Глава шестнадцатая
—Я не пойду.—
Слова сказаны так, что сидящие за столом на двенадцать стульев люди не посмели перечить.
Макс обрадовался этому.
—Почему?—
Спросил отец Аллы.
Максим приходил в себя от услышанной новости. Лицо его было решительным, и Алла вскочила со своего места и пошла к нему, что бы ни дать вырваться объяснению которого она страшилась. Максим имел привычку говорить, всё как есть.
—Я дружил…. Я встречался с женой хозяина дома.—
—Дружил – кружил.—
Пояснила Алла.
—Так в курсе я вроде как. Мало чего у кого с кем было да, сплыло.—
—Я не пойду.—
Повторил Максим.
Алла отвернула голову к окну и болезненная нить сомнения по поводу детей воткнулась иглой в сердце. А вот об этом её муж Максим совсем не думал. Его напугали картинки в памяти, где он истязал тело хозяйки соседского дома.
—Я тоже не пойду. Как муж, так и жена.—
—Тю…. И как же это будет выглядеть! Люди стол накрыли. Готовили, старались. Мать горбушу запекла целиком.—
—Горбуша тут не причём. С соседями дружить Бог велел.—
—Мы пойдём все. Нельзя обижать людей. Жить рядом с ними нам долго.—
Мать Аллы встала из-за стола и решительным шагом направилась в кухню, проведать горбушу в духовом шкафу. На том и решили.
Серый кот шёл следом за новыми хозяевами дома. Шёл поодаль, вбирая в себя вкусный запах с подноса в руках женщины. Люди его не видели. Ворота открыл охранник, как только гости поравнялись с ними. Гости прошли во двор. Следом за инвалидной коляской шел кот. Охранник очень удивился и топнул ногой. Кот подскочил и запрыгнул в поддон под сиденьем инвалидной коляски. Согнулся там, в три погибели, страшно ему, так и поехал по прокурорскому двору под ненавистным взглядом охранника.
На пороге дома стояла Василиса. За её спиной пыжился довольством и важностью Пётр Степанович, в жилетке под змеиную шкуру. Никакого страха пред встречей с Максимом молодая жена хозяина дома не испытывала.
—Зря надел.—
Думала Екатерина Владимировна, разглядывая мужа в профиль из глубины гостиной. Забытая жилетка возымела успех у своего хозяина и молодая жена не стала перечить мужу. Как только Пётр Степанович понял, что новый сосед инвалид колясочник, прокурорская важность его слетела, вспомнив свои болячки, прочувствовал немощность и неполноценность инвалида ровно, как и свою, кинулся помогать ему на ступенях прямо в замшевых тапках, забыв, что на это есть охранник. Тот во время подоспел, и инвалид оказался в доме. Спрыгнул на пол. Обрубком, висящим на собственных руках, по полу добрался до первого стула, запрыгнул на него. Его действия повергли в шок Катерину и её мать. Картина ужасная, более чем. Инвалиду пришлось не раз обернуться на них, прежде чем те смогли говорить и двигаться.
—Можно было и в коляске.—
Щёки Петра Степановича прорезали морщины.
—Как все, со всеми за столом лучше.—
—Бога ради! Бога ради.—
Хозяин торопливо уселся рядом с инвалидом. Придвинул свой стул к его стулу ближе. Мужчины переглянулись и прониклись симпатией друг другу. Обернулись на своих женщин мол, что стоите, мы уже за столом. Поднос с запечённой рыбой Василиса забрала у мамы Аллы и отнесла на кухню, где убрала фольгу и вынесла обратно в гостиную, поставила на стол.
—Боже мой! Куда столько! Придётся вам половину забирать домой. Где ваши дети?—
Пётр Степанович заглядывал в глаза новому другу. Это было уже решено им.
Видимо что-то точно такое же возникло у инвалида, он не подумав, ляпнул:
—Стесняется зять мой бывших своих отношений с супругой вашей.—
Мать Аллы обомлела. Мать Екатерины Владимировны опустила глаза в пустую тарелку.
—От прошлого разве спрячешься. Оно с нами, оно в нас. Наше оно.—
Повзрослевшая Екатерина Владимировна одна стояла у накрытого стола. Все сидели. Муж любовался молодой женой и жалел себя в прошлом. Не берёг себя для неё, для детей. О будущем не думал. Раз весёлые да разудалые картинки роились в его памяти. Человек тряхнул седой головой.
—Дело говоришь жена. Мало ли у кого, что было по молодости лет.—
—Я схожу за ними.—
—Сходи дорогая. А мы начнём ужинать и знакомится.—
Хозяин доверительно заглядывает в лицо инвалида, тот отвечает ему тем же. Взрослые женщины ищут слова и выстраивают мысленно из них умные фразы, которыми начнут прервавшийся разговор. Тут Василиса взвизгивает и вскакивает. С её колен на пол тяжело падает серый кот. Прижимается пузом к полу и замирает, выкатив глаза с пола на людей.
—Мефодий! Ты как тут оказался? Выбросите его за дверь.—
Советует мать Аллы.
—Он гость, как и вы. Сначала накормим.—
И кот наконец—то получает желаемый кусок рыбы. Люди с улыбками на лицах наблюдают, как животное поглощает хвостовую часть рыбы на полу. Жирные разводы на полу неприглядны но, кажется это, никого не волнует.
Катерина, прихватив с пола сытого кота (не нужна в доме зараза) вышла из дома и пошла во двор к соседям. Шаг за шагом соседский дом приближался, но он не только приближался, дом рассматривал молодую женщину, она ему нравилась, не то, что хозяйская дочка, скачет по коленкам мужа, виснет на шее, ногами болтает и языком тоже. Если бы у дома были руки, он обязательно её отшлёпал, а молодой женщине ступившей на его порог, помог преодолеть его. Преодолев ступени, гостья задрала голову и ещё раз рассмотрела странной формы дом. Мефодий на руках у молодой женщины чувствовал себя котёнком и громко урчал. Тепло, сухо и стук человеческого сердца успокаивал. Постучала. Дверь открыла Алла.
—Добрый вечер, Алла.—
—Как же ты изменилась Катя! Сколько ты набрала?—
Немного бесцеремонно воскликнула Алла. Спишем это на волнение.
—Это всё беременность. Шестнадцать килограмм. Я за вами. Рядом жить, значит дружить. В который раз нас судьба сводит. Не просто так, наверное.—
Алла за рукав ведёт Катерину в дом. Дом обрушивается на остью своей необычной, почти грубой красотой средневековья. Средневековые люстры, столы и стулья с королевскими высокими спинками. На одном стуле вензеля с заглавными буквами Е и В. Плитка на полу имитирует камень.
—Как у меня инициалы.—
—Есть второй стул с такими же вензелями. Во—о—н…. На том конце стола стоит.—
—Странный человек тут жил, странный дом построил.—
—И зовут его странно, Емельян Варламович.—
—И странно слинял за границу. Здравствуй Катя.—
От дальней стены дома навстречу гостье идёт Максим.
—За нами пришли, надо идти.—
Поясняет приход Катерины Алла. Молодёжь выходит из дома. Дом заскрипел массивной с коваными петлями дверью, за которой остался кот Мефодий. После долгого своего отсутствия кот с радостью пошёл обследовать давно знакомое опустевшее от новых людей помещение.
С этого дня, выходя во двор, Екатерина Владимировна будет мысленно здороваться с соседским домом. Перед сном вспоминать его необыкновенно притягательную гостиную. Вензеля на стульях со своими инициалами. Что бы Как-то отвлечь себя от грустных мыслей связанных с ухудшающимся здоровьем Петра Степановича, будет представлять себя королевой. Королева сидит на одном из стульев с собственными инициалами. Стол большой, массивный и овальный. На другом его конце человек. Это король, её король. Молодая женщина проснулась. Голос матери звал её с первого этажа. Она спустилась. Никого не обнаружила. Выглянула во двор. Там гулял по дорожкам Пётр Степанович, с трудом переставляя распухшие ноги, держа на руках свёрток с сыном. Второй свёрток со вторым сыном покоился на коленях отца Аллы в инвалидной коляске. Дворовые дорожки повеселели, украсили себя свежей зелёной упругой травой. Наступать на неё не хочется. Люди переступают и обходят траву. Мать Екатерины Владимировны, приложив руку ко лбу козырьком, смотрит на дочь, показавшуюся в окне дома. Ждёт.
Сполоснув лицо, надев пальто, Катерина выходит. Соседский дом улыбается ей. Мать тоже. Муж и сосед повернулись к ней лицами. Сыновья молчат. Душа Екатерины Владимировны тихонько начинает петь. Не заливисто и не ликующе. Красивая грусть, красивая печаль в этой мелодии. Сердечная мелодия прерывается неестественным девическим смехом. Две девушки, две хорошие дурочки подружки проходят мимо двора, подчёркнуто беспечно раскачивая дорогими сумками. Напускным смехом привлекают к себе внимание. То, что надето на них, куплено на выпотрошенные деньги у родителей или поклонников. Модное, трендовое и безумно дорогое. Всё это должен Кто-то видеть и восхищаться. Для искромётного выхода затрачено столько времени, нервов и чьих-то денег, что должно быть вознаграждено зрительским вниманием и восхищением. Только для этого девчонки терпят пытку «французским сапогом» ковыляя по гравию, в невероятно дорогой и неудобной обуви на полусогнутых коленях. Жалкие такие, до сердечной боли. Подойти и помочь хочется. Девушки идут в центр города показать себя. Нельзя пропустить и случайных зрителей. Люди во дворе волей неволей реагируют на их смех и смотрят в их сторону. Пётр Степанович помнит свою Екатерину Владимировну точно такой же. Недавно обнаружил в гардеробной коробки с туфлями на высокой шпильке и такой же платформе. Подержал в руке туфель, прочувствовал его колодочную тяжесть, ужаснулся.
Муж переводит взгляд на жену, стоящую на веранде. Другой человек, другая женщина. Как стремительно всё меняется вокруг него и он сам. Прошлое позади, но совсем рядом. Свежа память и впечатление о нём. Действующие лица те же при полной смене декораций и костюмов. Близится заключительный акт. У Петра Степановича перехватывает в горле. Холодный и липкий пот покрывает тело под одеждой. Видимо внутреннее состояние человека отразилось на его лице.
—Вам плохо? Вы побледнели.—
Отец Аллы разглядывает соседа.
Екатерина Владимировна подходит с мамой, и забирают у мужчин детей. Пётр Степанович прячет лицо от женщин, вроде он разглядывает смеющихся малолеток за забором.
—Я буду ревновать.—
Шутя, обещает ему Екатерина Владимировна и заходит в дом вместе детьми и матерью.
Мужчины остаются одни. Молчат какое—то время. Потом, не сговариваясь, направляются к декоративному кустарнику, растущему вдоль забора. В коляске у инвалида под сиденьем лежат садовые инструменты. Он у себя во дворе, что можно всё постриг, руки чешутся делать что-то ещё.
—Что ты выкаешь мне?—
—Забылся. Плохо тебе? Иди в дом. Управлюсь один. Мне только в радость будет.—
—Не пойду. Прошло уже.—
—Что прошло?—
Инвалид достал ножницы, надел рукавицу.
—Всё прошло.—
Хмыкнул бывший прокурор.
—Причём безвозвратно.—
—Так это ж у всех так.—
—У меня с последствиями.—
—У всех с последствиями. У меня вот ног не стало.—
—А я умру в ближайшее время. У меня диабетическая стопа. Требуется ампутация.—
—Так отрежь её к такой—то матери.—
—Начнут отрезать частями как от палки колбасы. До паха дойдут и всё, конец.—
Замолчали.
—Откуда, что берётся.—
—Сам себе могилу вырыл ложкой, вилкой и рюмкой.—
Опять замолчали. Думали, каждый о своём. Запах состриженных веточек волновал мужское обоняние до слёз. Весеннее солнце отражалось во влажных мужских глазах и застило свет божий. Весна предполагает всплеск жизненных сил, тема разговора мужского не предполагала этого.
—Я не пил, не курил, а результат тот же. Тебе ходить тяжело, мне ходить нечем.—
—А я с жиру бесился. И знал ведь!—
—Я не жировал. И тоже знал, что нельзя работать на списанном кране.—
Пётр Степанович натянул бечёвку на гвоздях в заборе. Если по ней равняться при резке, кустарник будет под линеечку.
—Судился с заводом?—
—Нет. Меня силком на кран никто не затаскивал. Всё знал.—
—Какой прогноз на жизнь?—
—Буду жить долго и счастливо.—
Мгновенно отозвался инвалид и добавил:
—Теперь.—
—Рецепт молодости узнал?—
—Узнал, что люблю, узнал, что любим, узнал, что дочь хорошим человеком выросла.—
—Осталось внуков, как ты дождаться.—
—Чего такое говоришь! У меня дети.—
—И в правду дети! Прости.—
—У меня одна печаль. Молодая жена с малыми детьми останется одна.—
—Чего ж одна? Мы рядом. Не оставим. Обещаю.—
Казалось бы, преждевременные слова, но страшные своей правильностью, только сердце человеческое в такие минуты цепляется за любую, кем—то высказанную надежду. У кого и этого нет, но есть Бог. Наивысшая и последняя надежда. Великое счастье приобрёло человечество в его лице. Хотел что-то сказать Пётр Степанович, да не стал. Молча, жёстко и трепетно одновременно пожали мужчины руки.
Пребывая на прокурорской должности, сыскал Пётр Степанович среди простого люда в городке дурную славу. Подле прокурорского кресла роем роились фальшивые друзья приятели, готовы были дорожки ковровые ему стелить и опахалами размахивать. Перестал быть прокурором, их не стало. Растерялся, расквасился в одиночестве и заброшенности бывший прокурор. Без всевластия, без надуманного величия, подчинения и вседозволенности сник и превратился в немощного старика пенсионера. Остался красивый баритон, выправка военного человека, да седина красивыми волнами по голове.
ВасВасыч шёл по Парижу без цели и без особого энтузиазма. Лысая его голова отражала всё светящееся вокруг. Он наблюдал своё отражение в вечерних витринах и сей феномен тоже. Только в Париже можно улыбаться и даже смеяться от души над чужой и переливающейся всеми цветами лысине. Что и делали некоторые люди, приглашая его вместе с ними разделить свой восторг. Поднял руки и провёл по голове. Кожу головы что-то пощекотало. Прошёл аптеку, его снова пощекотали. ВасВасыч резко оглянулся. Рядом никого. Вокруг полно людей. Улицы Парижа всегда заполнены. Лишь глубокой ночью улицы с облегченьем начинают пустеть. Улицы не погожи друг на друга, достаточно пройти несколько десятков метров, что бы попасть в совершенно другую среду и даже другое время. Ощущение вечности Парижа витает в воздухе и касается вашего сознания. Бесконечны мостики через Сену и сама река бесконечна. Река заключена на пожизненный срок в цемент и камень. Бесконечна набережная в полтора метра и люди, сидящие на её ограждении похожи на птиц на проводах. Большие, ветвистые деревья в ряд. Бесконечный ряд их отражается в бесконечном водном потоке. И не большая капля дёгтя во всю эту красоту – Париж заполняется мусором. Пока это выглядит, как милый художественный беспорядок в мастерской юного художника, и есть надежда, придёт юная муза или мама на худший случай и приберёт. ВасВасыч поднялся по террасной улице с лестничными пролётами и фонарными столбами прямо посередине её. Здесь людей не было. Вышел на следующую улицу, параллельную той по которой только что шёл. Канал Сен—Мартен был построен по указу Наполеона и решал проблему водоснабжения Парижа, решает и сейчас. Здесь находилось заведение в стиле кафешки, так ему полюбившееся. Он долго не мог понять почему, и только сегодня, сейчас, переступив его порог, понял. Помещение крохотное. Столиков всего несколько. Остальные скромно жмутся к стене кафе на улице, беспомощно заглядывая через стекло в помещение. Им страшно, скоро ночь. Всего один посетитель. Вернее одна. Девушка или девочка? Бог их разберёт в Париже! Оригинальная бежевая шляпа закрывает лицо так, что видны только губы. Но какие это губы! Ярко алый пухлый рот не улыбался. Он разглядывал лежащее на столе меню, разложенное на столе в виде школьной тетради. Ярко алый коготок блуждал по странице и решал задачку. Ярко алый сарафан не по сезону сполз с левого плеча. Сполз явно по задумке хозяйки. Итак, ВасВасыч переступил порог и понял - в кафе ему нравилось ходить потому, что посещали его люди за сорок, правда, сегодня не так. Мало того, что посетителей за сорок не было вообще, так в самом центре восседала «жюзель» в шляпе. В Париже увидеть и встретить можно многое, так что прошёл ВасВасыч к любимому столику и сел. А чего мудрствовать! Хозяин вынесет определённо то, что он желает, потому что знает. Сел спиной к «жюзель», что бы ни жужжало. Он любил эту минуту покоя, после которой перед ним появится любимый сорт кофе, солёные с орешками палочки в высокой и узкой вазочке, стакан холодной воды. В течение этой минуты он переносится на прокурорскую кухню.
—Теперь она не прокурорская.—
Поправил сам себя.
Представил, что кофе сварила Василиса. Для него. Не просто кофе, а кофе на песке. Женщину поразило песочное приспособление, и он купил его. Теперь рад, что доставил ей удовольствие и оставил возможность получать его без него. На стол, перед клиентом с закрытыми глазами, ставят всё выше перечисленное. ВасВасыч ждёт, когда запах кофе коснётся ноздрей и глубоко его в себя вбирает.
—Я тоже хочу.—
Слышит он и открывает глаза. В его глаза уставились зелёные глаза голодного «котёнка». Он разглядывает его, «котёнок» переводит взгляд на чашку с кофе. Русская! Ясень день. Поднимает руку.
—Обслужите.—
Кивает головой на «жюзель».
Алый рот быстро перечисляет список желаемого наклонённой к ней голове хозяина кафе. Перечислит и с облегченьем прислонится к спинке стула. Они будут молчать, пока заказ не появится на столе. Руки с алыми ноготками снимут шляпу и положат на соседний столик. Тут же выйдет хозяин кафе и повесит шляпу на вешалку. Полминуты «жюзель» подождёт для приличия и возьмётся за чашку с кофе.
—Рот вытри.—
Велит лысый мужчина.
—Чем? Зачем?—
«Жюзель» отдёрнула руки от желаемой чашки кофе.
—Салфеткой. Испачкаешь край чашки. Не красиво будет.—
—Салфетка сухая и скрипит. Чашку всё равно помоют.—
—Сотри.—
Салфетка действительно скрипела на девичьих губах.
Лысый мужчина и озябшая в алом сарафане девушка пьют, хрустят, откусывают, отхлёбывают в молчании. Никто не спешит. Смотрят в окно. За ним зажглись фонари. Упали их тени на тротуар. Ещё одну причину нашёл мужчина своих посещений именно этого кафе - за окном в это время не мельтешат люди. На подоконнике лежит длинное белое перо диковинной птицы.
—Им я щекотала вашу лысину на улице.—
Без губной помады рот не казался таким пухлым.
—Совершеннолетняя?—
—Да, но выгляжу моложе.—
—Шалавой выглядишь, если бы мы были дома, тут вписываешься во всеобщий хаос.—
—Я понравилась тебе.—
Сделала девушка вывод и перекосила ключицы, что бы с одного плеча сполз лямка сарафан. А он, зараза такая не слушался. «Жюзель» корчилась на стуле, свешивая руку со стола, клала обратно и свешивала другую. Лысый мужчина подозвал хозяина кафе. В этот момент «жюзель» сняла бретельку сарафана с плеча рукой и изобразила на лице глуповатую улыбку.
—Покормите даму. У вас есть чем?—
В ответ кивнули и ушли.
—Я не просила.—
—Не хочешь, не ешь.—
Замолчали и уставились в окно.
—Нет?—
Глаза котёнка прямо у мужского носа.
Мужчина поднял недоумённо брови.
—Не понравилась я тебе?—
—Я старый, но не слепой. Я одинокий и добрый.—
—Как мы похожи.—
На выдохе и шёпотом произносит «жюзель». Картинно и театрально.
На лице лысого мужчины прочла явное презрение. А только что напротив неё сидел круглый и лысый добряк по её легкомысленному предположению.
—Одна из фраз, которую завтра предстоит произносить прямо в камеру, почти касаясь её губами.—
Объяснила она. Подняла глаза к потолку. Вздохнула.
—Я актриса.—
—Это очевидно и навсегда.—
—Я поем и уйду.—
Озлилась «Жюзель». На столик поставили наполненную тарелку, приборы.
—Поешь.—
Совсем по - отцовски произносит мужчина. Взъерошенную девушку словно отключили от батарейки. Она ссутулилась и принялась поглощать пищу. Молодой организм бурчал и требовал заправки. Хорошо и спокойно стало обоим. Она ела. Он смотрел в окно. Она становилась сытой. Он был не один. Всё всех устраивало.
—Чего тут делаешь?—
Обратилась к нему «Жюзель».
Приободрилась вся и перешла границы приличия, как в постановке вопроса, так и в манере его подачи.
—Пережидаю. Сядь ровно, перестань егозить. Смотреть противно.—
И ведь действительно! Человеку было противно за всем этим наблюдать. Совсем недавно, точно такие кукушата его забавляли, он ими пользовался. Вспомнил Екатерину Владимировну павой ходящей по прокурорскому дому. Будучи беременной, выглядела знатно и дорого.
—Не учи меня, не папа.—
—Папа! У меня дочь твоих лет и двое внуков.—
—Смотреть ему противно! За своей не смотрел, так рано родила.—
—Рано не рано, а своё женское предназначение выполнила и с успехом.—
Счастье послышалось в голосе лысого мужчины.
И вдруг ловко так хватает «жюзель» за левое ухо правой рукой, слегка пригибает голову к столу.
—Расскажи доброму дяде, что окучиваешь в Париже, где родители? Почему голодная и носишь красный цвет. Весна на дворе, а ты в платье.—
Мелкими шашками, к столику подбежал хозяин кафе.
—Нельзя, нельзя.—
Взмахнул ручками, прижал их к щекам. Весь напыжился, затопотал ножками об пол. Стал похож на женщину.
—Тут нельзя.—
Прижался щекой к плечу ВасВасыча, отскочил, молитвенно сложил ладони перед лицом, а потом прижал к губам.
Забыв шалаву в красном, что держит её за ухо, круглый человек разглядывал перевоплощения, происходящие с хозяином кафе. Раздосадовался.
—Тьфу ты….—
Поднял «Жюзель» со стула и вывел. Следом спешил хозяин кафе со шляпкой в руках. Свободной рукой ВасВасыч выхватил шляпку, напялил её на голову спешившему за ними человеку.
—Сама носи.—
Тот остался стоять на тротуаре в шляпке и с пером в руке. Мужчина и пленённая им «Жюзель» в красном завернули за угол и стали спускаться по террасной ступенчатой улице. Девушка струхнула сильно. Спотыкалась, скользила каблучками, балансировала руками. Держаться ей было не за что. А её держали за ухо. Неудобно до смерти.
—Хозяин кафе вызовёт полицию.—
Пообещала она похитителю на ходу.
Лысый добрый дядя вёл её рядом с собой и молчал.
—Полиция вас найдёт.—
Молчит и ведёт.
—Вы меня не убьёте?—
—Я нет. Ты сама себя убьёшь со временем.—
—Как это? Как это?—
Такси по требованию круглого мужчины встало возле их ног, как вкопанное. Озорное лицо молодого водителя изрекло:
—Не слушается папу? А та—та её!—
—Вы правы. Взбесилась.—
ВасВасыч затолкал «жюзель» в машину и сел сам.
—Меня похитили.—
—О! Она у вас сообразительная!—
Похвалил похищенную девушку водитель.
Расплачиваясь с таксистом, ВасВасыч не держал шалаву за ухо. Она держалась рукой за своё левое ухо и послушно стояла рядом. С шумом и грохотом открыл двери дома, протолкнул впереди себя растрёпанную девицу, довёл до гостиной, толкнул на диван. Та плюхнулась в него, некрасиво расставив ноги.
—Даю время до утра. Подумай обо всём. Расскажешь о себе утром.—
—Я сейчас могу.—
—Сейчас ты будешь врать.—
Появившейся горничной объяснил:
—Гость остаётся ночевать.—
Повернулся к Жюзель».
—Иди за ней или вон из дома. Двери не закрыты.—
Ухмыльнулся.
—Ты в свободной стране.—
И пошёл, по лестнице вверх, не оглядываясь. Зато на него оглядывалась шалава в красном, следуя за горничной.
Лёжа в кровати, круглый мужчина пытался заснуть. Гнал мысли от себя, ведь именно они одна из главных причин бессонницы. Думать о хорошем! Вспомнился совет старенького ветврача. Вот теперь хорошее у него есть! Дом. В доме жена, дочь и внуки. Совсем забыл! Зять старый и еж. Зять больной, правда. Участь прокурора не завидная. Попал в жернова криминальной машины, из человека получился фарш. Как там еж? В первом и пока единственном послании от Василисы ничего о нём сказано не было. Обязательно поругает Василису за это при встрече. Когда это ещё будет! Зато будет, будет, будет! «Жюзель»? Надо будет пристроить при её естественно желании, так сказать, дать зелёный свет на жизненном пути. Заснул и погрузился в сновидение, в котором сидит на качелях с Василисой под кустом сирени. Еж бегает вокруг них по травке. Птичка поёт. Шмель кружит над головой. Сел прямо на лысину. Открыл глаза. Утро. Зелёные глаза «котёнка» заглядывают прямо в проснувшуюся мужскую душу.
—Брысь с кровати.—
—Сколько можно спать! Разве тебе уже не интересно выслушать мою историю! Я всё уже придумала.—
Сказала «жюзель» и поняла, что проболталась.
Вошла горничная.
—Зачем пустила?—
Говорит на французском. ВасВасыч рукой отодвинул от себя подальше зеленоглазую кошку. Красный цвет сарафана резал глаза. Горничная пожала плечами.
—Принеси ей банный халат.—
Говорит на французском.
Халат приносят, девица сразу его надевает. Заворачивает рукава, завязывает туго пояс на талии.
Теперь можно и сойти с кровати, ей тепло. Усаживается на двух местный диванчик.
—Завтракала?—
—Тебя жду.—
—Жди. Рассказывай коротко и правду. Я помочь хочу. Я помочь могу.—
—Я в розыске в России.—
—Час от часу не легче.—
Лысый человек заворочался в кровати. Сел. Она подошла и подложила под его спину подушку.
—Я не просил. Сядь на место.—
—Ты старый и добрый. Твои же слова. У меня бабушка есть. Не старая ещё совсем, шестьдесят лет. Она так любит сидеть в кровати.—
Вернулась на диванчик.
—Я просил коротко.—
—Коротко? Сошла с ума, влюбилась, улетели в Париж. Разлюбила, опротивел, сбежала. Сбежала, как только смогла, без документов и вещей. Познакомилась с девушкой местной и украинкой. Подрабатывала любовью, не понравилось. Не долго. Неделю. Осталась на улице. Пошла за тобой. Всё.—
—Почему в розыске?—
—Так бабушка ищет, наверное, и звучит солидно.—
—За правду ставлю пять. Ступай вниз, сейчас спущусь. Попроси бумагу и ручку. Запиши свои и его данные. Где жили в Париже, когда. Может он ещё тут.—
Ушла. Мужчина вынул подушку из-под спины, потянулся, погладил лысину, как если бы взъерошил волосы свои на голове.
—Василиса! Я проснулся. Доброе утро.—
Встал и зашёл в ванную комнату.
Продолжение: Глава семнадцатая http://www.proza.ru/2016/12/02/2332