Он шёл в опустевший дом, где его никто не ждал, где он теперь долго не услышит родных голосов. Впервые почувствовал боль в сердце, острую, колющую. Прислонился спиной к сосне, потом повернулся к ней, обнял и разрыдался громко, криком заглушая эту боль. Тоска охватила всё его существо, вытесняя всё другое. Ноги стали ватными, было трудно стоять, руки разжались и он упал, потеряв сознание.
Очнулся от прикосновения руки. Перед ним стояла их соседка, пятнадцатилетняя Клава, смотрела на него своими синими глазами со страхом и удивлением.
- Ой, это ты, Пётр! Я тут недалеко землянику собирала, вдруг слышу крик страшный, кинулась бежать на крик. Отродясь такого не слышала. Поняла, плохо человеку до невозможности. Чего ты? Кричишь что один остался или боль пришла какая. Ответь. Чего молчишь-то? Я за мамкой мигом сбегаю. Вдвоём поможем до дома добраться. Тут уж рукой подать.
- Прошло, Клава, отступила боль, продышусь и пойду, сам, не надо за мамкой бежать. Землянику, говоришь, собирала? А корзинка-то где?- улыбнулся Пётр, боясь пошевелиться.
- Я без корзинки. Сладкого захотелось. Матушка прилегла отдохнуть, а я в бор пошла прогуляться. Здесь, прямо рядышком, на полянку наткнулась, необорная. Сладкая, что мёд! Хочешь, принесу в ладошке. Ты посиди, отдохни чуток, - ответила Клава и опрометью кинулась бежать.
Пётр смотрел ей вслед и удивлялся, почему он раньше никогда не видел какая она красивая. Её синь-глаза, русая коса, свисающая ниже пояса. Даже через старушечью юбку, почти до пят, и старую, выцветшую кофточку, просматривалась красивая девичья фигура. Двумя годами младше его, она как-то вытянулась за последний год, похорошела, стала взрослой не по годам. Надо было упасть на землю, увидеть её, наклонившуюся с испуганным лицом, чтобы всё это понять и почувствовать. Павел ему говорил о ней совсем недавно, говоря о её красоте. Брат раньше увидел эту красоту, хоть и был младше. Мысли одна за другой мелькали в голове. Голова слегка кружилась. Пётр поднялся, держась за сосну, и увидел бегущую Клавдию. Она прижимала рукой загнутый конец кофточки с набранной земляникой, оставляющей на выцветшей ткани красные пятна.
- Вот, нарвала, ешь давай! Ты, поди, голоден, с утра раннего видела вас, уходящих с отцом. Проводил? Теперь одинёшенек остался. Мы с мамкой тоже вдвоём, папаню с братом призвали. Мы видели вас с отцом, но наши раньше уехали и мы пошли домой. Маманя всю дорогу кричала. Не верит она в их возвращение, теперь вот уснула. Ой, давай, поспешим домой, проснётся, а меня нет дома, - без умолку щебетала Клава.
Пётр шёл и ел ягоды, беря их горсткой у Клавы. Земляника была вызревшей, сладкой и душистой. Хотелось идти так долго, любуясь идущей рядом девушкой.
В лучах заходящего солнца и бор, и виднеющаяся сквозь ветви деревьев гладь воды, смотрелись сказочно. Стало тепло от случайных прикосновений рук.
Наступили тяжёлые дни. Пётр не успевал добираться домой, уставая на рытье окопов и других оборонительных сооружений. Ночевал у друга в огороде на грубо сколоченном топчане. Ночи стояли тёплые, а захваченное из дома стёганное одеяло служило одновременно и подстилкой.
В конце августа вырвался домой. Наголо сбрил волосы отцовской бритвой, нагрев воды отмылся, переоделся во всё чистое, ночь проспал в своей постели. Проснулся от луча солнца, который, как и прежде,заглянул в окно. В первые минуты подумалось, что сейчас из родительской комнаты выйдет матушка и начнёт растапливать печь. Но в доме стояла оглушающая тишина. Вышел во двор. Над Волгой поднимался густой туман. Соседская девчонка Клавдия несла на коромысле два ведра воды из Вазузы, где вода была чище, вышагивая легким пружинистым шагом. Они не виделись после встречи в бору. Тогда, по дороге домой, Клава всё выспрашивала про Павла и Пётр понял, что она влюблена в Павла, отчего в сердце родилось тёплое чувство к ней, возможной невестке в будущем. Немного позавидовал брату. Теперь в сердце всколыхнулось другое чувство, он вдруг понял, как дорога ему эта девчонка. Понял, что все трудности, пережитые за пару месяцев, он смог преодолеть благодаря воспоминаниям той встречи в бору.
Клавдия остановилась, поставила вёдра на землю, разглядывала долго, всматриваясь в его лицо.
- Пропал ты, Петенька! Не появляешься, глаз домой не кажешь. Бегала я в город, походила, поспрашивала и вернулась не солоно хлебавши.
Мать Клавдии вышла из избы позвать дочь, но увидев её с Петром, не стала.
Они стояли у палисадника, где цвели цветы, посеянные матерью Петра. Он наклонился, нарвал букет незатейливых цветов ярко-оранжевого цвета. Помог донести вёдра с водой до дома Клавдии, мать которой пригласила его отведать испечённых блинов. За столом молчали. Клавдия вызвалась проводить Петра, глянула на мать, та кивнула головой в знак согласия. Прощаясь с Петром, сказала:
- Ты прибегай домой чаще, Пётр! Клавдия всегда ждёт тебя. Уж какой год по тебе сохнет, лет с двенадцати, - и обратившись к дочери, - чего, глупенькая, зарделась вся, говорю как оно есть на самом деле. Скажи сейчас, может потом и времени у вас не будет. Кто знает, чем эта война обернётся. Беду большую, доча, моё сердце чует.
Простились на опушке бора. Клавдия одарила жарким поцелуем, будто прощаясь навсегда. Пётр шёл, стараясь не оглядываться. Хотелось кинуться к дому, к своей родной деревеньке, защитить, пусть ценой своей жизни.
Одиннадцатого октября, на рассвете, в город ворвались первые немецкие мотоциклисты, обвешанные автоматами, в касках.
Накануне Петр и группа молодых людей были вызваны в комитет комсомола. Они получили приказ уйти из города, был сформирован первый отряд для подрывной работы в тылу врага. Уходили поздней ночью лесными тропами, взяв с собой небольшой сухой паёк и взрывчатку. Возглавил отряд давний знакомый отца. Пётр хорошо знал этого человека, сформировавшего свой отряд из проверенных людей.
Зверства немцев приносили много горя и страданий жителям города. Начались грабежи, избиения, повешения, изнасилования. Расстреливали целыми семьями за малейшую провинность.
Нашлись и такие из местных, которые за кусок хлеба шли в услужение к немцам, строча доносы. В школах были введены новые правила. Там заставляли учить немецкий язык и закон божий. Пётр бывал с заданиями в городе редко, но увиденного хватало надолго.
В один из дней решил заглянуть к себе домой. Поизносилась одежда, пора было надеть пимы, наступали морозные дни. Вечерело, шёл крадучись, давно нехожеными тропами, обходя стороной те, по которым раскатывались на мотоциклах немцы. Уже издали почувствовал запах гари, а подойдя ближе и спрятавшись за деревьями, увидел группу немцев из шести человек и три мотоцикла с колясками, гружёнными награбленным. Они громко хохотали, один играл на губной гармонике весёлую мелодию. Его дом и дом Клавдии были сожжены почти дотла, догорали другие дома соседей. То там, то здесь лежали люди, разметав руки, в основном женщины и дети, стариков в их Гаврилково оставалось мало.
И вдруг он увидел Клавдию, лежащую на спине на снегу, в одной кофточке, в старой знакомой юбчонке, задранной вверх, с оголёнными ногами. В свете горящих фар мотоциклов было видно её лицо в кровоподтеках. Рядом в такой же позе лежала её мать. Один из немцев, хохоча, справлял на неё нужду.
Он понял всё. Болью рвануло сердце. Лёг на землю, подполз ближе, сорвал чеку у гранаты и бросил в немцев, затем ещё одну. Видел их падающие тела. Быстро поднялся, подскочил к убитому немцу, схватил автомат и стал добивать ещё живых.
В наступившей тишине услышал свой крик. Он знал, что надо уходить, что скоро сюда примчаться немцы, но с упорством подтаскивал тела убитых земляков к образовавшейся от взрывов воронке, сбросив с обрыва тела немцев.
Подняв на руки Клавдию, завернул её в одеяло, валявшееся на снегу, и бережно опустил в воронку. Не было времени засыпать эту братскую могилу...
Пётр уже собирался уходить, когда услышал детский голос.
- Петя! Не бросай меня тут!
Оглянувшись, увидел пацана, ровесника его сестры. Тот стоял среди сосен с перекошенным от страха лицом. Мать успела его одеть и отправила в лес, пока не уедут немцы. Поверх кургузого пальто, был повязан материнский платок, в который он прятал озябшие руки.
Уже был слышен лай собак и тарахтение мотоциклов немцев, спешащих на помощь своим. Быстро подхватил пацана на руки и бегом стал спускаться к реке, понимая, что только там от найдёт спасение себе и этому уцелевшему пацану, маленькому свидетелю зверства.
Его не пугал тонкий лёд. Он верил, что река не даст им погибнуть, надо только успеть добежать и перейти Вазузу, схваченную первым льдом. У реки опустил пацана на ноги и велел бежать на тот берег. Он лёгкий, добежит, кто-никто возьмёт к себе в дом. Сам лёг на лёд и осторожно пополз следом. Уже на другом берегу вновь взял пацана на руки и стал быстро углубляться в лес. Ночь была безлунной, небо затянуто облаками, вскоре тихо пошёл снег, белый пушистый, заметая их следы.
Это хорошо, что пошёл снег, - думал Пётр, прижимая к себе дорогую ношу, -
он укроет тела погибших пушистым покрывалом, а потом может и удастся побывать там и всё довести до конца. Он сделал всё что мог. Он дойдёт до домов этих извергов, он отомстит за гибель своей любимой. Он дойдёт...
В отряд добрался уже днём. Валился с ног от усталости. Кто-то подхватил у него из рук мальца. В землянке упал на топчан и уснул мгновенно.
Продолжение следует:
http://www.proza.ru/2016/11/22/1477