Стихи не продаются. Как и душа. Это раньше душа имела ценность, иногда даже больше, чем золото. Это дьявол охотился за душами, он готов был выкупить ее у Фауста. А теперь...
Никому не нужны её порывы, ее проявления, ее трепет. Да и что это за материя, ее не пощупаешь, на хлеб не намажешь. Ее только можно почувствовать, если она рядом. И тогда ты видишь доброту, участие, красоту.
Этот предмет - душа - изучался всегда инженерами человеческих душ, характеров, - писателями, поэтами, способными ее понять, увидеть, показать.
Старался наш писатель донести ее бесценное проявление до человеческого сердца. Он писал небольшие рассказы, где раскрывался человек. И они выходили правдивыми, интересными, потому что взяты были из жизни, придумывать не приходилось.
И осмелился писатель показать их читателю, и понес их в редакцию одного частного издательства.
Редактор читает рассказы. Ему нравится слог, изложение темы. Он даже не боится сказать об этом писателю, но...печатать они это не будут. Это не будет читаемо. Сейчас это не нужно. Всех интересуют только крутые детективы с кровью, стрельбой, засадами. Или тягучий тантрический секс, без намека на любовь, чувства. Только чувственность, только постельные сцены на каждой странице. Это в чести. А какая-то там мораль, нравственные высокие материи, какая-то 'саматхи', где невозможен секс без любви, - это скучно.
Но писателю кажется, что редактор ошибается. И редактор знает, что он ошибается. Ведь мы все так устали от грубости, от пустоты окружающего мира, равнодушия! Мы все так одиноки потому, что никто не хочет заглянуть нам в душу, чтобы узнать, а что там. Мы страдаем от душевного голода, нам некогда в погоне за средствами понять друг друга или самих себя. И каждому ведь хочется не просто секса, а настоящей любви, искренней, верной. И каждый ждёт тепла и пропадает без него. Потому мы болеем, кажемся себе ничтожными, несчастными, поэтому мы тлеем, а не горим ради другой души. Мы замыкаемся, становимся роботами, зомби, мы умираем.
Писателю предлагают писать романы об убийствах, об отношении полов, тогда их это заинтересует. Но он не хочет этого писать! Ему горько. Вдохновение гаснет. Но не надолго. И в печку свои рукописи он не бросит. Он верит, что подрастут его внуки и почитают рассказы предка, и поймут его, и станет им теплее в этом мире хаоса и жестокости. И может даже, они будут гордиться своим ненапечатанным наследием. А может, придёт время, и это нужно будет издать, просто необходимо, чтобы не кончилась Земля. Хочется в это верить.
И писатель снова берётся за перо.