Дай пройти там, где выхода нет.
Судьбоносная встреча третья
Земной шарик в руках. Вишнёвое дерево на нём как в горшочке. У подножия лежат ярко-красные вишенки. Столетошний сон. Сколько можно. Вялые мысли в голове заставили Семёна перевернуться на спину. Люстра на потолке. Значит, Семён не на корабле, а у любовницы. Нехорошее и хорошее слово одновременно. Так водится у рыбаков. Можно иметь две, только в разных портах. Чтобы иметь три, не хватит денег. Не ради денег живёт Семён, и не только он один. Зачем ему деньги! Плавучий завод даёт человеку всё. Тренажёрный зал, абонемент на посещение которого людям на суше обходится в кругленькую сумму. Бассейн, баня, кинозал, трёхразовое питание разнообразное, личная спальня (каюта). Спрашивается, куда девать деньги, кроме как не на женщин.
— Мой заинька проснулся?
— Твой заинька сердит.
— На что мой заинька сердит?
— На однообразие.
Наступила пауза. Семён устал ждать продолжения беседы и открыл глаза. Перед ним в неглиже стояла его женщина в позе остервенелой самки.
— А однообразие на вонючем корабле, где одна баба на всех и без подмыва, хотя воды море, тебя устраивает?
— Ошалела?
— Вали, морячок, вразвалочку, пока не оторвали палочку.
Стоя в ожидании лифта в общественном подъезде, Семён чувствовал кожей женскую злость и ненависть в квартире за спиной номер… Он обернулся, чтобы посмотреть номер квартиры, в которую ходит второй год. Ходит и не знает номера. Батюшки! Он даже фамилии её не знает или забыл? Да какая теперь разница! Баба дура, и всё тут. Всегда плохое настроение у Семёна после вишнёвого сна, а женщины, они же чувствуют всё. И чего снится столько лет! Надо к гадалке сходить, в порту их много. Семёну сорок три, а он к гадалке собрался. Мужчина крякнул в ладонь, посторонился, пропуская из лифта на лестничную площадку мужчину и женщину. Пара была в приподнятом настроении, рыжая девочка на руках мужчины ухватила Семёна за капюшон куртки и залилась колокольчатым смехом.
— Вы ей понравились, — улыбнулась женщина.
— Ещё чего не хватало! Чужие дяди нам не нравятся, да, дочка?
Рыжая дочка спрятала лицо у папиного плеча. Не отвечала папе, всё смотрела на Семёна невероятно знакомыми глазами. Лифт под ногами Семёна дёрнулся и пошёл вниз. Так и Семён катится вниз по жизненной лестнице. Рыжая девочка осталась наверху, с папой и мамой, как положено Богом за основу.
Лифт остановился, первый этаж. Семён нажал кнопку пятого этажа. Снова стоит у двери, из которой вышел пять минут назад. Рука давит на звонок, звонок верещит как ужаленный, но, возможно, это только кажется.
— Чего тебе?
Его женщина в уютном тёплом халате открыла дверь, только не прячет тепло халата сущность вечно одинокой женщины. Кто сделал её такой? Она сама, Семён и другие. Звучит как название книги.
— Ради Бога прости меня, пожалуйста, не держи зла.
В женщине надломилось что-то. Скупые слезинки ещё катились по щекам и были тут же безжалостно размазаны холодной ладошкой. Женщина глубоко вдохнула стылый подъездный воздух.
— Чего уж там… Заходи. — И отступила назад в своё одиночество.
— Я не приду больше. Прости ещё раз.
Семён смотрел в женское одиночество сочувствующим взглядом с лестничной площадки.
— Козёл! — ответило холодом женское одиночество.
Лифт кряхтел, сопел, но функцию свою исполнил, доставил человека на первый этаж. Лифт всё слышал, он солидарен с женщиной, потому что тоже одинок, ездят на нём разные да всякие! Входят и выходят, не задерживаются. Семён вышел, обернулся, мысленно извинился перед лифтом. Пожилая женщина у почтовых ящиков с интересом за ним наблюдала. Встретившись взглядами, улыбнулись друг другу. Настроение у Семёна медленно менялось к лучшему.
Идти в свою квартиру не хотел. На корабль тоже. Вахта закончилась, сейчас время отдыха на суше. Семён может питаться на корабле, ночевать, пока его трюмы обрабатывает санитарно-эпидемиологическая служба. Именно поэтому, почувствовав голод, Семён отправился на корабль. Заглянул в свою каюту, подмигнул ей. Перепробовал все блюда в столовой, каждое похвалил и поцеловал в щёчку раздатчицу. За матовым стеклом камбуза мелькнула рыжая головка Агнии. Мужской организм вздрогнул, глазами прилип к расплывчатому силуэту за перегородкой матового стекла. Ну, какая может быть Агния! Столько лет прошло! Семёну сорок три года. Сколько лет прошло? В тридцать семь лет Семён впервые оказался в селе Весляна в поисках матери. Нашёл, кажется, свои корни, вернее, корешок. Его мама или не его, другой искать не будет. И вишенку! Вспомнив вишенку, мужчина невольно улыбнулся.
— У нас новенькая, весёлая! — объяснила повариха, следуя за взглядом Семёна, покачала головой, не то осуждая эту весёлость новенькой, не то радуясь ей.
— Сколько лет новенькой?
— Тебе ровесница, и она крашеная.
— Выходит, рыжая, да не та.
— Ты о чём, Семён?
— Была у меня рыжая, — вздохнул Семён, осторожно забрал миску с горячим борщом с раздаточной полки, поставил на поднос.
— Каких их только у тебя не было! Когда, наконец, якорь бросишь! Может, где оторвало уже, вот тебя и носит.
Как верно сказала женщина. Оторвалось сердце Семёна, увязло в сухостое маминого двора. Драгоценностью, брошенной в таёжном селе, сверкало изумрудное деревце на земном шарике в руках Семёна в часто повторяющемся сне. Заныло сердце, сознанье взлетело и понеслось к селу Весляна Республики Коми. Вот она остановка, брёвна на месте. Вот столбы фонарные выстроились вдоль сельской дороги до самого домика Агнии. Шум тайги с правого уха. Сухостой в мамином дворе стоит стеной непролазной, ничего не видит в соседнем дворе Семён.
— Уснул, что ли? Борщ стынет.
— Меня несколько дней не будет. Съезжу за якорем, а то заржавеет.
Семён, окрылённый решением, шумно хлебал борщ и хвалил его вкус. Повариха верила и улыбалась.
— Выходит, место знаешь, где якорем зацепился?
— Новенькая рыжая ваша напомнила.
— Так ты ж её не видал, может, это она?
— Нет, не моя. Моя не красит волосы.
— Зовут как?
— Агния.
— Удачи вам. Возвращайтесь скорее.
Хорошо, когда есть цель. Хорошо, когда ты с ней согласен. Шаг лёгок, стук сердца не слышен, крылья за спиной у человека. Самолёт из Мурманска приземлился в аэропорту города Сыктывкара в пять часов утра. Хмуро, не солнечно, как всегда. В полдень солнце будет иногда выглядывать из-за тучек и облаков, щурить глаз на шапку тайги, на практически голую тундру и редкий подлесок. Несколько часов такси баюкало Семёна, неспешно следуя по трассе. Справа тайга, слева тайга, перед глазами как вваренная в широкие плечи голова неразговорчивого водителя такси.
— В тайгу не поеду. Но вы не волнуйтесь, автобус местный каждый час курсирует.
— Знаю. Спасибо.
И зашагал Семён по сельской дороге вглубь тайги.
— Дождитесь автобуса. В тайге гнус заест, себя не узнаете. Утро раннее, холодно ещё для прогулок. — Услышал за спиной Семён и вернулся. Прислонился к стволу дерева, лицом к ветерку.
И автобус не заставил себя ждать. Водитель тот же. Выглядел свежим, как помолодел. В автобусе сиденья все одинаковые со съёмными чехлами. В держателях настенных красуются ярко-красные огнетушители. Прорезиненная дорожка между креслами. Все окна в автобусе застеклены.
— Вы снова к нам в гости?
— Снова.
— Надолго?
— Ещё не знаю.
— Пора бы уже и знать.
Взревел мотор. Семён и водитель оглохли. Разговор прервался. Тайга за окном совсем близко, можно разглядеть шляпки грибов. Дремать не хотелось, мыслей в голове нет никаких. Пустота в салоне, пустота в человеке. Созерцал уплывающую тайгу, сквозь которую солнышко, играя с автобусом, стреляло солнечными стрелами и заставляло Семёна жмуриться. Новая сумка рядом с Семёном таила в себе банку красной и чёрной икры, чтобы по приезде на скорую руку организовать сладкий чай и соорудить бутерброды с маслом и икрой. Почему человек так уверен, что при встрече с ним закипит доме Агнии чайник и согреет давно не видевшиеся друг с другом их души? Потому что человек так хочет. А как мы можем хотеть, знает каждый.
— Прибыли.
Автобус остановился, возле брёвен пассажиров нет. Значит, водитель пойдёт домой. Часок-другой сна не помешает в работе пожилого водителя. Семён присел на бревно. Три бревна, два снизу, одно сверху лежит, в ложбинке нижних двух брёвен. Есть на что присесть, к чему притулить голову, а Семёну ой как хочется её притулить. Прислонил затылок на третье верхнее бревно, глаза в небо суровое уставил. Расслабился и как будто передумал вершить задуманное. Ноги ослабли и не хотели поднять тело и направить его вдоль телеграфных столбов. Перед глазами медленно, почти незаметно плыли облака. Одно за другим, постепенно перевоплощаясь в разные образы, им же придуманные. Прислушался к себе. Ничто не говорило Семёну о том, что Агния будет рада его приезду. Чудным образом перевоплощающиеся облака закрыл мужской силуэт. Водитель обернулся от своего дома и заметил развалившегося на брёвнах пассажира. Неторопливо вернулся.
— Чего с тобой? Сердце?
Семён подумал, послушал гулкие удары сердца в груди.
— Похоже, сердце. Слабость ещё в ногах.
— Неудачно как тебя прихватило, «скорую» не дождёшься. Пока силы есть, ступай туда, к кому ехал, бабы знают что делать.
— Передумал я, лет много прошло.
— Не передумал ты, испугался.
— Почем знаете?
— Так ноша великая и по моим меркам.
Семён встал. Выпрямился. Сумка тяжёлой не показалась. Пожал плечами.
— Ну, я пошёл. — И махнул рукой в сторону дома Агнии.
— Туда тебе, мил человек, туда, — проговорил пожилой водитель автобуса и долго смотрел вслед знакомому, но редкому пассажиру.
Тропинку вдоль фонарных столбов расширили грейдером. Мамина четвертинка от общего дома развалилась, сухостоя не было. Домик Агнии как будто поднялся в рост, окна со ставнями, крыша под цветной черепицей, стены облицованы современными материалами под древесину. Невысокий забор с калиткой. Наборная доска свежая, покрашенная в тёмно-зелёный цвет. Семён подошел ближе. От калитки дорожка к крыльцу. Слой земли снят и засыпан древесной щепой цвета охры. Вдоль забора по периметру ровно постриженный кустарник. Ствол каждого деревца побелён известью. Будка собачья без собаки. Мамин двор вспахан. Всюду рука мужская чувствуется, чтобы порядок такой соблюсти, здесь жить надо. Разволновался Семён, повернулся, чтобы зашагать вдоль фонарных столов в обратном направлении, только откуда-то взявшаяся злость направила его к домику Агнии. Помнит, звал Агнию от калитки, звал, шагая по дорожке, стремясь в покой знакомого домика, звал у двери. Никто ему не ответил и дверь не открыл. Сам открыл, сам зашёл и никого не обнаружил. Обнаружил новое помещение, с новой скромной мебелью, зеркалом и картинами, с ковром посередине, вдоль стены две кровати с торшером между ними. Грузно сел на диван. Ждал. Долго ждал. Дремал даже, так и заснул незаметно.
И снится ему сон, всё тот же сон. Земной шарик в руках с вишнёвым деревцем как в горшочке цветочном. Ягодки яркие по одной падают с веточек и катятся по земному шарику на грудь Семёну, с груди под мышки, и щекотно ему от этого и радостно. Только на сей раз нереальные ягоды вишни, переплетясь с жизненной реальностью, превратились в трёх рыжеволосых трехлетних девочек, деловито укладывающихся рядом с Семёном и старающихся беззвучно друга оттолкнуть. И как Агния ни старалась оттянуть детей от дивана, где спал Семён, они улеглись рядом с гостем и уснули почти мгновенно. Две вишенки устроились у Семёна под мышками, третья вишенка, самая тихая и мелкая, угнездилась в ногах. Агния постояла у кровати, налюбовалась спящими детьми и мужчиной, легла на кровать, что рядом, и тоже заснула. Полдень на дворе, сам Бог велел.
А ещё Бог любит троицу. Три вишенки обложили и согрели Семёна, ещё не знающего о существовании девочек. Третий по счёту стихийный приезд Семёна в эти места, в это село, в этот домик. Третья встреча Семёна с Агнией. Казалось бы, перечисление радостных событий, но всё не так просто, но и не страшно совсем.
Семён взопрел во сне. Есть такое просторечное выражение. Оно подходит под то состояние, от которого Семён проснулся. Открыл глаза резко, поразила скованность тела и онемение рук и ног. Вспомнил посетившую его у остановки автобусной слабость. Инсульт?! Мужчины паникёры. На памяти Семёна не один факт преждевременных уходов из жизни по этой причине коллег по работе. Ногой и рукой пошевелить нет возможности. Что же это ещё может быть? Только инсульт! Повернул затёкшую шею, скосил глаза и застыл взглядом на вишенке под правой подмышкой, затем на вишенке под левой рукой, а третья сама о себе дала знать, перевернувшись в ногах Семёна. Дети! Рыжие. Откуда? Чьи?
— Агния! — крикнул Семён, чтобы прекратить этот вечно посещающий его сон. На самом деле мужчина не кричал, а тихо сипел голосом.
— Я тут, Семён. Здравствуй, Семён! С приездом. Как всегда нежданно-негаданно, — отозвалась ещё невидимая Семёну женщина. Встала с кровати и появилась в поле зрения уложенного на лопатки Семёна.
— Как спалось с тремя подкидышами?
— Ты дома, как хорошо! Почему с подкидышами?
— Не обращай внимания. Образно. Владимир их так называет.
— Кто их подкинул тебе?
Мужчина и женщина разговаривали тихо: дети спали ещё. Семён лежал не шевелясь, наполненный радостью от появления Агнии и немного раздосадованный упоминанием Владимира.
Агния смотрит в окно на тайгу. Вздыхать не вздыхает, что уж тут вздыхать, свершился факт.
— Мои это дети, Семён.
— Погодки?
— Тройня это, Семён, три девочки сразу. Рыжие.
— Редкость какая.
— Редкость, — согласилась женщина. — Только не в моём доме. Про отца не спрашивай, не знаю.
— Понимаю, — сочувственно вздохнул Семён.
— Что ты понимаешь?! Ничего понимать ты не можешь. Моя мать родила трёх девочек, в дом малютки сдала. Через год до меня дошли слухи о рождении сестёр. Владимир помог забрать их и оформить опеку. Помогает, у нас даже няня есть. Я у неё и была с ними, когда ты приехал.
— Сам в папаши не записался?
— Я запрещаю тебе говорить таким тоном о Владимире в присутствии девочек. Они его любят, подумали, что ты — это он и, улеглись вокруг тебя.
— Не буду, не сердись.
— Не успею я на тебя рассердиться, ты снова исчезнешь без фамилии и адреса и не на один год. Впрочем, фамилия и адрес Владимира мне тоже неизвестны, два сапога пара. У меня есть пара ненужных сапог. Будешь ждать пробуждения девочек?
— А можно как-то иначе?
— Пожалуй, нет. Если хочешь поговорить со мной в тишине, лежи и не шевелись.
— Хочу, — с жаром откликнулся Семён и голову приподнял. Агния ладонью уложила её на место. — Я ехал к вам.
— Ко мне, — поправила мужчину женщина и присела на край нового диванчика.
— Да нет же! Я ехал к вам. Да, я не знал о девочках, но что-то мне подсказывало.
И рассказал взрослый Семён рано повзрослевшей Агнии о чудном сне в своей жизни, настольной книгой лежит сон в его сознании, и он время от времени книжку эту перечитывает, надоест читать, в путь-дорогу к ним собирается. Как упали с деревца вишнёвого три ягодки.
— Снам можно верить, если их правильно растолковать, — загрустила Агния, переводя взгляд с одной девочки на другую. — Ягоды остались лежать на земле? Далеко или рядом с деревом?
— Собрал я их и съел. Вкус помню даже.
— Съел?! Как странно. Что бы это значило?
— То и значит, три вишенки лежат вокруг меня.
— Они точно так же лежат вокруг Владимира, когда он приезжает, и сейчас девочки думают, что это он.
— Так сон мне приснился!
— Тебе. И ты их сейчас съешь?
Замолчали мужчина и женщина. Мужчине сорок три года, женщине двадцать два. Были странными их встречи и расставания. Каждый жил своей жизнью, и такой разной. Разные условия жизни слепили разных людей. Богом заложенные ценности соединят, и «да прилипнет жена к мужу». Многие прилипали и не единожды даже, кто-то не прилип вовсе, как мама Агнии или на данный момент довольно взрослый уже и одинокий Семён. С Агнией же произошёл удивительный, умопомрачительный случай. К ней прилип Семён и долгое время не знал об этом. К ней прилип московский Владимир, как к ручью с божественно-чистой водой, как к звенящему свежестью воздуху, надышаться которым после московского смога невозможно, будет хотеться ещё и ещё. Брильянт чистой воды хранила тайга в маленьком домике, да для пущей его ценности добавила ни много ни мало бриллиантовой крошки. Аж три штучки. Мать Агнии с небес разглядела грехи свои, и Создатель исполнил её последнее желание. Ноша для молодой женщины неоспоримо тяжёлая, но не дрогнула, не отвернулась Агния от родных сестёр. Двое мужчин пришли к ней на помощь. Один шёл долгие годы. Только третий всегда лишний, так заведено на земле.
В Республике Коми сереет долго, темнеет мгновенно, словно плотную шаль накидывает ночь на светильник земной. Сереет за окном. Семён и Агния разговаривают, и беседа их мирная, уже без нерва в мужском голосе. О чём? Он о себе и своей жизни в подробностях. Разобрало, остановиться не может. Она слушает, вопросы задаёт. Семён устал лежать, но готов так лежать вечность. Разговаривая с ним, Агния успела дела кое-какие поделать по дому, а девочки спали и спали, впитывая мужское тепло.
— Няня нагуляла их, вот они и спят.
— Ночью что делать будут?
— Снова спать. Если девочкам дать волю, они за час угомонят себя сами, нам со спящих детей одежду снимать придётся.
— Невелика проблема.
Слышится шум приближающейся машины. Семён замирает, Агния идёт к окошку. Свет фар освещает её. Машина вплотную подъехала к забору. Агния смотрит на Семёна.
— Я не уйду.
— Никто гнать тебя не будет.
— Это не его дом, не его дети. — Семён захлебнулся злым бессилием.
— Не скажи. Я щенят той суки, что приютилась в развалинах дома твоей мамы, кормлю какой год и своими считаю.
— Кормилец приехал, выходит? А тапочки где?
— Владимир не разувается.
— Никогда?
— Никогда.
В дверь постучали. Агния не спеша пошла к зеркалу, сняла заколку, расчесала волосы и снова их заколола. Подошла к шкафу. Сняла с себя кофточку, бросила её в утробу шкафа, достала свежую и не спеша её надела. Оправилась. Подошла на секунду к зеркалу.
— Мне что, так и лежать?
— Сделай вид, что спишь, — ответила Агния, проходя мимо Семёна к двери.
— Зачем?
— Услышишь о себе много нового.
В открытую дверь шагнула мужская ухоженная дородность. Степенный наклон головы для поцелуя в макушку Агнии. Порывистое, почти родительское объятие. Взгляд через плечо хозяйки дома на кровать, где лежат Семён и девочки.
— Слава Богу, приехал, а я что говорил! Здравствуйте, мои родные!
— Ты говорил, чтобы меня успокоить.
Гость и хозяйка разговаривают негромко.
— Пусть будет так, но ведь приехал.
— Сам не знает зачем.
— Ой не права ты, Агнюша, не бывает так, чтобы молодой мужчина через года возвращался туда, где его предположительно не ждут.
Владимир открывает дверь и машет рукой. Из темноты выныривает всё тот же местный товарищ с пакетами. Складывает их на пол, задерживает взгляд на спящем Семёне, делает удивлённые глаза. Владимир шутя выталкивает его за дверь. Тот тут же возвращается с коробками и коробочками явно из игрушечного магазина. Снова исчезает и возвращается с подушками и одеялами в упаковках. Складывает и это на пол. Смотрит на кровать.
— Поднять?— спрашивает.
— Ты его туда не клал, — звучит миролюбивый ответ.
— Понял.
— Люблю понятливых.
— Когда теперь вас ждать?
— Жди звонка.
— Может, ко мне?
Видимо, на него очень выразительно посмотрели, мужчина вышел и закрыл за собой дверь.
— Не сплю я, — подал голос с кровати Семён и зашевелился.
Девочки проснулись. Все три одновременно. Увидели Владимира, вешающего пальто, соскочили с кровати и наперегонки кинулись к нему. Обхватили за ноги, задрали рыжие головёнки с сияющими глазками и алыми со сна щёчками. Владимиру пришлось удерживать себя руками за притолоку. Исчезла степенность, забыв про дородность тела своего, сел прямо на пол у двери и начал обниматься с девчатами-котятами. Руками подгребал к себе ближе яркие коробки, рвал зубами целлофан, доставал немыслимого вида кукол. Они пугали взрослого человека и приводили в неистовый восторг рыжих девочек.
— Мне не нравятся нынешние куклы, а вам? — обратился Владимир к Семёну.
Тот пожал плечами, встал с кровати и не знал куда себя деть, хоть снова укладывайся в кровать и притворяйся спящим.
— Что так долго не навещали нас?
— Я же не спрашиваю, как часто вы тут бываете.
— Бываю по мере поступления проблем. Решаем, знаете ли. Хотелось чаще бы, да путь далече лежит.
— Вам сообщили о моём приезде, — предположил Семён.
— Ни в коем разе! Была договорённость с хозяйкой дома и была проблема, которую мы и решили. Ловите, девочки!
Подушки с его лёгкой руки полетели в сторону кроватей, за ними кинулись рыжие девочки с криками «моя, моя».
— Вот горох!— смеётся Владимир. — Что стоите, родственничек? Помогайте распаковывать подушки.
Детская радость плавит сердца человеческие. Двое мужчин принялись за работу.
— Я не родственник, и вы это знаете.
— Всё в мире меняется. Я родственником не стал и не был. Вы родственником числились, так и оставайтесь им.
Мужчины распаковали два одеяла и одно из них вставляли в пододеяльник, довольно ловко. Стояли друг против друга в детском шуме, отторжения не чувствовали. Агния неторопливо накрывала на стол.
— Как же вы?
— Я как был Дедом Морозом для Агнии, так и останусь им для её детей.
— Для своих тоже?
Владимира вопрос не рассердил, вопрос обрадовал товарища из Москвы, он присвистнул, явно вкушая в себе любовь к своим детям.
— Бесспорно! Это не обсуждается. Небольшая поправка! Детям, внукам и правнуку.
И настолько человек был искренен в своей радости, гордости за род свой, что растопил последние льдинки в душе Семёна. Но всё равно напротив Семёна стоит и улыбается во весь рот кто? Соперник? Так вроде не претендовал никогда Семён на Агнию, и Владимир знает об этом. Неудобно без отчества как-то! Любовник? Так со свечой Семён не стоял, и Владимир без отчества ни словом, ни взглядом на это не намекает. Выходит, и в правду Дед Мороз из Москвы.
— Не похож?
Семён обвёл взглядом груду подарков.
— Похожи.
— Придётся нам, двум взрослым мужикам, вновь поверить в Деда Мороза. Мне немного горько от этой мысли, а вам в новинку, привыкать придётся. Ни разу Дедом Морозом не был?
— Нет, — задохнулся от грустного открытия Семён.
— Смотри и учись.
Владимир оправил новые одеяла на двух кроватках.
— Завтра привезут третью кровать. Заправлять сам будешь.
Семён растерялся, грубо говоря, ему явно уступали место. Владимир пришёл Семёну на выручку.
— Дед Мороз — явление редкое. В доме четыре женщины и сучка со щенятами за стеной, глаз да глаз нужен. Мужской глаз. Места всем хватит. Хозяйка дом хороший достраивает, так, Агния?
— С вашей и Божьей помощью, Владимир.
— Это как водится, мои дорогие!
И упал Дед Мороз на диван, захватив с собой двух девочек. Третья, самая крохотуля, собралась вроде как до кучи к ним, да на полпути остановилась. Внимательно пригляделась к Семёну и затопотала в его сторону. Семён присел непроизвольно навстречу ей и обнял самую маленькую из подкидышей. Сладко-кислая вишенка доверчиво к нему прижалась и притихла, вбирая тепло нового в их доме человека, прислушиваясь к стуку его сердца. Видимо, третья кровать, завтрашняя, для неё предназначена, ведь самые маленькие спят с мамами. И заправлять для неё спальные принадлежности в новое постельное бельё будет Семён. Дело архиважное в семейной жизни, как ни крути.
Октябрь 2016
В начало - http://www.proza.ru/2016/11/24/2152