Она была прекрасна…
Русые волосы, прямая чёлка, серые глаза, в которых волнами оживало удивление, и тогда в них появлялась капля лазури.
Он сидел в кресле и думал о том, что, скорее всего она - его последняя любовь. Любовь, лишённая накипи страстности, глупых обид и бестолковых мечтаний. Всей этой мешанины чувств, что, так или иначе, толкает к противостоянию, гневу и последующим сожалениям. Желая избежать прошлых ошибок, он любил её покорно и преданно, отказавшись от чрезмерной навязчивой опеки и от раздражающих наставлений…
Укорив себя, за всё чаще накатывающую сентиментальность, относя её к виду внутренней распущенности, он нахмурился, а вслед за этим невесело усмехнулся, представив, как сейчас многие такие же, как и он пыжатся казаться значительными, требуя в счёт усилий и заслуг ежеминутной ответной любви…
Любила ли она его? Скорее всего - и «да», и «нет». «Да», наверное, от того, что ей с ним было хорошо, спокойно и надёжно. А «нет», потому что он не был необходимостью её жизни. Поэтому их отношения казались ему какой-то, пусть и искренней, актёрской игрой, в которой она всегда играла роль главной героини – то капризной, то восторженной, но всегда желанной и им обожаемой. Сам же он довольствовался статусом зрителя или суфлёра, но никогда даже и не пытался выдать себя за режиссёра или же сценариста. Он безоговорочно отдавал ей первенство, не видя никакого смысла ни в каком бы то ни было насилии, ни в ограничении её импровизаций. Порядок этот был заведён несколько лет назад и до сих пор оставался незыблемым.
Вот и сегодня она пожелала удивить его своим новым платьем. Желание это было в ней так велико, что она повелела ему оставаться здесь, в кресле и ждать. Сама же выбежала за дверь и, провозившись пару минут с переодеванием, вернулась назад в обновке.
Она вышла на середину комнаты и остановилась… Затем медленно повернулась вокруг себя, опустив руки и держа их ладонями вперёд. После чего счастливо улыбнулась и, сверкнув бликом лазури в глазах, сказала: «Деда, фматли!.. Фматли какая я касивая!..»