( Денис НОВИКОВ )
В 1988 году, давая интервью журналу «Harper’s Bazaar», Денис Новиков рассказал свою Историю о Смирении:
«Всё началось с игры в буриме, в которую мы играли с мамой. Эти поездки по Москве: сядешь в метро, ребёнок ещё, и едешь куда-нибудь, скучно невероятно. И мама меня развлекала игрой в буриме. Я довольно быстро отказался от предложенных условий, потому что там рифма задана. А я как раз тогда понял, и до сих пор думаю, что рифма всего главнее. В стихах. Потому что это чудо. Всё остальное – не чудо. Ну вот, и что-то такое кольнуло в сердце. Я помню: еду в вагоне метро. Мне совсем мало лет, может быть, восемь или девять. А я время от времени в те годы обращался с такими страстными молитвами к Богу. И помню, я сказал: «Господи! Я хочу быть поэтом. Но я не хочу быть великим поэтом, это слишком. Я хочу быть средним». Жуткая ирония! Это была в то время моя тайна и некая причуда, игра в буриме... игра с самим собой... И вот мне в какой-то мере всё по молитве воздалось. И всё! И может быть, я уже дальше никуда и никогда не двинусь...»
Интервью Ксения Рождественская записала вскоре после выхода книжки стихов «Караоке», которую Денис сам обозначил, как «неутешительное избранное за десять лет». Не без шутливого кокетства обозначил, ибо в предназначении своём никогда не сомневался.
Музу Дениса сызмальства отличали жёсткость и собственная несладкозвучная интонация:
* * *
Голое тело, бесполое, полое, грязное,
В мусорный ящик не влезло – и брошено около.
Это соседи, отъезд своей дочери празднуя,
Выперли с площади куклу по кличке Чукоккала.
Имя собачье её раздражало хозяина.
Ладно бы Катенька, Машенька, Лизонька, Наденька…
Только Чукоккалой, словно какую козявину,
Дочка звала её с самого детского садика.
Выросла дочка. У мужа теперь в Лианозове.
Взять позабыла подругу счастливого времени
В дом, где супруг её прежде играл паровозами
И представлялся вождём могиканского племени.
Голая кукла Чукоккала мёрзнет на лестнице.
Завтра исчезнет под влажной рукою уборщицы.
Если старуха с шестого – так та перекрестится.
А молодая с девятого – и не поморщится.
Фотографий Дениса той поры у меня нет – тогда юные лица в качестве объекта меня не вдохновляли, предпочитал снимать «уходящую натуру»: Тарковского, Каверина, Шкловского, Самойлова…
С началом т.н. «перестройки» Олег Хлебников стал комплектовать отдел литературы в «Огоньке» Коротича, и мы с Денисом несколько лет работали вместе. Кроме Хлебникова и Новикова, стихами в журнале занимался Андрей Чернов (пока не ушёл писать за Собчака его книжку «Хождение во власть»), публицистикой ведал критик Володя Вигилянский (ныне о.Владимир, священник университетской Татианиной церкви), а я процеживал прозу.
В редакции «Огонька» сделана коллективная фотография, на которой с краю притулился Денис: из Парижа приехали Синявские, под рукой оказалась «мыльница» с зернистой «свемовской» плёнкой…
В октябре 89-го, оставив отдел на Вигилянского, вчетвером поехали пиарить «Огонёк» в Воронеж (ещё были популярны встречи с читателями под эгидой Бюро пропаганды советской литературы, типа: «Здрасьте, к вам приехал Союз писателей»).
В газете «Молодой коммунар» вышла заметочка о нашем визите – с анонсом: «билеты продаются», но местные охранители все концерты успешно сорвали – везде, где мы должны выступать, неожиданно начался ремонт: подъезжаем – дверь на замке, стоит ведро с масляной краской, из него кисточка торчит. Да воронежцы без зрелищ тогда не скучали – в городском цирке фонтанировало шоу лилипутов, из уст в уста передавались рассказы очевидцев, лично наблюдавших, как над Че-Че-О барражируют летающие тарелки.
На нашем этаже в гостинице «Брно» тоже вовсю кипел ремонт – коридор загромождала баррикада из мебели, через которую в кромешной тьме приходилось протискиваться к своим номерам. Хорошо, по пути одна дверь всегда была распахнута настежь – в пустой комнате неотрывно смотрели телевизор смурные мужики в плащах и шляпах. Один из них поскрёбся к нам в первое утро – показал восьмигранную фотографию отрезанной головы и спросил, не встречались ли мы с этим человеком. Денис сказал, что вряд ли: карточке лет двадцать, пожелтела вся, а уголки отрезаны, потому что в какое-то досье была вклеена. Больше с разговорами они к нам не приставали, однако с поста не отлучались. И нам под охраной спалось гораздо спокойнее.
Поскольку свободного времени оказалось достаточно, мы вдоволь нагулялись по городу – родному для Платонова и каторжному для Мандельштама. До этого приезда я несколько раз был в Воронеже и, благодаря краеведу Ласунскому, хорошо знал город: поводил друзей по бунинским и платоновским адресам, до воспетой поэтом «улицы Мандельштама», которая и впрямь «яма» под железнодорожным откосом.
Свои концерты мы в итоге отработали – главреж молодёжного театра отменил спектакли, отдал нам на два вечера свой роскошный зал в центре города, и зрителей собралось под завязку.
Начало 90-х в жизни Дениса было вполне успешным: ему хорошо писалось, он легко обрастал друзьями и женщинами. С товарищами по цеху – Приговым, Кибировым, Гандлевским, Рубинштейном, Ковалём – оказался под общей обложкой альманаха «Личное дело»: этот коллективный сборник Денис считал собственной первой книжкой.
Работа в «Огоньке» была отличной школой журналистики, и когда мы в 91-м всем отделом покинули прославленный еженедельник, начали делать собственный журнал «Русская виза», Новиков напечатал там несколько больших материалов: интервью с советским разведчиком-перебежчиком Виктором Грегори и радиоведущим Севой Новгородцевым, статью о подлинном авторе песни «Я в весеннем лесу пил берёзовый сок...».
В то время он всерьёз намеревался жить за рубежом, влюбившись в элитарную англичанку, в чьём фамильном лондонском доме познакомился с Иосифом Бродским, Полом МакКартни, Салманом Рушди.
Сейчас соблазнительно сказать, что нынешнюю звезду британского кино мы разглядели уже в 1991-м, однако ничуть не бывало – в памяти осталась лишь миловидная девчушка, часто забегавшая с Денисом в буфет «Московских новостей». Эмили тогда едва исполнилось двадцать – самое время учиться, и заморская леди брала уроки актёрского мастерства в московском театральном училище, а благодаря долговязому шебутному поэту узнала вкус русского мата и конопли. Увы, этот стремительный роман в нервной вольтовой дуге между Москвой и Лондоном был изначально обречён...
…В конце мая 92-го Денис позвонил мне поздно ночью – сказал, чтобы на презентацию «Русской визы» мы его не ждали, ещё на месяц он застрянет в Англии. Поскольку их с Эмили помолвка расстроилась окончательно, и если что-то не придумается, то вернётся в Россию с о в с е м. Предки Мортимеры – телезвёздный дедушка-адвокат, класса нашего Кони, и модный папа-драматург приняли Дениса как экзотику, но и только. Эмили сперва предстояло получить оксфордский диплом, потом решить наконец, кем она хочет стать – актрисой или учёной-славистом, а правильного мужа ей подберут, когда придёт время…
В нашей «Русской визе» – первая публикация цикла «Стихотворения к Эмили Мортимер»:
...Шутки ради носила манок,
поцелуй — говорила — сюда.
В коридоре бесился щенок,
но гулять не спешили с утра.
Да и дружба была хороша,
то не спички гремят в коробке —
то шуршит в коробке анаша
камышом на волшебной реке...
Когда в 92-м Денис выпалил: «Ребята, купите мне два килограмма марихуаны, и я напишу гениальную книжку», все посмеялись. Шутка стала дежурной, а потом перестала быть шуткой. Тогда у Дениса уже была другая англичанка, новые друзья и лучшим городом Земли нарёкся Амстердам.
В то время Новиков становится неадекватным, всё чаще уподобляясь Есенину эпохи «Москвы кабацкой»: его подкайфные выходки развлекают столичную тусовку, он превращается в некий комедийный персонаж, вполне узнаваемый в рассказе Олеси Николаевой «Агент страхования». Апофеоз балаганной идиотии – история с посольской штаб-квартирой (нашпигованной, как принято, подслушивающей аппаратурой), куда Денис зазвал кучу очумелых приятелей «побдеть ночь», после чего ему сразу закрыли въезд в Королевство.
Через три года у Новикова вышла первая книжка стихов «Окно в январе» – американская, с послесловием Бродского. Даря ее, Денис был горд и по-настоящему счастлив. И уже абсолютно без тормозов. Беря его на работу в обречённый на закрытие журнал «Стас», я прямо сказал: «И на дозу заработаешь, и на глазах будешь». Жуткая карточка, которую Новиков принёс на пропуск, ошарашивала не только моментальным качеством...
В свои присутственные дни Денис кое-как добирался до редакции к обеду, бодрил окружающих воплем: «Как же я не хочу уходить из шоу-бизнеса!» и шёл на лестницу – курить и сочинять анонсы на обложку. Рожал что-нибудь эпохальное, вроде: «Войнович стал зарабатывать на хлеб – маслом», «Литвинова оживает по ночам», или «Гандлевский – поэт в башне из моржовой кости», и на этом скисал. Маясь, сетовал на дальний гонорарный день, канючил аванс, сманивал кинокритика Ерохина (Алёши сегодня тоже нет – в 2000-м покончил с собой) пить пиво...
Последний раз Денис был у меня дома в январе 97-го. Мне тогда порядком надоело всякий раз прикидывать, кто и как у нас относится друг к другу, и на рождественскую вечеринку, кроме Новикова, позвал тех, кого хотел видеть: Гену Русакова, Настю Рахлину, Андрея Чернова, Алёшу Ерохина. Все пришли, и внешне политес был соблюдён. Но и только.
Пока ели и пили – разговор за столом шёл вполне оживлённо. Тут Чернов попросил Дениса почитать стихи, и он прочёл два очень давних. А когда свои новые стихи стал читать Русаков, Новиков тут же вылез из-за стола и скрылся на кухне. Следом за Денисом отправился Алёша, с кухни сразу потянуло т р а в к о й …
Русаков, конечно, обиделся – ушёл в другую комнату, принялся листать книжки. А Чернов предложил Рахлиной рассчитать синусоиду её жизни – десять минут чиркал карандашом по бумажке и сказал Насте, что лучшим её годом был 1985-й, а самым плохим временем – февраль 88-го. Заподозрить Андрея в подлоге не получалось – он вообще не знал, что Настя вдова Башлачёва, и уж точно не помнил дату самоубийства Саш-Баша. Рахлина едва не расплакалась и сразу собралась домой, и Русаков оделся вместе с ней, сказав, что им по пути.
Уже стоя возле лифта, Гена не сдержался: «Симпатичный он парень, Денис, а вот стихи его – абсолютная пустота». Я хотел напомнить Русакову, что у Бродского на сей счёт было другое мнение, но сдержался: Бродский для Гены вовсе не авторитет. К тому же рядом стояла Настя, для которой существует лишь один очевидный гений – Башлачёв, и в сравнении с ним все прочие стихотворцы – ничто…
После тех рождественских посиделок мы с Денисом почти не виделись, а редкие телефонные созвоны неизбежно кончались матом и взаимной бранью. Последние его годы – пробел и в стихах, и в воспоминаниях. А с 31 декабря 2004-го весело отмечать Новый год у нас уже не получается...
В сокращении – в сборнике «Книжка с картинками» / Из-во «Парад», М., 2008
Полностью – «Литературная Россия» № 22 от 30.05.2008
ФОТО: Денис в редакции ж-ла «Огонёк» (с группового снимка) / Москва, 1989 г.
(Использовано в оформлении обложки книги Д.Новикова «Виза» / Воймега, 2007)
© Georgi Yelin
-----