– Когда уезжаешь? – спросила я у Лили.
– Поезд в девять утра.
Я искоса посмотрела на нее, но не увидела и тени грусти на лице своей подруги. Еще бы – ее ждал Петербург. Мысленно, она уже покинула родной город. Лили смотрела вниз, и легкая улыбка трогала ее губы. Сейчас она была совсем не похожа на ту отчаянную сорвиголову, которая несколько лет назад обнаружила это место – большую металлическую трубу цвета свежезаваренного кофе, перекинутую над мелководной и звонкой речкой. Неизвестно для каких целей построили этот мост, который начинался в тени черемуховых деревьев, и через двадцать шагов исчезал в зарослях медоносной крушины.
– Останься, – неожиданно для самой себя попросила я.
Сейчас Лили была так похожа на ту девчонку, с которой летом делились секретами, восседая на «Улыбке ангела» (по праву первооткрывателя она придумала романтичное название, в общем-то, обычной круглой трубе). Те же веснушки. Глаза, в которых живет бесенок. Соломенные волосы, которые все так же обнимают лицо и которые она постоянно поправляет. И все же, сегодня Лили выглядит иначе – тень взросления стала настолько очевидной, что ее уже невозможно было не замечать.
– Послушай, Ева, сегодня совсем по-другому поет река. А цикады будто взбесились – мне кажется, я сейчас оглохну.
Лили посмотрела на меня, и я почувствовала, как сдавило грудь. Такая щемящая и ни на что не похожая боль. Та, что питается разлукой. С ней. С подружкой, что жила на соседнем, Кирпичном переулке. С кем играла в «Секретики». С кем прятала возле лопуховых кустов сокровища в металлической банке от монпансье: разноцветные стеклышки, фотографию любимого актера из журнала и несколько полупрозрачных сердоликов. Кому впервые рассказала о Сережке с Дальней улицы, с которым захотелось играть не только в прятки, но и в «войнушку», где он был бы раненым, а я медсестрой.
– Река прощается с тобой. С нами. С детством, – отвечаю я.
– Может быть и так, – Лили тихо соглашается, пододвигается ближе и обнимает меня.
– Я буду приезжать, – обещает она, но я чувствую неуверенность в голосе.
– Ты будешь приезжать, – тихо вторю ей, но так же, как она, не верю в обещание.
Закончились наши летние каникулы. Не вернутся больше босоногие деньки. Впереди ее ждет медицинский университет. А мне еще целый год предстоит учиться в школе и вспоминать о безмятежном, канувшем в лету, былом.
Сегодня ветер заодно со мной. Он уносит мои слова и мысли – прячет их где-то в кронах деревьев. Это хорошо. Не хочу, чтобы Лили услышала их. Она учила меня всегда быть сильной. И сегодня, чувствую, наступил момент, когда нужно показать свою стойкость. Не для нее – для себя. Потому что уже завтра она мне понадобится. Я приду на это место, оседлаю трубу и представлю, что ничего не изменилось. Что долговязая непоседа все так же будет сидеть рядом, всматриваться в бурлящую реку и ждать, пока утро не плеснется первой серебряной рыбкой, выпрыгнувшей из воды.
– Закрой глаза, Ева, – шепнула Лили, и я послушно сомкнула веки. Будто почувствовав мою беззащитность, в нос ударили ароматы: запах свежести от реки, благоухание распустившихся соцветий солнечного золотарника, зной хвои и застывшая на языке горечь полыни. Август подходил к концу. Как и лето.
– У тебя морщинка, вот здесь, – Лили провела пальчиком над бровью и засмеялась, – как у не разглаженного воротничка на платье.
– Старею, – произнесла я и вздохнула.
– Дурашка! У меня для тебя подарок. Наклони голову.
Я подчинилась. И через мгновение почувствовала холодок металла, обнявшего шею.
– Нравится?
Я открыла глаза: там, где начинался вырез на платье, балансируя на серебряной цепочке, покачивался ангел.
– Нравится. Только у меня нет для тебя подарка.
– Это ничего.
Мы молчим. Думаем о будущем, слушаем шум реки и вглядываемся в ее темные глубины. Мы с Лили обладаем тайным знанием: если долго-долго смотреть на бегущую воду, время замедляется. Стынут в воздухе голоса птиц. Погрузив клювы в жидкое марево, медленно плывут утки. Мир останавливается.
И кажется нам, будто беззаботное детство бесконечно.