«Вышинский – 2»
«В нашем время офицер – не только воинский чин, но нечто большее: он общественный деятель в гражданском смысле слова…»
(Генерал М.И. Драгоманов)
Местные хулиганы исправно приходят ко мне при каждом удобном случае. Однажды их за работой по изготовлению макетов танков застал комбат. Он несказанно удивился, но виду не подал. Комбат поздоровался, и в очень вежливой и корректной форме расспросил их, чем они заняты, так как меня в эту минуту с ними не было. Комбат дождался их ухода, а потом вызвал меня к себе в кабинет и спросил:
– Слушай, Иванов, чего ты возишься с этой шпаной? Заняться нечем? Так я тебе быстро найду!
– Товарищ майор, – ехидничает майор Чернилин, который тоже присутствует в кабинете комбата, – просто у лейтенанта Иванова детство в одном месте заиграло! Со страшной силой!
И он гаденько так захихикал. Ну, может, я не очень объективен, но мне показалось, что смех его был очень неприятным. Очень.
– Товарищ майор, – обращаюсь я к комбату, – товарищ майор Чернилин прав. В конце концов, мне самому не так давно было 15 лет, и я этого еще не успел забыть.
– Иванов прав, – задумчиво говорит комбат, обращаясь к Мразику, – я где-то читал, что наилучшим учителем для детей есть тот, кто и сам в душе еще ребенок. Похоже, воспитателем тоже.
Лицо Мразика вытянулось от удивления, комбат улыбнулся и отпустил меня с миром. И я без малейших угрызений совести, что трачу служебное время на подростков, не имеющих никакого отношения к армии, пошел к ним.
– И как это наш Иванов странно умеет ладить с хулиганами? – удивляется наш старшина.
За полтора месяца мальчишки изготовили три макета: бой пограничников с немецко-фашистскими захватчиками, танковый и воздушный бой. Кроме этого, стараниями хулиганов, в витринах под стеклом красовались шинель, гимнастерка и буденовка. Были теперь в нашем «музее» наши и немецкие каски, непригодное для стрельбы стрелковое оружие, как отечественное, так и трофейное, кобуры, часы, пехотные лопатки, и даже несколько фотографий фронтовиков и их письма, копии наградных документов.
За это время я отучил их курить на территории части и плеваться. У всех ребят в части среди солдат появились приятели. С ними и со мной мальчишки говорили обо всем – о спорте, о погоде, о литературе, об истории, о политике, об учебе, о планах на будущее.
И вот сегодня все их работы закончены. Музей готов, макеты тоже. Теперь моя ленкомната по праву лучшая во всем управлении.
– А завтра приходить? – сглотнув слюну, переспросил Витька и глянул на меня с надеждой. Голос его ломается и дрожит от волнения.
Сашка демонстративно отвернулся, отмывая кисточку от клея, притворяясь, что ему мой ответ не интересен. Витька, насупившись, ждет ответа. Рыжий Вовка с удивительно сосредоточенным лицом выглядит просто презабавно.
– Слушайте, – сказал я, выждав паузу, чтобы потомить их с ответом. – Чуть не забыл! На завтра я пригласил к нам в часть репортера из районной газеты. Она напишет о вас статью и в газете поместит ваши фото и заметку о том, как вы помогли нам оборудовать пусть маленький, но музей Великой Отечественной войны!
– А… это правда? – первым отозвался Сашка.
– Разве я вас хоть раз, хоть в чем-то обманул? – улыбнулся я. – Только вы не опаздывайте, приходите все четверо и… наденьте что-нибудь более приличествующее случаю, чем ваши вечные майки и футболки. Лады? Тогда до завтра!
На встречу с репортером мальчишки пришли за полчаса. Все в белых рубашках, Сашка даже в пиджаке, а Витька в отцовском галстуке. Но больше всех удивил Шурка – он пришел последним, и оказалось, что он подстригся!
Фотография вышла чудесной, заметка тоже. В ней не было ни слова о прошлом мальчишек, а только об их участии в создании музея. Хорошо хоть, фотография в газете черно-белая, и не видно, как раскраснелись мои мальчишки.
На следующий день после выхода газеты в часть пожаловали директор школы и трое учителей. Все они были глубоко возмущены появлением и содержанием статьи. У входа на КПП части он столкнулись с Сашкой.
– Гордица? Ты зачем здесь? – грозно спросил директор школы и отер пот со лба. – Тебя что, туда что-то гонит? Что ты молчишь? Ты меня вообще слышишь?
Сашка, не скрывая презрения, глянул на директора.
– А вам все равно не понять, – ответил он и усмехнулся еще противнее.
В этот самый момент к КПП подошли комбат и я.
– Иванов, – негромко произнес комбат, – сохраняй спокойствие. Говорить с ними буду я.
И комбат широко улыбнулся директору школы и учителям, как старым знакомым.
– Весьма рад знакомству, – слукавил он, – чем обязаны?
– Товарищ майор, тут закралась какая-то ошибка, – потряс газетой директор, – это всем известные хулиганы. Они даже не комсомольцы, а вы их тут так расхваливаете. Так нельзя! Это возмутительно!
– И действительно, – холодно отметил комбат, – так нельзя. Трудно не согласиться. Столько учителей, а чтобы разобраться с четырьмя учениками – никому и дела нет. Военные должны воспитанием и перевоспитанием заниматься, да? А ведь это наша, понимаете, наша советская молодежь, и какой она станет, зависит от нас с вами! Теперь дальше: вы говорите, что у вас там какая-то неясность на счет статьи в газете? Что ж, приглашаю вас, пройдемте, посмотрите, что сделали эти ребята. Саша, пойдем с нами, будешь сегодня нашим экскурсоводом!
Губы директора скривились в неприятной гримасе. Мы с комбатом молодцеватым шагом направились к нашей роте. Педагоги едва поспевали за нами. В ленкомнате Сашка взял указку и стал рассказывать.
Без всякого преувеличения, директор и учителя были потрясены, увиденным. Во-вторых, что ни говори, а на черно-белых фотографиях все выглядит заметно скромнее, а во-первых, они все никак не могли поверить, что это их неисправимые хулиганы могли добровольно (!) сделать такое! А комбат припомнил еще и о том, как ребята помогали нам с ремонтом военной техники. Во время этой экскурсии в ленкомнате появились и остальные трое хулиганов. Они, молча, в первые секунды своего появления замирали в дверях, а потом негромко здоровались и отходили в сторонку и тихо стояли, ожидая развязки.
– Такие таланты, оказывается, пропадают, – ядовито сказала одна из учителей, нервно поправляя очки.
– Представьте себе, – черты лица комбата ожесточились, – только детьми нужно заниматься! Работать хотя бы, если уж не получается ни сердце, ни душу вкладывать. Кстати, а вы учитель чего?
– Я учитель истории, – гордо сказала учительница. – И считаю, что каждый должен заниматься своим делом. Вы военные и должны просто нас защищать, вот и все.
– Если бы кто-нибудь поинтересовался моим мнением, – насмешливо говорит комбат, – я бы сказал, что неважнецкий из вас учитель истории. Уж кто-кто, а историк не может не знать, что военный это еще и исследователь, ученый, путешественник, инженер, врач, педагог, писатель, спасатель... Тем более удивительно, что учитель истории этого не понимает.
Хулиганы деликатно вышли из ленкомнаты, оставив нас наедине с педагогами. Много еще чего рассказал комбат директору школы и учителям, те потом вылетели из части, как ошпаренные.
– Иванов, о чем думаешь? – искоса глядя на меня, спрашивает комбат.
– Домой хочу, чтобы в душе смыть этот день.
– Ух, ты! Высоцкого любишь? Я тоже! Мне общение с этими педагогами тоже мало приятного принесло. Но до дома, и до душа еще далеко. Рабочий день только начался. Где сейчас твоя рота?
– В автопарке, – ответил я.
– Вот и топай к ней.
И я направился к своей роте, заглянув по дороге в парк домой, благо, путь пролегает мимо моего ЦУБика. Изольду я застал спящей. Я не стал тревожить ее сон и направился в парк.
– Ну что, Вышинский, – увидев меня в автопарке, сказал подполковник Барвинский, широко улыбаясь, и проявляя поразительную осведомленность, – пора тебе уже заняться и нашим любимым личным составом!
Мальчишки появились в парке уже под вечер, когда рота строилась, чтобы возвращаться в часть.
– Где пропадали? – спросил я их. – Даже непривычно как-то без вас!
– Не поверите, – отвел глаза в сторону покрасневший Вовка, – уроки учили. В смысле домашние задания выполняли. Первый раз за несколько последних лет.
Подполковник Барвинский, который слышал наш разговор, только крякнул и вошел в дежурку. А в части Роман Столяров подошел ко мне и признался:
– Знаешь, Толик, а я ведь тут с вашим зампотехом еще месяц назад поспорил, что у тебя все получится. Я про этих пацанов.
– А на что вы спорили? – поинтересовался я.
– Да, – неохотно признался Столяров, – на бутылку коньяка. Продешевил я. Надо было сразу на ящик спорить. А лучше на два! Кстати, заходи после окончания служебного дня к нам в роту – разопьем ее, эту бутылку. Гунько сегодня как раз отдал ее мне.
– Спасибо, Рома, но я не пью.
– Так ты чай или кофе выпьешь! А коньяка нам больше будет! Опять же, про буквальность еще поговорим! Это я намекаю на то, как ты Гуньку чуть не накормил «пушсалом!» Можно ведь предположить, что ты просто буквально воспринял его слова про какое-нибудь сало?
Командировка
Увидев меня, Мультик глупо улыбнулся и сказал:
– Замполит! Достал ты начштаба, и он тебя решил отправить в командировку в Эстляндию, то есть в Эстонию, в город Тарту. Чтобы, значит, хоть немного отдохнуть от тебя.
– Валентин Павлович, вы-то чему радуетесь?
– Это мое дело. Иди к начальнику штаба за инструктажем.
Оказалось, нужно ехать искать солдата-эстонца, который дезертировал из части, причем из 2-й роты, а не из нашей, еще тогда, когда я еще учился в военном училище!
– Что-то я, товарищ капитан, вас не совсем понимаю, – нахмурился я, – ведь этот солдат не из 1-й роты, и вообще я его даже в лицо не знаю. Подойду я к нему на улице и буду спрашивать, как пройти к нему домой, и даже не буду знать, что это он! Не лучше ли, чтобы поехал кто-нибудь из офицеров 2-й роты?
– Умный вы, Иванов, даже противно. Поедете именно вы! И все, разговор окончен. В смысле, приказы не обсуждаются.
Начальник вещевой службы, узнав, что я еду в Прибалтику, решил просветить меня по поводу поведения там.
– Слушай, ты ведь говоришь на украинском языке? Замечательно! Говори там только по-украински! Если будешь говорить по-русски, тебя будут бить!
Получив деньги, ВПД (военно-перевозочные документы), и командировочное удостоверение, я направился домой.
– Жена, а жена, – улыбнулся я с порога, размахивая командировочным, – мне тут туристическую путевку дали в Прибалтику. Как ты смотришь на то, чтобы съездить со мной? Грех не воспользоваться такой возможностью.
– Конечно! Знаешь, мы об этом не говорили, но я давно хотела побывать в Прибалтике!
И мы поехали в Прибалтику. Поехал я в гражданской одежде. Мы не спешили, целый день провели в Риге, и только потом поехали в Тарту. Ранним утром мы чуть не попали под колеса служебной «Волги» с военными номерами, в которой ехал генерал ВВС с кавказскими чертами лица. Позже я узнал, что это был Джохар Дудаев.
Вопреки предсказаниям начвеща никто не набрасывался на нас с кулаками, услышав нашу русскую речь. Напротив, везде, и в Риге, и в Таллине, и в Тарту довольно доброжелательно и терпеливо объясняли нам, как пройти, или проехать туда, куда мы спрашивали.
Для начала мы нашли РВК, чтобы я мог отметить свою командировку. Тартусский военком полковник Анс Лаанеотс, бегло глянув на Изольду, сказал мне:
– А ты, наверное, лейтенант?
– Так точно, товарищ полковник. А как вы?
– Не успел приехать, а уже с девушкой познакомился!
– Это моя жена, – улыбнулся я.
– Конечно, конечно, – согласился военком, но по всему было видно, что он мне не поверил.
Думаю, поиски солдата вас мало интересуют. Скажу только, что я побывал у его матери, в милиции, но дезертира не нашел. Зато в Тарту мы пробыли три дня, осмотрели все достопримечательности города, и познакомились с эстонской кухней. Обратно из-за отсутствия билетов возвращались уже другой дорогой, и осмотрели еще и Псков. А потом нам повезло – в купе мы ехали вдвоем.
Вернувшись в часть, я написал красивое сочинение на тему «Как я искал сбежавшего солдата». Начальник штаба даже остался доволен, все-таки для «галочки» кому-то нужно было съездить в эту командировку. Так что главным итогом был сам факт, что искать солдата ездили и все.
– А поворотись-ка, сынку! – встретил меня распростертыми объятьями Захар Талалихин.
Он вместе с Тропининым и начвещем критически осмотрели меня и пришли к выводу, что я не выгляжу утомленным, а даже напротив!
– Ну, рассказывай, юноша, как съездил? Купаты кушал? Победный репортаж уже сдал?
– А н/ш-то наш, – усмехается начпрод, – думает, что наказал тебя! Вот чудак! Не понимает, что Иванов и в огне не горит, и все такое прочее! Что запомнилось?
– Кафе. Вытяжная вентиляция над каждым столиком, да такая, что люди за соседним столиком курят, а я этого совершенно не чувствую! Я такого еще не видел!
После подробного рассказа я направился в свою роту. Там я застал ротного, ругающегося с отцом солдата закарпатца. Солдат решил жениться, а Мультик отчего-то заупрямился и не отпускает того на его же собственную свадьбу.
– Мы завтра едем в летние лагеря, – не моргнув глазом, врет Мультик, – так что никак не могу отпустить вашего сына. Он мне там нужен.
– Хорошо, – насмешливо отвечает отец солдата, – скажите, а где находятся эти самые лагеря? Мы приедем туда с невестой, работником ЗАГСа и священником.
– О! – удивился ротный. – Вы и венчаться будете?
– Нет, товарищ капитан, – угрожающим тоном отвечает отец, – вас отпевать.
После этого ротный прекратил дурковать и отпустил солдата на свадьбу. Если Мультик хотел выбить из родни жениха больший могарыч, то он просчитался. Получил он даже не две обещанные бутылки коньяка «Наполеон», а только одну.
– Собирайся, замполит, – хмуро бросил он, – пойдем во вторую роту, приговорим эту пляшку.
– Вы хотели сказать «приворожим?» – улыбнулся я.
– Какая разница? Выпьем и все.
На закуску к коньяку был и лимон, и я сразу объявил:
– Чур, лимон мой!
– Что так? – удивился Талалихин. – Разве лимоны уже в дефиците?
– Нет, Просто моя жена их запах на дух не переносит. Когда ее мама была беременна ей, то ела лимоны, как яблоки, а та теперь их не просто не ест, но и запаха не переносит. Так что хочу отвести душу!
Никто не возражал, и пока все пили коньяк, я съел с чаем весь лимон. Тропинин тем временем заговорил о наболевшем.
– Юноша, ты слышал, тело Ленина хотят вынести из Мавзолея и предать земле. Кто-нибудь из вас может сказать, к каким последствиям это приведет? Нет? Я так и думал.
– Мужики, – говорит Талалихин, – а есть что-то вегетарианское, а то я жирного и жареного объелся до тошноты.
– Не переживай, есть, – обрадовал Захара Тропинин, – вот водка, она из пшеницы, вино и коньяк из винограда, пиво из ячменя! Выбирай!
После чаепития и разговора я снова направился в свою роту. У крыльца столкнулся с н/ш. Он недовольно сказал:
– Лейтенант, медленно ходите. Вы должны знать, что лейтенант это самое мелкое живое существо в воинской части. Вы должны крутиться, как электрон вокруг ядра. То есть вы одновременно должны быть везде. Вам понятно?
– Так точно, товарищ капитан. Я постараюсь!
– Вот и молодец. Вы, кстати, когда последний раз были в солдатской столовой? Я в отличие от вас, туда захожу регулярно. Иногда утром захожу, иногда днем, иногда зимой захожу. А вы?
Я молчу, иначе могу не сдержаться и рассмеяться.
– В общем, идите прямо сейчас в столовую и проверьте ее на предмет наличия в ней беспризорных солдат и болезненных микробов.
– Есть, – козырнул я и снова пошел во2-ю роту, продолжать пить чай.
Я еще не дошел до угла казармы, как услышал, что комбат, вышедший из штаба, который услышал конец нашего диалога с н/ш, сказал:
– А молодец все-таки Иванов. Можно не сомневаться, он и проверит, и разберется, и накажет, если надо будет. Не то, что лейтенант Дюймовочка. Хорошо бы было, чтобы в каждой роте было по такому вот Иванову.
– Это да, – вздохнул начштаба. – Меня уже до белого каления доводит хроническая беспомощность лейтенанта Дюймовочки. А казалось бы, власти у обоих одинаково, что у Иванова, что у него…
Окончания разговора я не услышал, но и того, что услышал, хватило, чтобы настроение у меня еще больше улучшилось. Оказалось, что все это через окно канцелярии роты слышали и наши взводные. Перед послеобеденным построением, они спросили меня:
– Что, товарищ, Иванов, когда знаешь себе цену, не нужно ничего доказывать, да?
– Зачем спрашиваете, если ответ известен заранее? – улыбнулся я.
Субординация
– А я вам говорю – идите на хрен!
– Как? Что вы сказали?
– Да-да, вы правильно расслышали! Я посылаю вас на хрен!
– Да я сейчас.… Да я к начальнику политотдела! Вот! А он вас.… А он вас…
– Проваливай, давай, а то я сейчас не сдержусь и еще больше усугублю ситуацию!
– Как?
– В морду тебе дам! Сильно! Вот как! Понял? Ну, и пошел отсюда, козел!
Судя по голосам, общаются помощник начальника политотдела по комсомольской работе лейтенант Трухин и наш старший лейтенант Виталий Арефьев, замполит четвертой роты. Грубит, разумеется, наш Арефьев. По сроку он капитаном должен был стать еще год назад, но должности не было. А тут освободилась должность помощника начпо по комсомолу, и ее твердо обещали Арефьеву. А тут, откуда не возьмись – лейтенант Трухин. Только-только окончил военное училище и сразу капитанская должность в политотделе! Потому что папа у Трухина – генерал.
Арефьеву от этого, понятное дело, хорошо, как голому в крапиве. Да и любой на его месте бы обиделся. Но не успел он еще как следует перебеситься, как лейтенант Трухин пожаловал с проверкой не к кому-нибудь, а именно к Арефьеву! Так что яростная реакция на этого проверяющего понятна. Виталий счел это не просто насмешкой, а верхом наглости и цинизма, и новоявленного начальника, что называется, на порог не пустил и послал подальше. Окончание их разговора я и услышал.
Достойно ответить лейтенант Трухин оказался не в состоянии. Генеральский сынок не постеснялся и, на свою голову, действительно почти бегом бросился жаловаться к начпо. Тот вынужден был отреагировать, но вместо того, чтобы вызвать Арефьева к себе на ковер, взял и сам явился к нам в часть, что с ним крайне редко бывает. Его подчиненные тоже нас нечасто балуют своим вниманием.
– «Страшно далеки они от народа», – любил говаривать по этому поводу Тропинин.
Начальник политотдела плохо разобрался в ситуации, и решил просто надавить на Арефьева силой своего авторитета. Но даже авторитета его личного и его должности оказалось недостаточно. Арефьев виниться не стал.
– Товарищ подполковник, а давай соберем партактив и обсудим этот вопрос! – кричит Виталий во все горло на начальника политотдела. – За какие такие заслуги этот щегол сразу в политотдел?
– Каждый сам кузнец своего счастья, – только и ответил начпо.
– Да, только вот не у каждого папа – генерал! – продолжает бушевать Арефьев. – Ладно, расскажите мне, когда и чем этот вчерашний выпускник успел так выслужиться, чтобы сразу в политотдел, а? Я вот четыре года на роте! Два года секретарь комитета комсомола части, а он? И месяца еще не прослужил, а уже на капитанскую должность, да? По-вашему, это по-коммунистически? По-советски? По совести? Я требую проведения партактива! Пусть товарищи по партии скажут мне в лицо, что это правильно! Пусть объяснят мне, как такое может быть? Давайте посмотрим правде в глаза!
Было видно, что собирать партактив по этому поводу начпо очень не хочется, но и против генерала ему идти не хочется тем более. В общем, он тоже не был обрадован сложившейся ситуацией.
– Ну, извинись, Виталий, и разойдемся миром, – примирительно предложил начпо.
Он так вежлив, что даже удивительно. Обычно он не терпит возражений, а тут общается с грубияном Арефьевым, как ни в чем не бывало.
– Что? Что? – еще больше взвился Арефьев. – Это мне извиняться? Мне? Перед этим козлом?! Да идите вы все!
– Товарищ старший лейтенант, я пять раз подчеркиваю…
– Да хоть десять раз подчеркивайте! – и потек шквал возмущений и оскорблений.
Начпо сначала растерялся и не находил слов для ответа. Потом, когда он пришел в себя, ссора вспыхнула с новой силой. Такого демарша начальник политотдела явно не ожидал. Виталию теперь не позавидуешь. Стало ясно, что добром это все не кончится. В этот самый момент из-за угла штаба появился наш замполит части, но услышав слова Арефьева, он торопливо нырнул обратно за угол.
– Чернилин! – грозно окрикнул его начпо. – Ко мне! Что это вы, товарищ майор, прячетесь по углам? Я уже час в части, а вы так и не соизволили мне представиться! Чем это вы таким важным заняты?
У Чернилина тряслись и синие губы, и белы рученьки. И даже пот оросил его чело.
– А вас, товарищ старший лейтенант, я накажу непременно! – твердо пообещал Арефьеву начпо.
– Наказывайте, товарищ подполковник! А я это непременно обжалую! – весело парирует Арефьев, хотя смешного тут мало. – Вижу, одного партактива будет мало!
Начпо пока терпит, но рано или поздно терпеть устанет. Он, молча, сел в служебный УАЗ и уехал.
– Зря вы так, Виталий Всеволодович, – непривычно мягко сказал Чернилин.
– А, пронесет, – уверенно отчеканил Арефьев.
– Ну, а если не пронесет?
– Ну, а нет, то быть мне вечно молодым! – весело пропел Виталий.
Отношения между нашим замполитом роты Арефьевым и начальником политотдела всерьез ухудшились. Но через неделю начпо успокоился и вызвал Арефьева к себе. Говорили они долго, добрых два с половиной часа. Виталий прослужил у нас еще полгода, а потом его перевели в Подмосковье на вожделенную капитанскую должность. Все эти полгода лейтенант Трухин вообще ни разу не посещал нашу часть.
– Виталий, – шутит Мультик, который тоже был свидетелем обеих «взрывов» Арефьева, – ты сегодня весь день в центре внимания. Не надоело?
Забегая наперед, скажу, (а то потом вы и не вспомните, кто такой лейтенант Трухин!), перед отъездом в Подмосковье Виталий Арефьев скажет:
– Вот уж никак не ожидал, что буду служить недалеко от столицы! Поверить не могу, что обязан именно этому Трухе! Если увидите его, передайте, что я настолько благодарен ему, что встретил бы – обязательно бы в морду дал! А, может, еще и встречу? И дам!
– Непременно передадим, – пообещал Тропинин. – Пусть его трясет и переворачивает от страха!
Я долго был в ленкомнате, обновляя стенд, и уже перед самым обедом зашел в канцелярию роты. А там зампотех Гунько что-то горячо рассказывает ротному, старшине и командирам взводов.
– Случилось, чего? – насторожился я.
– Нет, это зампотех нам сказки рассказывает, – смеется ротный.
– Так вы уснуть не можете? – шучу я.
– И никакие это не сказки, сказки нам замполиты рассказывают, – возмущается Гунько, и поскольку только я еще не слышал его рассказа, стал повторять специально для меня.
– В Москве в метро появились гигантские крысы-мутанты! Размером с человека. Даже поездам они дорогу не уступают, и те приезжают на станции все забрызганные кровью, потому что им приходится ехать прямо крысам! А еще они стали нападать на людей! Нет возможности электрикам и прочим рабочим осматривать и обслуживать линии метро!
– Так Москва теперь останется без метро? – смеюсь я.
– Точно, столицу теперь ждет ужасный транспортный коллапс, – хохочет командир первого взвода лейтенант Ломжинский.
– Нет, вы ошибаетесь. Принято решение создать специальные бригады по борьбе с крысами-мутантами. В них набирают бывших десантников, морских пехотинцев, спецназовцев и еще пограничников. Говорят, у них тоже хорошая подготовка. Только этих крыс очень трудно убить, потому в борьбе с ними применяют даже ранцевые огнеметы!
– Прямо в метро? Ты не знаешь, а карманные ядерные гранаты еще не применяют? – откровенно насмехается на Гунько ротный.
Я не стал дослуживать эти слухи и поспешил домой на обед.
Изувер
Из окна ленкомнаты я увидел странного человека. Это дедок, сухонький, невысокий, одетый в гуцульский национальный костюм. Он ходит по лесу за дорогой, которая проходит сразу за забором нашей части. Я заинтересовался, и чтобы не потерять старичка из виду, просто выпрыгнул из окна ленкомнаты, благо никто меня не видит. Подойдя к забору, я стал наблюдать за этим гуцулом. Оказалось, он собирает травы. Он надолго останавливается, рассматривает ту или иную травку и срезает ее деревянным ножом.
– Интересуешься? – раздался рядом со мной голос Тропинина. – Это местный мольфар.
– Местный кто? – удивился я, так как впервые услышал это слово.
– Мольфар. Типа белый маг, травник, экстрасенс и все это в одном флаконе. Он заклинает кровь, вещует, мирит мужей с женами, лечит людей и домашних животных, управляет силами природы.
– Это как? Захочет, и реки потекут вспять, а Земля закрутится в другую сторону? – откровенно насмехаюсь я.
– Думаешь, он мошенник? – удивился Виталий. – Не веришь, что такое возможно? И тебе не стыдно?
– Чего это мне должно быть стыдно? К тому же я атеист, мне можно!
– В начале лета у нас тут похорон был, и вдруг дождь пошел, как из ведра. Не дождь, а ливень, обложной, затяжной. Так этот мольфар разогнал тучи! Я сам видел! Что, заинтересовался? То-то и оно. Есть такое, чего мы не знаем и не понимаем.
Я с еще большим интересом стал рассматривать фигуру удаляющегося мольфара. Тут Виталий снова привлек мое внимание.
– Хочешь, секрет открою? Я к нему ходил, чтобы он взял меня в ученики! Но он мне отказал, хотя у него нет, ни одного ученика, то есть смены, а он уже старый и больной. Знаешь, как он питается? Кашей с каплей растительного масла.
– А чего ж он тебе отказал?
– Ему виднее. Я ведь тоже атеист, коммунист, политработник. В общем, самая что ни на есть не подходящая для мольфара кандидатура. А жаль, – вздохнул Тропинин.
– Тебя послушать, так он прямо волшебник какой-то! – усмехаюсь я.
– С моей точки зрения так оно и есть. Ладно, пошли ко мне, что ли?
И мы направились в третью роту. Я еще раз оглянулся, чтобы взглянуть на одинокую фигурку мольфара, и заметил, как он оступился и чуть не упал. Это плохо прикопали яму, вырытую по приказу Лызлова.
Да! Чуть не забыл! Я же вам обещал рассказать про Лешу Лызлова! Вот, обещание исполняю. Леша на пять сантиметров выше меня ростом, весит сто двадцать четыре кг. И ко всему этому он мастер спорта по боксу. Он очень переживал, что ему приходится недисциплинированных солдат вразумлять словами. Очень ему хотелось руками, но боялся, так как свою силушку знал и не сомневался, что своими кулачищами может кого-нибудь и убить. В общем, в принципе любого может.
Но в тюрьму Лехе определенно не хочется. И еще ему так же определенно не хочется служить. Разочаровался старший лейтенант Лызлов в военной службе, а его не увольняют. И стал Леха думать, как бы это ему и уволиться, и в тюрьму не сесть, и не бить никого. И придумал.
Сначала по его приказу сварили из арматуры размером один метр на один метр и на один метр. «Куб в один кубический метр», – как шутил наш зампотех. Уж извините за каламбур, не мог не процитировать. И разгильдяев своей роты лично закрывал после ужина на замок, а клетку вместе со злостным нарушителем поднимали на всю ночь краном КБ-1000. И болтался такой разгильдяй всю ночь между небом и землей, продуваемый всеми ветрами. Говорили потом, что ночью впечатление такое, то ли клетка падает, то ли сам кран.
Утром, после развода, Лызлов лично выпускал нарушителя. Тот выползал на четвереньках и долго потом не мог встать на ноги. Не поддается описанию состояние солдата, «спустившегося с небес». Месяца три-четыре лучшего солдата, чем тот, что побывал в клетке у Лызлова, не было.
Может, кто-то пожаловался в политотдел, а может, и просто обратили внимание на клетку в воздухе, но клетку разрезали, а Леху долго воспитывали, потом наказали его и по партийной и по дисциплинарной линии. Но не уволили. Зато Леха еще больше укрепился в своем намерении уволиться из армии в запас досрочно. И чем досрочнее, тем лучше.
Смотрел однажды Глызлов вместе со свое ротой в солдатском клубе старый добрый фильм «Белое солнце пустыни», и очень ему идея закапывания в песок пришлась по душе. За неимением песка вырыли яму в лесу, подальше от глаз начальства. Леха потом зачем-то говорил, что это мол, было в порядке эксперимента. В общем, по приказу экспериментатора Лехи разгильдяев теперь стали закапывать на ночь в землю. Благо август месяц, и быль этот месяц откровенно жарким. (Вот в эту самую яму, чуть не упал мольфар).
Закончилась эта история так: возвращались из автопарка в часть два очень пьяных солдата. Возвращались ночью, и случайно в темноте задели ногой голову закопанного нарушителя дисциплины. А он как раз задремал, поэтому не смог предупредить их о своем присутствии.
Закопанный солдат, ясное дело, возмутился. Пьяные сначала испугались (попробуйте представить себя на их месте), а потом взяли и отпинали говорящую и ругающуюся голову. Дальше – больше. Взяли пьяные солдаты и справили на голову закопанного бедняги свои физиологические потребности. Ну, кроме основного инстинкта.
Когда утром пришли выкапывать разгильдяя, его невозможно было узнать: лицо его было черное, распухшее, все в ссадинах и, пардон, в испражнениях. Ко всему у него было сотрясение головного мозга. Замять такой скандал уже было нельзя. После этого вопиющего случая изувера Леху Лызлова наконец-то выгнали и из партии, и из армии. Чего он, собственно и добивался.
Правда, его хотели судить, но говорят, что он своим начальникам заявил, что в произошедшем есть и их вина. Вы, мол, знали, какие методы я использую, а вас всех это устраивало, потому что дисциплина была железная, прищурив хитрые глаза, говорил он. Что ж вы меня раньше не одернули, не удержали от недостойных поступков? Вы же своим молчаливым согласием и спровоцировали меня на дальнейшие нарушения. Так или не так, но Леху не судили.
– Лейтенант Иванов, – серьезно говорит начштаба, – вы ведь, как и Лызлов выпускник Симферопольского военно-политического училища? Надеюсь, в ваши планы не входит перенимать опыт вашего старшего товарища? Не входит? Очень, очень хорошо. Вы не стесняйтесь, если у вас что-то не будет получаться, вы обращайтесь. Мы поможем. Трудные солдаты есть в каждой роте и всегда, но нам к этому не привыкать.
– Благодарю, товарищ капитан, – искренне поблагодарил я н/ш.
– И где оно? Чего молчите? Говорить разучились?
– Что, оно?
– Ну, то благо, которое вы мне только что подарили? Да ладно вам, Иванов, шучу я, шучу!
– Товарищ капитан, – вмешался Мультик, – разве вы не знаете, что лейтенант Иванов, на зависть многим, нормально прижился и среди офицеров, и в солдатском коллективе тоже пользуется авторитетом?
– Понял, понял, – сдержанно улыбнулся н/ш, – ухожу.
Гипотеза
– Эй, замполит! – окрикнул меня зампотех. – А, ну, подойди сюда.
Обычно мне удается найти слова в пределах нормативной лексики, а тут прямо захотелось выразиться нецензурно, но я сдержался. С трудом, правда, но сдержался.
– Эй, зампотех! А, ну, подойди сюда! – той же «монетой» отвечаю я.
Не люблю я общаться с лейтенантом Гунько, но приходится. Как говорится, издержки «производства». Зампотех стоит в компании Мультика и старших лейтенантов Тропинина, Талалихина и Столярова. Они все вместе сами подошли ко мне.
– Иванов, вот ты у нас все знаешь, – начал зампотех.
– Всего никто не знает, и я тое не исключение.
– Ладно тебе, не цепляйся к словам. У нас к тебе вопрос, – недовольно сказал зампотех.
– Слушаю вас, – подчеркнуто вежливо отвечаю я.
– Мы вот тут обсуждаем немецкую классическую философию, – начал зампотех.
Если бы небо начало падать на землю, я бы, честное слово, удивился намного меньше. Но лейтенант Гунько и немецкая классическая философия? Это уж слишком! Вот уж от кого не ожидал, так это от нашего зампотеха!
– … и удивляемся: почему в Германии было так много философов, а у нас как-то меньше? Во всяком случае, таких знаменитых – точно меньше. Ты вот как считаешь, почему?
– Потому что у нас женщины красивые, – ответил я.
– Ну и что? Не понял?
– Ты немок видел? Их внешний вид как-то сразу настраивает на философский лад! Цивилизованная Европа ведь в Средние века своих красивых женщин на кострах святой инквизиции сожгла, практически подчистую истребив генофонд красивых женщин. А наши предки своих женщин не сжигали. Они их на руках носили и любили. Часто-часто. У нас ведь и сейчас в каждом населенном пункте, независимо город это или село, одновременно можно встретить на любой улице красивых женщин и девушек больше, чем в столице любой европейской страны. Посудите сами, даже если Софи Лорен объявили непревзойденной красавицей, ну о чем еще говорить? Уверен, в нашей стране на нее мало кто вообще внимания бы обратил.
– И так коротко и ясно, – крякнул Талалихин, – как говорят – мудрой голове достаточно и двух слов.
– Надо честно признать – интересная гипотеза. Что-то в ней явно есть, – подытожил Тропинин. – А мы тут копья ломаем по поводу другой гипотезы.
– Позвольте отгадать?
– Попробуй, юноша, даже интересно.
Т все офицеры с интересом стали смотреть на меня.
– Вы обсуждали высказывание Спинозы: «Женись, мой друг: если жена у тебя будет хорошая – ты станешь счастливым, а если плохой – то ты станешь философом».
– На этот раз проницательный и умный Иванов… не ошибся! – шутит Столяров
– Точно! – восторженно подтвердил Тропинин. – Ты что, по губам читать умеешь?
– К сожалению, нет, так догадался. Если честно, то никакого другого варианта ответа у меня просто не было!
– Иванов, чем больше я вас узнаю, тем больше уважаю! – кивает Столяров.
– Михаил Иванович, – спрашивает Талалихин, – а чего это у вас никак синяк под глазом опять?
– Да это меня вчера жена обидела сковородкой. Мало того, что ревнует меня со всеми последствиями, так еще и потребовала от меня в постели невозможного.
– Любопытно, это чего же? – заговорщески округлил глаза Тропинин.
– Да чтоб я не хропел.
– Ха-ха-ха-ха! – не удержались мы все.
– Слушайте, чего я вчера вычитал, – «вспомнил» вдруг наш ротный, – что сырое куриное яйцо раздавить рукой практически невозможно. Я пробовал – и не смог!
Вид ротного кричит о том, что он врет, но зампотех этого не замечает.
– Ерунда, – высокомерно говорит он, – я бы враз раздавил, да жаль вот яйца сырого нет.
– Есть, – скромно сказал ротный и вытащил из кармана куриное яйцо.
Зампотех с детским нетерпением взял это яйцо и сжал его двумя руками. И даже зачем-то наклонился к нему. Яйцо, разумеется, лопнуло и брызнуло ему прямо в физиономию. Гунько как-то странно замычал и бросился умываться.
– Да, – весело сказал Талалихин, – нет ума – считай калека. Не голова, а продолжение шеи. Моя бабка говорила: «Не посоветовавшись с головой, не бери руками».
Потом, повернувшись ко мне, Захар добавил:
– Знаешь, а я поспорил, что Гунько обязательно попробует! Если честно, то еще поспорил, что ты пробовать не станешь. Так что я выиграл два спора сразу!
– Что хоть выиграл? – поинтересовался я.
Честно говоря, мне неприятно, что обо мне думают так же, как о Гунько. А еще я заметил явное разочарование Столярова. По-видимому, это он проиграл спор Талалихину.
– Две бутылки «Наполеона». Настоящего. А ты что, этот фокус знал?
– Ага. Я так одного своего школьного одноклассника разыграл. И не только с яйцом. Он у меня еще и усики у сухого ячменного колоска откусывал, а потом ему в медпункте пинцетом все эти колючки из языка вытаскивали.
– Тебя к директору за это не таскали?
– А как же! Конечно, таскали. Но я сказал, что я его силой не заставлял откусывать те усики. И добавил то же, что ты минуту назад сказал.
– Нет ума – считай калека?
– Да.
– Молодец. Но дифиромбов я тебе петь не буду.
– Правильно, правильно! Не стоит осыпать юношу комплиментами, а то зазнается еще раньше времени.
– Дифирамбов, – машинально поправил я Захара.
– Не цепляйся к словам. Как ты смотришь на шахматную хартию?
– А пойдем! Виталий, а ты не с нами?
– Нет, я на обед. Как говорит ваш Гунько: «Завтрак съешь сам, обед отними у товарища и ужин врагу не отдавай!»
Тут из-за казармы появился умытый зампотех.
– Надо же, – смеется Тропинин, – только его вспомнили, а он тут как здесь!
Что и говорить, повеселил сегодня Гунько нас на славу.
– Эй, зампотех! – позвал я. – Подойди сюда. Поговорим еще про немецкую классическую философию.
– Спасибочки, не хочу. Я про такие высокие материи не думаю, – хмуро ответил Гунько и направился в сторону КПП.
С Захаром мы сыграли три партии. Одну выиграл он, другую я, а третья партия закончилась вничью. Я шел на обед, когда меня окрикнул комбат:
– Лейтенант Иванов, я видел, как ваш зампотех смывал разбитое яйцо со своего лица. Кто это его?
– Товарищ майор, вы не поверите, но это он сам! – расцвел я в улыбке.
– Иванов, ваша циничность зашкаливает.
– Но ведь я честно вам сказал, – улыбаюсь я, – это он сам своими собственными руками!
– Вы хотите сказать, что он уже из последнего ума выжил?
– Товарищ майор, – вмешался Мультик, – я все видел. Лейтенант Иванов сказал сущую правду. Это товарищ Гунько сам себя испачкал яйцом!
– Видел, значит? Лейтенант Иванов, вы можете идти. А вы, товарищ капитан, зайдите ко мне, потому что я тоже видел, как все было. Жаль только не слышал, о чем вы там говорили, и как вам удалось заставить своего зама по технической части совершить эту глупость.
Ротный направился к комбату, лихорадочно соображая на ходу, как выкрутиться. Ведь комбат видел, что яйцо Гунько взял у ротного.
– Товарищ капитан, – улыбаюсь я, – а про классическую немецкую философию вы комбату тоже будете рассказывать?
– Иди замполит, куда шел. Приятного аппетита.
Нудист
После обеда я шел на службу, когда у угла нашей казармы меня остановил ротный 3-й роты старший лейтенант Талалихин.
– Слушай, Толик, – сказал он и зачем-то оглянулся по сторонам, – а у тебя загар офицерский или настоящий?
– А как это – офицерский? – удивился я, потому что не смог вспомнить такого термина.
– Настоящий, настоящий, можешь не сомневаться, – вместо меня протяжно ответил выныривающий из-за угла казармы замполит 2-й роты старший лейтенант Тропинин.
– Откуда знаешь? – удивленно приподнял бровь Талалихин.
– У юноши есть привычка примерно в одно и то же время зависать на турниках.
– Не зависать, а заниматься, – поправил я его.
– Я употребил слово «зависать» в смысле «надолго». Кстати, офицерский загар это когда загорели, только, шея и руки до рукавов рубашки.
– Значит, настоящий, – завистливо уточнил Талалихин, – морской?
– Настоящий и морской, – снова вместо меня подтвердил Тропинин, – как мне кажется, у юноши все настоящее! Как и он сам.
Я сделал вид, что не услышал похвалу и промолчал. Хочется пошутить, что Захар тоже вовсе не бледный и прозрачный.
– Слушай, Иванов, – и Талалихин снова оглянулся по сторонам, – а жену не смущает разница в цвете кожи?
– Чью? – пошутил Тропинин.
– А никакой разницы нет, – сообщил я, – я такой во весь рост.
– Ну, да? И где же ты так загорел? Насколько я знаю, нудистских пляжей у нас пока еще нет.
– Кто сказал, что загорать можно только на нудистских пляжах? – пожал я плечами, – немного желания и смекалки и всегда можно найти возможность позагорать без лишних глаз.
– И без лишних предметов одежды!
– Это на крыше казармы, что ли? – недоумевает Талалихин.
– Нет, в училище я нагишом ни разу не загорал. Чтобы, значит, не смущать ЦРУшников.
– Чтобы не смущать кого? – не поверил своим ушам Захар.
– Сотрудников ЦРУ. Их спутники летают по космосу и снимают оттуда наши военные объекты, в том числе и наше училище. И вот представьте такую картину: один советский военный начинает показывать им, то так, то этак! – со всей присущей мне нескромностью шучу я.
– И что?
– Им же простые ответы вряд ли в голову придут. Они ведь в силу своей профессиональной деятельности привыкли все усложнять и во всем искать двойной, а то и тройной смысл. Поэтому они и не подумают, что человеку просто негде голым позагорать! Вот и будут считать, что это именно им все это и предназначается!
– Браво! – сказал Виталий Тропинин и подавился смехом, а поскольку говорить больше не мог, то он просто стал хлопать в ладоши и трясти головой, словно пытаясь оборвать свой смех.
– И будут они, потом слать ноты протесты и обвинять руководство нашей страны в непристойных намеках!
– Ну, это ты уже загнул, – Талалихин даже не улыбнулся.
Похоже, он сейчас не в том настроении, чтобы смеяться.
– Ладно: не прошло и не надо. А вы что, на море не были?
– Нет, – вздохнул Захар, – я из средней полосы. Мы с мамой вдвоем жили, на какие шиши на море поедешь? В военном училище учился в Тольятти. Много лет подряд я пытаюсь съездить на море, но все что-то мешает. Офицером уже четвертый год служу и тоже все никак не получается: то отпуск зимой, то маме нужно было помочь – у нас частный дом, а это и ремонт, и заборы, и крыша, и дрова на зиму. Теперь вот жена беременна. Так что, скорее всего, и следующий отпуск придется провести по месту проживания. А ты, значит, целых четыре года у моря?
– Не совсем, но все-таки. От Симферополя до моря 35 километров.
– Рукой подать, даром, что Симферополь не на берегу моря стоит. Эх, везет же людям! У тебя и фотки есть?
– И слайды тоже.
– Покажешь? – загорелись глаза у Захара.
– Заходите вечером в гости – покажу. С женой приходите.
– У жены токсикоз сильный и ее от всех запахов воротит. Ты лучше принеси фотки и слайды прямо в часть, здесь и посмотрим. Лады?
– Уважь, – подмигнул Тропинин.
– Завтра и принесу. Чтоб в долгий ящик не откладывать. А вы не огорчайтесь, побываете и вы на море. Это просто вопрос времени.
– Товарищи офицеры! – окликнул нас н/ш. – Вам что, заняться нечем? Родина, между прочим, ждет от вас подвига!
О! Не иначе начальник штаба сейчас начнет выказывать нам свое недовольство. Точно, глаза его гневно блеснули! Или это блеснули стекла очков?
– С кем-то нужно переспать? – расправил плечи Талалихин. – Я готов!
– Очень смешно, – оценил н/ш. – Очень. У меня от смеха даже зачесалась пятка на левом пальце. Товарищ Талалихин, ваша рота готова к осенне-зимнему периоду?
– Обучения?
– Отопления!
– Почти готова, – уверенно говорит Захар.
– Смотрите, я обязательно проверю. А пока сделайте вид, что вы интенсивно работаете. И вообще, товарищи офицеры, я вам запрещаю собираться больше трех человек.
– Есть сделать вид! – козырнул Талалихин, приняв строевую стойку. – Пойдемте, товарищи офицеры, чайку попьем. Я угощаю!
– Нет, спасибо, – решительно отказался я, – я только-только с обеда. Разве что позже?
– Добро, вот позже и заходи. Будем ждать.
Лицо Талалихина, наконец, озарила скупая, но теплая улыбка. Начштаба стоит и смотрит на нас. Нам не оставалось ничего другого, как разойтись по своим ротам.
После послеобеденного развода Тропинин пригласил меня попить какого-то чаю, которого я еще не пил. Во всяком случае, он так сказал.
– А заодно поговорим, – подмигнул он мне. – Эх, хороший чай! Мне из Польши привезли друзья.
Чай действительно оказался невиданным доселе: расфасованный в пакетики по одной порции.
– Один пакетик – на стакан чаю, – объяснил Виталий, разорвал свой пакетик и высыпал заварку в стакан. – Толик, а ты чего не разрываешь свой пакетик?
– Меня терзают смутные сомнения, – отвечаю я, – для чего было фасовать чай в пакетики? Чтобы потом разрывать и упаковку выбрасывать? Проще ложечкой отсыпать заварку на глаз, не так ли?
– Здесь ровно порция, – словно защищается Виталий.
– Так ли уж важно – больше или меньше попадет заварки в чай?
– Ну, не станешь же ты заваривать чай с этой бумагой?
– А я все-таки попробую!
Оказалось, что бумага ничему не мешает – даже пить удобнее. Хотя мне чай «3 слона» нравится больше.
– Чем живет твой личный состав? – отпивая обжигающий чай, спросил Виталий.
– Все докапываются, чего это Горбач 21-го сентября подписал Указ об аннулировании награждения Брежнева орденом Победы.
– У меня то, же самое. Да! Я тут на днях вот что вычитал, – и Виталий, достав газету, развернул ее, – прочти вот здесь: «26.11.86 вдова Брежнева Виктория Петровна передала награды Брежнева в орденское хранилище Президиума Верховного Совета СССР. Кроме 5 звезд Героя Советского Союза, о которых знает вся страна, была еще 21 «запасная» и 13 звезд Героя Социалистического труда. И все это, заметь, из чистого золота!
–Слушай, Виталий, а ты читал «Малую землю?» Меня всегда смешило то, что в годы войны маршал Жуков ездил советоваться с полковником Брежневым, – вспомнил я. – Неужели кто-то в это верил?
Пари
Прибыл к нам для дальнейшего прохождения службы старший лейтенант Евсеев из Казахстана. Раньше он служил на такой же РЛС, на Балхаше. Жена у него оказалась такой красавицей, что даже поверить трудно, что такие женщины вообще есть, да еще по грешной земле ходят, едят, моются.… Во всем гарнизоне и в нашей части, разумеется, только и разговоров, что об этой красавице.
– А вот интересно, – высказал вслух всеобщую заинтересованность наш зампотех, – а какая она совсем голая? Такая же совершенная и безукоризненная или?
И все сошлись на мнении, что хорошо было бы увидеть прекрасную Елену Евсееву совершенно обнаженной, чтобы точно знать, какая он там. Не поверите, но практически каждый только и мусолит эту тему. Однажды, совершенно неожиданно свежую струю этой теме придал наш старшина роты.
– А хотите, – спросил он неожиданно в самый разгар всеобщих воздыханий по поводу Елены прекрасной, – я сделаю так, что она сама выйдет на крыльцо голая? И вы все посмотрите, какая она там без ничего?
Конечно же, всем сразу понравилась эта идея.
– Любопытно, – спрашивает зампотех, – как же это ты сделаешь? Пожар что ли у них в комнате устроишь во время интима? Так все равно она успеет завернуться во что-нибудь. Нет, Васильевич, ничего у тебя не выйдет. Я считаю, что надежды практически нет никакой.
– Спорим – выйдет! – азартно вызвал зампотеха старшина роты.
– А спорим! – тут же согласился Гунько. – А на что?
– На ящик французского коньяка! – предложил Васильич.
– Маловато будет, – убежденно сказал Гунько, – а давай так – на сорок бутылок коньяка?
– На пятьдесят! – заупрямился старшина роты.
– А вы давайте сразу на сто, чего там мелочиться! – предложил Мультик.
– Нет, давай на пятьдесят, – снова предложил Васильевич.
В присутствие почти всех офицеров и прапорщиков ротного звена части наши старшина и зампотех ударили по рукам.
– Ну, товарищ лейтенант, – потирая руки от предвкушения удовольствия, тут же поинтересовался Васильевич, – когда прикажете получить выигрыш?
– Рано радуешься. Ты сначала сделай так, чтобы Лена вышла голая на крыльцо, а мы бы все это увидели, – «образумил» старшину Гунько.
Целый день старшина роты шептался с солдатами, те часто ходили в лес и на озеро, а потом в каптерку. Все офицеры и прапорщики ждут и не могут дождаться обещанного зрелища. Уже на следующий день сразу после развода старшина сказал:
– Прошу всех за мной.
– Куда это? – удивился ротный.
– Спор наш с зампотехом помните? – спрашивает старшина. – Вот и идемте, сейчас Елена предстанет пред ваши светлые очи, в чем ее мать родила!
Нужно ли говорить, что смотреть отправились практически все офицеры и прапорщики части? Всем хочется одного – увидеть голую Лену. Васильевич несет с собой на плече какую-то сумку.
– Старшина, ты хоть общагу-то не сожги, – просит ротный Васильевича. – Обещаешь?
Старшина привел нас всех к гарнизонной бане, на которой висит табличка «Женский день». Из кустов вынырнул рядовой Надрага.
– Ну, что там? – с нетерпением и надеждой спрашивает старшина.
– Там! – радостно ответил солдат.
Старшина облизал пересохшие губы и сказал:
– Ну, теперь все хорошенько смотрите!
И вошел внутрь. Все с замиранием сердца ждут момента, когда пред нами появится чудо из чудес – голая Лена Евсеева! Через минуту в бане поднялся дикий визг и крик, и из нее на улицу высыпались голые женщины. Впереди всех бежит жена нашего старшины.
– Змеи! Там змеи! – кричали обезумевшие женщины.
Оказывается, старшина выпустил в раздевалку два десятка заранее отловленных ужей. Впрочем, женщины довольно быстро опомнились, сообразив, что оказались в весьма пикантной ситуации. А тут еще эта непонятная толпа зрителей, которых здесь быть не должно! Вот дилемма – не позавидуешь! И обратно не побежишь – там клубок змей, и тут мужиков, которые бессовестно вовсю пялятся на обнаженных женщин – толпа!
Спор старшина безоговорочно проиграл. Елена не выбежала. Во-вторых, она была в это время в душевой кабинке, а во-первых, ужей она не боялась. Даже потом помогала их ловить и на улицу выносить. Так что рано Васильич праздновал победу.
В результате старшина наш нажил себе несколько десятков врагов в лице тех женщин, которые голые выбежали из бани и их мужей. Да еще и коньяк пришлось купить и отдать, что жену его тоже не порадовало. Хоть Васильевич деньги и не из семейного бюджета, а из своих прочих доходов взял, но поскольку о споре знали все, то и жена его тоже узнала. Короче, старшине теперь не позавидуешь!
– Эх, – вздыхает он таким трагическим голосом, что прямо смешно, – надо было настоящих гадюк им набросать.
Разговоров об этом случае в гарнизоне хватило на целую неделю. Зрители хоть и не увидели Лену голой, все равно все остались довольными.
– Товарищ Гунько, – требовательно спрашивает Тропинин, – когда мы будем пить выигранный вами коньяк? Или вы решили его зажилить?
– И не зажилил, и пить будем не скоро, – немного растерялся Гунько, – если честно, я большую часть выигрыша взял деньгами. Остальное – выпьем в мой день рождения, это через три месяца.
– Ладно, – серьезно говорит Тропинин, – так и быть, подождем.
А потом обратился ко мне, но уже так, чтобы никто не услышал.
– Слушай, юноша, ты с твоей внешностью, интеллектом, эрудицией, чувством юмора, обаянием, не хочешь попробовать завести роман с этой распрекрасной Еленой?
– Зачем? – рассеянно отвечаю я. – Я давно знаю, что все женщины устроены одинаково.
– Мне бы рассказал, какая она без одежды?
– Иди ты, – хмыкнул я. – Даже если бы у меня и случился роман, как ты говоришь, с Еленой или с какой другой дамой, я бы никому об этом рассказывать не стал!
– Да знаю я, – хитро улыбается Виталий, – хотелось еще раз убедиться, что ты не кажешься, а есть! Я понятно выразился?
– Яснее ясного, – смеюсь я.
– Кстати, юноша, – уже совершенно серьезно говорит Тропинин, - дамы гарнизона обижаются на тебя за то, что ты не балуешь их своим вниманием.
– Виталь, будь другом, объясни им, что я женат.
– И они все замужем. Когда это кому мешало?
– Мне больше нечего сказать.
Да, чуть не забыл! Поскольку все узнали о споре старшины и зампотеха, то узнал об этом и старший лейтенант Евсеев. Морды он набил обоим – и старшине и лейтенанту Гуньку. Майор Чернилин тоже не остался в стороне и изрядно подпортил нервы обоим своими беседами о порядочности, морали, чести и достоинстве. Если бы не давняя дружба старшины и комбата, то и взыскания бы были, а так только мордобоем все и обошлось.
Голодовка
Октябрь начался с голодовки студентов в Киеве, требующих отставки председателя Совета Министров Украинской ССР Виталия Масола. Голодают они на площади Октябрьской революции. Также они протестуют против подписания Украиной союзного договора и добиваются национализации имущества КПСС и ЛКСМУ. Студенческое братство из Львова требует, чтобы в армии служить только на территории Украины.
– Что делается? – вопрошает Тропинин и ходит все время подавленный.
Нам офицерам-политработникам все труднее и труднее разъяснять личному составу то, что происходит в нашей стране. А ведь только-только прошла «бархатная революция» в Венгрии, и там открыли свои границы с капиталистической Австрией! Как сказал Чернилин: «Нам эти события доставили седых волос».
– Чтобы окончательно не сойти с ума, надо напиться, – предложил зампотех, – я хотел сказать, выпить. К тому же металл проверяется в огне, а человек в вине!
– Товарищи офицеры! – позвал нас н/ш, – займитесь делом. Помните – у солдат не должно быть ни минуты для безделья!
Наш зампотех тут же бросился исполнять приказ. То, как он это себе представляет.
– Вниманию парнокопытных, непарнокопытных и прочих животных! – обратился он к солдатам. – Жвачку выплюньте себе в карманы!
– Ого! Наш интеллектуально и интеллигентно пассивный коллега совсем из ума выжил. А мне казалось, что это уже невозможно, – выразил вслух всеобщее мнение Мультик.
А я испытываю к Гуньку большую жалость.
– И не говори. Никогда перед тем, как сказать очередную глупость – не подумает, – сказал капитан Столяров. И вышло у него это так насмешливо, так иронично.
После развода мы с Тропининым и Талалихиным пошли в канцелярию к Столярову и там ломали головы и копья по поводу прогнозов: что же дальше будет происходить в мире и у нас в стране?
– Я слышал, – рассказывает Столяров, что Виталия Масола еще с августа пытаются убрать с поста председателя Совета Министров. С одной стороны этого хочет украинская диаспора. Они собрались в Оперном театре и потребовали его отставки. Мол, он остался последний из «старой гвардии». Щербицкий умер, Валентина Шевченко – председатель президиума Верховного Совета УССР ушла в отставку.
– А я слышал, – вставил Тропинин, – что на место Масола метит первый секретарь компартии Украины Станислав Гуренко.
– Зачем это ему? Ведь его нынешняя должность выше?
– Я тоже не понимаю. Знаю, уж не спрашивайте откуда, но в требованиях студентов не было требования отставки Масола! Они добивались отставки председателя Верховного Совета УССР Леонида Кравчука, но коммунисты записали вместо него имя Виталия Масола.
– Какую-то свою игру ведут столичные коммунисты, – нахмурился Тропинин. – Непонятную игру.
– Что же здесь непонятного? – горячится Талалихин. – Сдают коммунисты Масола! Хотят сберечь Верховный Совет этого созыва и свои депутатские мандаты, вот и все! Вы знаете, что будет, если они согласятся на досрочные выборы?
– Да уж, – согласился Столяров, – в Совет пройдет больше оппозиционеров, например из Народной Рады. И Украина пойдет совсем другим путем!
Сошлись на том, что врагов у нас все еще много, даже внутри СССР. Но все согласны, что происходит что-то плохое, но это все временно. Партия и КГБ все это понимает и сможет подавить.
Сознаюсь чистосердечно, у меня мелькнула смутная мысль или ощущение того, что я, к сожалению, не понимаю глубинной сути происходящего. Жизнь уверенно ломает мои привычные представления о порядке вещей.
– Чем занимаетесь? – заглянул к нам Мультик.
– Полемизируем понемногу.
– Наливайте, и я с вами пополемизирую! Слышали последние новости? Писатель Олесь Гончар вышел из КПСС, а он вступил в нее еще во время Великой Отечественной войны, и очень дорожил своим членством в партии.
– Это просто невероятно, – с надрывом в голосе говорит Тропинин.
– У меня уже вообще просто нет слов, – развел руки в стороны Талалихин. – Одно скажу, нам нужно больше тюрем – хороших и разных.
– А вы слышали, что Фидель Кастро предсказал развал СССР? – спрашиваю я.
Тут в канцелярию вошел н/ш собственной персоной. Странно, но, ни я, никто другой не слышал команды «Смирно!» Наверняка начштаба приказал наряду, чтобы они молчали, чтобы застать нас врасплох. Тропинин от неожиданности вздрогнул и попятился на шаг назад.
– Объясните мне, – криво улыбнулся начштаба, – что происходит, а то я уже ничего не понимаю. Хотя в это трудно поверить, но в мире встречаются еще большие невежды в политике, чем я.
Я уж, было, подумал, что он тоже пришел поделиться сомнениями по поводу происходящего в Киеве, но я ошибся.
– Так почему вы не на рабочих местах?
Пришлось всем разойтись. Я решил проверить, как там трудится наш любимый личный состав в мехпарке. К тому же это подальше от глаз начальства. Перейдя дамбу, я прошел еще метров триста, когда наткнулся на майора Чернилина. Он стоит с расстроенным видом возле своего автомобиля. Заднее левое колесо спущено.
– Иванов! – бросился он ко мне. – Меня в политотдел вызывают, а я колесо пробил! И домкрат, как назло, в гараже забыл! Совещание через 15 минут! Выручай, а?
Сбегать в мехпарк за домкратом я не успеваю, поэтому я решил попробовать поднять задок машины так, руками. И получилось! Поскольку никакой подходящей колодки рядом тоже не нашлось, пришлось мне держать авто, пока Чернилин не снял пробитое колесо, потом надел запаску и наживил гайки. Только после этого я опустил машину.
– Ну, ты Иванов вообще! – радостно восхищается замполит части. – Спасибо тебе огромное! Ты меня просто спас!
И он счастливый помчался в политотдел, а я продолжил свой путь в мехпарк. В парке я недосчитался рядового Синягина. Нашелся он за забором. Я думал, что он там готовит что-то вкусненькое, а он уже просто спит пьяный.
– Рядовой Синягин, – спрашиваю я спокойно, растолкав его, – чего валяетесь? Земля ведь уже холодная.
– Товарищ лейтенант, – вальяжно отвечает он мне, – я часть природы, я люблю ее! Я в нее влюблен, и оставьте меня!
Тут к нам присоединился командир роты, который тоже прибыл в парк, и так же, как я, не досчитался Синягина.
– Замполит, – хмуро говорит он, – мне лишнее ЧП ни к чему. Ты посторожи это дитя природы, я пришлю двух солдат, чтобы они его забрали. Пусть отоспится в складе.
Митя и Витя
После развода я вместе с ротой убыл в мехпарк, там, на месте провел десяток индивидуальных бесед с солдатами на предмет соблюдения ими воинской дисциплины, потом вернулся в роту. Я шел от КПП через плац, когда наперерез мне вышел Тропинин.
– Юноша! – радостно поприветствовал он меня. – Поздравляю тебя с днем учителя!
– А я здесь при чем? – удивился я.
– Как? Ты что, свой диплом ни разу не открывал? Там же ясно написано «учитель истории и обществоведения!» А! Так ты могарыч зажал? Ладно, ладно, шучу я. Пойдем к нам в роту, поедим чего-нибудь.
– Спасибо, не хочу. Меня в мехпарке солдаты жареной картошкой с мясом угостили.
– Не отказывайся. Чаю поешь!
Уговорил меня Тропинин, и мы направились в канцелярию третьей роты. А там полным-полно народу! Практически все офицеры ротного звена части здесь.
– И снова рад вас видеть, – поприветствовал нас Талалихин.
– Ну, Захар, – сильно пожал ему року Тропинин, – с днем хомута тебя!
– Какого еще хомута? – удивился я.
– Эх, зеленый ты еще, – улыбается Виталий. – День хомута это день свадьбы!
Теперь стало понятно, и я тоже поздравил Захара с годовщиной свадьбы. Тут выяснилось, что виновник торжества не может найти штопор, поэтому многочисленные бутылки с вином открыть нечем.
– Лейтенант Иванов, – хитро улыбается Мультик, – ты еще помнишь, кто твой командир роты?
– Так точно, товарищ капитан, – насторожился я. – Вы.
– Хорошо. Приказываю: проявить смекалку и открыть эти проклятущие бутылки, из-за которых праздник никак не начинается!
– Есть проявить смекалку, хотя, вообще-то, для этого у нас имеется штатный заместитель именно по технической части.
– Он уже пытался, но как видишь, результат ровно нуль целых, нуль десятых. Хорошо хоть, ни одной бутылки не разбил.
– Куда ему, – глядя на меня, пренебрежительно говорит покрасневший от стыда зампотех, – он же только языком и умеет!
– Добро, засекайте время! А вы, товарищ Гунько, не лезь под ноги, – улыбнулся я. – Захар, а где в вашей роте уголок сапожника?
– Нет, молотком бить бутылки не нужно, – растерялся Захар.
– Виталий, – обратился я к Тропинину, – организуй по-быстрому шуруп, отвертку и гвоздодер.
– Замполит, – позвал меня ротный, – зачет!
Я прямо почувствовал, что я покраснел от удовольствия.
– Блин! – возликовал Талалихин. – Вот удивил, так удивил! Как все просто-то оказывается! И где ты раньше был?
Он так обрадовался тому, что вино сейчас будет открыто, и так ему понравился новый способ открывания бутылок, что он сам принялся завинчивать шурупы в пробки. Ассистировали ему Митя и Витя.
Есть у нас еще два «пиджака» (офицера – не специалиста, как шутит Мультик), два друга-неразлучника, которые больше всего в жизни любят выпить. Зовут их, как я уже сказал, Митя и Витя. Даже удивительно, но женщин они любят заметно меньше. Живут они вдвоем в одном вагончике, и вообще они неразлучны, прямо не разлей вода. Все в городке знают, если в их вагончике свет не горит, значит, они пьянствуют в Мукачево. Но поскольку им их зарплат на весь месяц не хватает, то иногда по вечерам их окна все-таки светятся.
В такие дни они оба занимались изобретательской деятельностью. За каждое дельное рацпредложение у нас платят 10 рублей. У обоих «пиджаков» техническое образование и светлые головы, поэтому в те дни, когда денег у них не оставалось, они успевали наизобретать столько, что в нашем управлении, никогда не было проблем с выполнением плана по изобретениям.
Кто наивно полагает, что рационализаторство это свободное творчество масс, тот очень ошибается. Всегда был план, сколько рацпредложений должны внедрить в квартал, за год. Благодаря этим двоим субчикам у нас с выполнением этого плана, как я уже сказал, никогда никаких проблем не было. Даже наоборот, мы этот план всегда перевыполняли.
Ну, а наши рационализаторы имели деньги, почет и уважение от начальника управления. Впрочем, без почета они легко обходились.
Случилось им несколько раз в непотребном от пьянства виде попасть то в милицию, то в военную комендатуру гарнизона. Когда, после очередного их залета, начальник управления полковник Энбрехт, превозмогая свои глубокие симпатии к ним, спросил: «Ну, как же вы могли? Да разве можно столько пить?», наши рационализаторы ему в один голос заявили: «А мы не виноваты!»
– Ну, ничего себе, – чрезвычайно удивился полковник, – ну, и кто же, скажите, виноват в вашем пьянстве, раз не вы?
– Печенеги виноваты, – выдержав паузу, ответили изобретатели.
– Какие еще на фиг печенеги? Где вы их умудрились, блин, увидели? – взорвался полковник Энбрехт.
– Мы их не видели, и видеть не могли, их уже давно нет, – терпеливо разъясняют наши изобретатели. – Печенеги убили киевского князя Святослава, а из его черепа сделали чашу для вина.
– И что? – непонимающе орет полковник, совсем позабыв о своих симпатиях к ним. – Вы, что ли каждый раз поминаете безвременно усопшего, сиричь невинно убиенного князя Святослава?
– Да нет, – так же спокойно говорят наши Кулибины, – просто это убийство было ритуальным. Из черепа Святослава чашу для вина сделали специально для того, чтобы славянские народы находились во хмелю. А мы и есть славяне! Так что это у нас на роду такое проклятие лежит из-за печенегов, поэтому и пьем!
Полковник молчал, он не очень пьет, но он наполовину немец по национальности.
Так у наших отличников в их пьянстве всегда и были повинны печенеги. Они и военному коменданту гарнизона, когда попали в комендатуру, в объяснительных записках написали про подлых печенегов и их ритуальное убийство. Комендант прочел и ошалел от прочитанного. Затем он порвал их объяснительные в клочья и выгнал из комендатуры взашей, даже не стал ожидать, пока те протрезвеют. Комендант, наверное, испугался, что какая-нибудь высокая комиссия возьмет и прочтет этот бред и не поймет.
А вот я бы на его месте собирал бы такие замечательные словесные перлы. Идешь, бывало, после вечерней поверки домой и видишь – у наших изобретателей в окошках светится. Заглянешь – так и есть, сидят, голубчики, новое рацпредложение готовят. Деньги нужны!
Две встречи
Сегодня вечером я ответственный по роте. Думалось посидеть в покое, посмотреть телевизор, погонять чаи со старшим лейтенантом Тропининым, но, увы! За мной прислали дежурный тягач – супер КРАЗ и отправили на РЛС где стоит поломанный грузовик, закрепленный за нашей ротой. С утра сошел дождь, потом похолодало до – 5; С. Печка, как назло в машине не работает, понятное дело, водитель сломанного ЗИЛа рядовой Волохов, основательно замерз, пока дождался меня. Хорошо, что я прихватил с собой термос с горячим чаем и бутерброды, солдат хоть немного согрелся.
Прицепив сломанный грузовик к нашему тягачу тросом, мы поехали в мехпарк. Дорога – так называемая «бетонка» узкая, три плиты. По ширине двум машинам разминуться едва-едва места хватает. К тому же сейчас «бетонка» покрыта тонким слоем льда. Уже стемнело, и мы едем при свете фар. Вдруг навстречу нам из леса вылетел УАЗ и мчится на всей скорости с включенным дальним светом. Водитель тягача жмурится и прикрывается рукой.
– Надрага, моргните ему фарами, чтобы он переключился на ближний свет, – озабочено говорю я водителю тягача.
Солдат исполняет команду, но водитель УАЗа и не думает, ни снижать скорость, ни переключаться на ближний свет.
– Врубайте прожектор, – говорю я.
– Да вы что, товарищ лейтенант? Это же УАЗик зама по тылу управления! Только он никогда не переключается на ближний свет.
– Врубайте! Спросят – скажете, что я сам включил!
И я рукой направил луч прожектора, стоящий на крыше кабины на УАЗ (прожектором можно управлять прямо из кабинета).
Автомобиль зама по тылу начал притормаживать и его стало носить по дороге в разные стороны. Еле-еле водителю УАЗа удалось остановиться у самого края кювета. Из УАЗа выскочил подполковник Барвинский, и жестами стал энергично приказывать остановиться.
– Не вздумайте останавливаться, – предупредил я водителя, – пока мы не поднимемся наверх холма.
Так мы и выехали наверх, а за нами уже мчится УАЗ и сигналит нам и светом и клаксоном, чтобы мы остановились. Мы остановились.
– Кто старший? – истерически орет зам по тылу управления. – Старший кто? Ты, Иванов? Ты что, совсем охренел? Ты кому прожектором светишь?
– Сами вы охренели, товарищ подполковник, – подчеркнуто спокойно отвечаю я и даже слегка улыбаюсь.
– Что?! Что?! Это ты мне? Да я тебя!!!
– А я вам!
– Что?! Да ты точно охренел!
– Сами вы охренели. Если вы подполковник и зам по тылу управления, то вас что, правила дорожного движения уже не касаются?
– Какие еще, на хрен, правила, лейтенант? Ты что, белены объелся?
– Товарищ подполковник, да трезвы ли вы? Мы на гибкой сцепке тащим под гору по узкой, обледенелой дороге с очень глубокими кюветами, машину с замерзшим водителем. А вы слепите нас дальним светом фар, нарушая правила дорожного движения, создавая аварийно-опасную ситуацию, да еще и орете на меня?
– Ты что, нормальный, лейтенант?
– Так точно! Я совершенно нормальный.
– Лейтенант!
– Я знаю, что я лейтенант, а вы не ищите виноватых, все равно вы трижды неправы, хотя вы и подполковник. Нормальному человеку, а тем более офицеру должно быть жгуче стыдно за ваше поведение!
Зам по тылу, матерясь, на чем свет стоит, сел в УАЗ и уехал, а через четыре дня картина повторилась точь-в-точь. Я – ответственный по роте, снова еду за поломанной машиной, снова навстречу УАЗ зама по тылу, и я его опять заслепил прожектором. Выскочив из УАЗа подполковник Барвинский только и сказал:
– Как? Это снова ты, лейтенант?
И уехал. Зато на следующее утро он явился в нашу часть и криком кричал на комбата:
– Зарубите себе на носу, майор, чтобы Иванова я больше на трассе, на хрен, не видел!
– Иванов, – после того, как зам по тылу уехал, хмуро говорит комбат, – ты меня без ножа режешь.
– Товарищ майор, это лучше, чем, если в роте будет авария по вине подполковника Барвинского. А я крайним буду, правда? А если кто-нибудь погибнет? Так что я соблюдал, и буду соблюдать правила дорожного движения. Можете меня за это наказать, если считаете нужным.
– Не будешь ты больше ничего соблюдать, – и, видя мое недоумение, комбат разъяснил, – зам по тылу ведь ясно сказал, сделать так, чтобы он тебя на трассе больше не видел.
И меня больше там не видели! Некоторые офицеры даже обижались на меня из-за того, что я больше не выезжал на такие выезды.
– Какие проблемы? – удивляюсь я. – И вы поступайте, как я, глядишь, либо и вас отстранят от исполнения обязанностей старшего машины, либо все вместе научим зам по тылу считаться с людьми!
Но, ни один из офицеров повторять мои «подвиги» так и не стал.
– Это и называется военный абсурдизм, – вдыхает Тропинин, – ты по всем законам, безусловно, прав, но виноват! Просто потому, что тот нарушитель старший начальник, а ты всего лишь лейтенант.
– Гордишься собой, замполит? – спрашивает Мультик. – И правильно делаешь. Знаешь, как солдаты тебя величают? Ты последний авторитет для солдата! Вот! А кстати, что ты здесь делаешь? Лейтенант Иванов, вы должны воспитывать солдат, а не друг друга. Марш к личному составу!