею; ударила в затылок, добежала до глаз…

- Невинного, невинного,.. -  звучало гулко,  теперь, из темного угла, видимого Петровичем от чего-то  затылком.

Ты кто? – прохрипел следователь.

- Никто, - молвила белая рубаха. Старик пытался разглядеть  голос, но  яркий свет  слепил и в пору  бы прикрыться от него, а не чем.
Сияющая близь в мгновенье обратилась точкой и   влажные, огромные глаза заполнили пространство. Еле различимая куча сухих  листьев зашуршала шумно и  вспыхнула  пламенно.
- Больно, как больно, - вторил глухой голос из ниоткуда.

 
Протухнуть следовательскому телу не позволили соседи, профессионально знавшие толк и в запахах и в поведении жильцов. Обнаружили  его на вторые сутки, как положено.
Кстати, мой знакомый, следователь вселился в эту квартиру без всяких предрассудков ( нам ли ментам  и суеверить!!?).
Но иногда, он  просыпается тревожно, от дымного  запаха  и  шелеста сгорающей  листвы.