Гера выписал на бумажку из Чарльза Буковски:
«Мне уже стукнуло 50, и с женщиной в постели я не был четыре года. Друзей-женщин у меня не водилось. Я смотрел на женщин всякий раз, когда проходил мимо на улицах или в других местах, но смотрел без желанья и с ощущением тщетности. Дрочил я регулярно, но сама мысль завести отношения с женщиной – даже на не-сексуальной основе – была выше моего воображения».
Перечитал, хмыкнул, смял листок левой рукой, хотел, было, его съесть, но потом передумал и выкинул в помойное ведро, что стояло у него под кухонной мойкой. С вложенным внутрь прозрачным целлофановым пакетом из соседнего универсама. Там в такие пакеты покупателей заставляли заплавлять свою поклажу, во избежание краж. Гера пакет брал, ничего в него не прятал, а использовал для отходов.
Надо было срочно исправлять ситуацию и Гера на другом листке, написал совсем другие слова, а именно: «Я красавец-мужчина, от меня исходит ослепительный свет любви, обаяния и секса! Женщины тянутся ко мне, как мотыльки на огонь!». Он хотел еще что-нибудь добавить, но ничего не придумал и оставил, как было. После чего расстелил бумажку посередине, заранее очищенного от всего наносного кухонного стола, и водрузил на листочек стакан со специальной водой.
Вода была получена путем таяния льда, конкретнее – двух больших, похожих на совершенные моркови, на моркови, как их задумал Бог, сосулек, отломленных с подъездного козырька. Сам процесс назывался – абляция. Сосульки таяли в фиолетовой кастрюле с отколотой по краям эмалью. Потом вода процеживалась через четыре слоя марли, купленной в аптеке, на первом этаже восьмого дома. В котором Серега Грек живет. Затем наливалась в стакан.
Гера поставил и сел напротив на табуретку.
Вытянул руки в стороны и стал их мучительно сводить, как будто сжимая тугую воздушную пружину между ладонями. Концентрируя собственную энергию и формируя заряд указанных на бумажке чувств, свойств и эмоций. Свел руки, почти касаясь стакана, перенаправил луч, и стал заряжать.
А зарядив, тут же выпил.
Почувствовал как поперло по организму заряженное кедровое ядро позитива, делясь и прорастая во все стороны.
Выдохнул, зажмурился и сказал – эхма!
Стал ждать результата.
Спать лег взволнованным.
Буквально, на следующий день сработало.
Когда Гера вышел утром на работу, соседка Инна Павловна Бучинская мучительно выруливала синенькую Мазду со своего законного места около огороженных мусорных баков. Тоже, кстати, синего цвета. Накануне, какая-то сволочь воткнула гнусные гнилые Жигули ни два, ни полтора, и Инне Павловне пришлось прижаться к ограждению баков ближе, чем позволяло ее водительское мастерство.
Правее! Заорал Гера. Левее! Так! Прямо! Прямо! Давай, давай, давай!
Инна Павловна дала, и насадила крыло Мазды на угол ограждения.
Остановилась.
Гера подбежал и заохал.
Инна Павловна, чуть не плача, тронула машину вперед, назад, еще раз вперед, опять назад, вперед, назад, и более не рискуя, объехала дом по кругу и исчезла за серым углом. Расстроенный Гера поплелся на автобусную остановку, чтобы ехать на работу – в немецкую прачечную, налаживать заскучавшее оборудование.
Вечером раздался звонок в дверь.
Гера знал кто это.
На пороге стояла Инна Павловна с сияющими глазами. В кошачьих, каких-то японских по духу и виду очках, норковой шубе нараспашку и без шапки. Вид у нее был слегка ошарашенный. Нет, сказала она Гере, не в этом дело. Я уже купила синий лак для ногтей и завтра замажу царапину… царапины… в общем, чего там надо замазать, то и замажу... я по другому поводу…
Вот оно, подумал Гера, работает! И пригласил Инну Павловну на кухню к столу. Достал из холодильника скудное холостяцкое угощение: половинку соленого огурца на блюдце и печенье «Майская ночь» в бумажной вскрытой упаковке. Чай будете? Спросил у Инны Павловны. Кофе. Кофе нет. Тогда чай. Да.
Налил, угнездился на табурете и подумал, что надо как-то поддерживать светскую беседу, пока не дошло до дела, а там как кривая вывезет – Гера не очень был уверен в своей кривой.
А… начал он…
А секса не будет, уверила его Инна Павловна и деликатно отхлебнула из чашки, по крайней мере, сегодня.
И Гера с облегчением перевел дух – беседовать-то за чашкой он большой мастер.
А почему? поинтересовался для приличия.
Ну, секс – это стихия, вы ведь понимаете? А стихия на стихию…
Гера понимал.