Очередь сама себя соблюдала. Компактность собюдала, порядок не очень. И вот она, колтыхаясь всеми дееспособными членами коллектива, смущённо заправила свой хвост за угол общежития. Как штаны в кирзовые сапоги. И оттого последним не стало видно первых, а первые утратили живое общение с последними. А время подпирало и не оттого ли окошко, забранное решёткой из арматуры, диаметром двенадцать миллиметров, отступало далеко, в безвременье? И не оттого ли самый цвет молодёжи оборонного завода «Клейфук», получивший нынче свою августовскую зарплату уже начал оплакивать её честь? И та зарплата, уместившаяся прописью на одном графлёном листочке тетрадочной осьмушки, затряслась с ними в синхронном ознобе.
Очередь была тактически обустроена и коварна. Группировок неутраченное множество, но все они соблюдали установленный неписанный порядок и конституционный закон. Перед которым все были равны. Летучие отряды вылавливали заходивших на второй круг, до тошноты загружали тех подзатыльниками и отпускали искать лучшей доли в соседний микрорайон. Но там свои, там «ЗИС».
Так как я неосмотрительно и глупо проговорился в самом начале этого повествования, порядок всё же давал сбои. Тогда уважаемая и чтимая всеми продавщица Мария Матвеевна Триминочкина с готовностью прикрывала выдачу и закуривала. Тогда очередь начинала искать зачинщиков, находила и в приступе исполнения наказания, отправляла тех в последние ряды плакать от безысходности. Много безвинных тут пострадало. Много и неправильно. А сколько раз евнух выдыхал пискляво:
-Закончилось!
И заходило вон туда в овраг многоопытное солнце, рвать волосы на пережаренной макушке, приходила на район темь и молодцеватая милиция страдала от ненаполненности карманов. И лохматые от возбуждения жёны хватали своих благоверных половинок и начиналась тут на Москве великая ревизия. Многие кололись тогда и друзей сдавали, но многие и бесчестья избегали. Это те, у которых опыта поболе.
- Много вас там? – спросила с той стороны добрейшая Триминочкина.
И очередь, организовав движение активистов, принялась дёргать хвост из-за угла. С первого раза не выдернулось. Со второго не осилили тоже. Третий раз производить манипуляцию не рискнули:
- Много! – ответили первые.
- Пусть больше не занимают!
- Ах!!! – расстроилась очередь, обдавая опоздавших радостью. – Есть в мире справедливость.
- Для тебя нынче Изаура дороже – в унисон заныли слезоточивые, у кого слёзыньки близко. – Не создавай тут революционную ситуацию!!! Щас будем стёкла бить в универсаме!
Милиция, терпеливо страдавшая от неполной собираемости налогов, всё же подспудно напряглась в сторонке и развернув фуражки козырьками назад одновременно озлобилась. А очередь она же чутка к подобным проявлениям избыточного бесчинства со стороны власти, не прочитавшей всуе основного закона, даже первой части его. Очередь она тоже капризна. Вызревал конфликт.
И тут прямо к окошку, где располагалась головка чудища и самая её толстая часть подошли мы. Мы сегодня не спешили, так как зарплату нам задержали всем, эта простите господи расчётчица, ноль в миллионе не там поставила. Получилось меньше самого тонкого минимума и мы, ярясь от несправедливости, сжав зубные протезы, мило оказались в таком настоящем пролёте.
Нас было три. Иван Хватайчуб, хохол из династии разорившегося пана, Николай Ф. Миланский знавший Италию как свои пять пальцев обсикать, ну и собственно я, самый из них начитанный. Очередь нас насупившись и не заметила, продолжая жить своей жизнью. Сновали туда – сюда летучие отряды. Темнело. Наполняли болоньевые сумки и уходили в трепетную нирвану счастливчики, у кого-то на балконе пел Кобзон. Не понять, виниловый или с новомодного кассеточного магнитофона.
Мы быстро поняли, что нам светят только фингалы. Тут неудачников не любят. Тут естественный отбор. Справедливость тут. Но завтра нам ноль на другую сторону запятой переставят, а им нет. Они на корточках обочину облепят, слюни у них потекут, как у алигофренов, но это завтра, ныне трубы трубят для них. Призывно трубят.
- Эй, там принимай! – неотразимо донеслось, относимо ветром от окошка. – Только осторожно, четыре штуки. Горловиной вперёд встречай.
Никто не ответил, но первая уже пошла по головам, целенаправленно пошла по ухабам рук, к принимающему пошла. Вот она блеснула боком, у последнего передающего, тот толкает её честно, хозяину толкает. Ах, какая произошла заминка! Некому завершать, а уже вторая звякнула, и третья по головам следует.
Хватайчуб, донской казак, краснея от бесчинства, быстренько все четыре в коричневую авоську склал и пошёл гонимый завистливыми взглядами за остановку общественного транспорта. Там на него насел Колька, а уж потом и я примкнул. Хвоста за мной не было. Хвост был за углом общежития.
- Завтра вернём – сказал я. – Под процент.
Утром мы жадно пили кислую газировку из звероподобного красного автомата. Ноль был водворён на место, отчего наши карманы заметно округлились. День тянулся беззастенчиво медленно, шурша засыхающими внутренностями. Ванька уже цеховые часы лазил подкручивать, отчего ему председатель профкома, на живую покрутила у виска, показав из-под полы запасной хронометр. Закончилась вода в спасительном аппарате, для чего приезжал пожарный автомобиль, подлил в растопыревшиеся баки.
Дотерпели поголовно.
И вот мы уже все на месте, за углом общежития. Выглядываем, ничего не понимая. Закрыто мёртво. Видавшая виды распашная дверь аккуратно перепоясана поперёк широкой металлической полосой и пудовый замок, довершает невиданное. После зарплаты, вечером самый сбор, любой ботаник знает. Видимо не сегодня. И произошедший системный сбой так просто не устранишь.
Дворник Магомеды – Оглы слева направо подметал территорию. Метла его, зимой поступавшая в собственность снежной бабы, приятно шуршала. Он мог знать всё, но пока не вспомнил четырёх Русских слов, заполнявших его азиатскую голову. Надо было задать вопрос.
- Не открывалось что ли? – спросил я как самый начитанный.
- Нэту! – засмеялся Оглы. – Выходная.
Одухотворённо возникший из небытия пропахший местными запахами бомж и вертухай Семён Коблов так вообще выдал несуразное:
- Тёмные дела творятся у нас тут братцы, вчера 4 (прописью четыре) штуки, бесконечно пропали в воздухе. Были-были и вдруг раз – полоснул он ладонью по шее – Нету. Басурман выпил!
- А – а – а! – сказал присутствовавший народ и побрёл по домам до следующей очереди. В квартире дети учат уроки, обалдевшая от скуки кошка умывает миссионерскую свою морду, по коридору идёт Мюллер. Родное всё.
Под пряным августовским небом, зашла посмотреть на событие полная Луна. За толстолобыми тополями беззаботные и хлипкие пенсионеры, на довоенном шатком столике играли в шашки. Так себе игра, не шумная:
- За фук! За фук бери проходную! Молоток!
На балконе запел Кобзон…
Москва. 2016г.