Ирина Зузубрина захотела родить от Попова, и на этом закончилась их любовь. А как все радовались. Особенно подружки. У Ирины от первого, в некотором смысле, брака, ребенок – прелестная как полевой цветочек девочка Машенька, которую страшно полюбил Попов. Ирина так прямо и говорила подругам, когда те восхищались искренностью Попова по отношению к Ирине. Да он не меня, это он Машку обожает, у них любовь, прямо бешеная какая-то, секунды не могут друг без друга прожить. Кошмар…
Говорила, умиляясь, необычайно гордясь, но внешне обыгрывая это как, в своем роде, легкую ревность и некоторое раздражение, почти докучливость.
Подружки закатывали глаза и втихаря завидовали. Причем здесь такая штука, завидовали они как бы скрытно, но чтобы чуть-чуть было заметно, а на самой глубине ждали, что все это плохо кончится. Просто потому, что так хорошо не бывает и быть не должно. И не то чтобы подружки были суки какие конченные, нет – обычные люди, даже милые иногда, со всеми свойственными им чертами.
Единственно, с подлючим принципом – не мы такие – жизнь такая.
Фу…
И все шло у них как по нотам: и в детском саду, и участок взяли под дачу, и кредит на новую машину Попову – минивен Фольксваген, чтобы вся семья комфортно разместиться могла, и еще что-то.
Второй брак, пылинки друг с друга сдували, очень берегли чувство. Созванивались каждый день по триста раз по поводу и без. Да и повод чаще всего был незначительный, а порой и выдуманный. Вот эти выдуманные поводы, были самыми няшными и умилительными. Допустим, Попов звонит Ирине на работу, а трудилась она инженером по технике безопасности на крупном предприятии, и спрашивает, ути-пути, Мурзилочка, а как яйцо всмятку варить, сколько минут, что-то яичка захотелось? И Ирина, если у нее есть возможность, начинает ласково в двести первый раз объяснять, специально с подробностями. Мол, столько-то минут всмятку, а если больше, то в мешочек, а если еще больше, то вкрутую, а если еще, то – печеные, как каштаны на улицах Парижа. Нет? Ну ладно, не Парижа, а как его… И так далее. Попов слушает, и по всему его телу, включая сугубо внутренний орган – душу, растекается сок счастья и нектар удовлетворенности – правильной выбор сделал Попов. Не напугался некоторой корпулентности Ирины, так называемой, «приятной полноты», не прогадал. Чудесная женщина, и хозяйка, и любовница, и что там еще. И Красавица, конечно, вам любой скажет, Ирка Зузубрина – красавица!
Свои штучки у них появились. Когда Ирине что-то было нужно, и она точно знала – Попов ей не откажет, чуть-чуть отыгрывала девочку. Делала специальные глаза и голосок. Невольно как-то уподобляясь своей дочке Машеньке, и это правильно – любовь Попова к девочке зашкаливала за волнорез и сметала со своего пути всех и вся.
Машенька же эксплуатировала Попова безжалостно и с обоюдным наслаждением. То ей – сего, то – этого, а бывает и такого-сякого. Попов старался. Не наигрался он с детьми, не нанянчился, а почему – тайна. Только сидела у него в середине груди такая птица, не птица, а что-то шевелилось, вроде птенца, пыталось махнуть крылышками, и причиняло Попову не боль, но томление неисполненного, горькую пенную накипь невыплеснутой любви. Горькую, потому что Попов ее пробовал – лизал и сплевывал, вытирал слезу, если кто замечал и акцентировал внимание, пояснял – зевнул неудачно, до слез. Ложился бы раньше, советовал напарник Егоров, или все никак не насытитесь? И ржал, намекая на прекрасные отношения Попова и Ирины.
По выходным они ходили в кино всей семьей. На мультики. А потом в детский городок с кафе, побаловать Машеньку – и мороженое, и Пепси, и апельсины с печенюшками. И вон того мишку огромного с носом, уже, несколько нелогично, названного Мяугли, размером с половину Попова, две третьих Ирины и четыре с четвертью Машенек.
Когда возвращались домой – ужинали, Машенька, натрескавшаяся сладостей, естественно, брыкалась и есть не хотела. Попов же питался с аппетитом, хозяйка Ирина, как уже было сказано, прекрасная и готовит так, что ум отъешь. У кого он есть.
Потом валялись на диване и смотрели телевизор. Потом укладывали дочку. Оставались одни. И именно в один из таких моментов, перед тем как лечь в постель, чтобы совершить таинство, Ирина сделала «специальные глаза», и спросила «специальным голосом», ты ведь хочешь еще маленького? Да? Я еще успею, мне ведь всего тридцать девять. Да? Да?
Имея в виду некоторые нюансы их с Поповым персонального космоса.
Да, ответил Попов и люто затосковал.
Потому что Попов твердо знал, если женщина решила родить, ее не остановишь и не переубедишь. Основной инстинкт, задача номер один и прочее, прочее. А детей у Попова быть не может – это и была его страшная тайна.
Не может, и больше не надо, если честно, Машеньки вполне достаточно.
И Ирина ему этого не простит. Никогда и ни за что. Даже если сама не осознает. Попов знал. Попов видел – это конец отношений. Именно, что «отношений», как бы он не ненавидел это идиотское слово, введенное в обиход убогими чесателями тщеты.