Афанасий проснулся до звонка будильника. Поднялся, посмотрел – да, биологические часы работают. Ему припомнилась давняя эпопея, начавшаяся ещё в застойные времена, когда всех интересовал вопрос: нужно ли вводить переход с летнего времени на зимнее и наоборот.
Афанасий ещё тогда понимал, что этот переход глупость, но по просьбе трудящихся решение о переводе часов два раза в год было принято. Люди смирились, но позднее, когда уже появились президенты, и друг за другом то устанавливали то отменяли перевод стрелок, в народе вновь начали обсуждать. Афанасий тогда даже письмо послал президенту, в котором написал, что не царское это дело – стрелки двигать, и даже не губернаторское. В то время как-то раз по телевизору выступал один фермер, который прямо сказал, что если человеку можно объяснить, внушить или даже приказать двигать стрелки, то как объяснить корове, почему её весной на час раньше, а осенью на час позже начинают дёргать за сиськи?
Умная голова. Афанасий тоже полагал, что не стоит менять время, а лучше просто изменить график работы, если кому-то так хочется работать пораньше. На магазинах, парикмахерских, разных учреждениях кругом написаны графики работы, что проще? Стало светлее, можно начинать работать раньше. Так даже у человека, особенно в сельской местности, будет оставаться время для того, чтобы при дневном свете ещё успеть что-нибудь сделать в огороде, например. А стрелки лучше оставить в покое.
Афанасий вспоминал эту эпопею, пока закипал чайник. Он заварил кофе, взял снасти. Кот чувствовал, что хозяин собирается на рыбалку и крутился рядом. Афанасий насыпал ему сухого корма, но тот даже не подошёл, понимая, что впереди свежая рыбка. А ходить далеко было не нужно: здесь же в конце огородов был водоём, который почему-то называют прудом. Это была старица, которая соединена трубой с рекой. Поэтому рыба заходит сюда нереститься и остаётся здесь надолго. Иногда таких сомов вылавливали, каких и в реке не водится. У Афанасия там было приспособлено место для рыбалки: подставки под удочки, деревянное кресло, зонт, даже для кота было сделано место, на котором он любил лежать.
Афанасий собрал снасти, и они пошли с котом к пруду. Афанасию нравилось это время. Сколько раз он приходил сюда на рыбалку утром, ещё до восхода… Поначалу он забрасывал не удочки, а приманку, садился в кресло и наблюдал как на востоке начинает разгораться заря. Вначале краски серые, затем становятся яснее, добавляются всё новые и новые цвета, и каждый раз разные, даже не припомнить повторяющихся. Иной раз яркие краски, а бывают мягкие, голубоватые, не красные.
Афанасий любил это время. Он сидел, вспоминал детство. Сейчас ему уже перевалило за восьмой десяток. Он один. А когда-то в их доме было сплошное мужское население. Он вспоминает это время...
…Когда ему было всего семь лет, то они жили в другом доме, поменьше. Сейчас он тоже стоит, но там уже совсем другие люди. А раньше там жили они – дед Никита, дед Григорий, дед Фёдор и отец Пётр. Афанасий, брат его Виктор - на четыре года старше и брат Юрий - на два года старше. И лишь одна женская душа была в этом доме – его мать с мужским именем Евгения. Отец говорил, что у них мужской монастырь – все здесь мужчины. Когда Афанасию исполнилось пять лет, он спросил деда Никиту:
- Деда Никита, сколько тебе лет?
- Лет столько же, сколько и зим. Хотелось бы, чтобы лет было побольше, а зим поменьше, но никак не получается поменять. Вот, говорят, там где-то у экватора зим не бывает. Уезжать бы туда на зиму. Одни лета были бы, как считаешь?
- Я не знаю… А только сколько годиков-то тебе?
- Годиков? Годов-то? А кто его знает! До ста считал, а после надоело.
- То есть тебе больше ста?
- Да, больше.
- А деду Григорию сколько?
- Тот пацан. Тому ещё едва сотня.
Оба, Никита и Григорий, были прапрадедами, но ещё довольно крепкими. Особый ритуал был у них – баня по субботам. Готовиться к ней они начинали с самого утра. Отец и дед Фёдор готовили баню, а Никита с Григорием веники. Баню нужно было проветрить, убрать листья, оставшиеся с прошлого раза, приготовить дрова, потом воды натаскать, после этого растопить печь и топить. И когда температура станет достаточной, чтобы можно было париться, деды заходили внутрь. В это время мать приносила квас, ставила кружки, пока все три деда вместо с отцом, который, как банщик, подкладывал дрова, парились в бане.
Однажды Афанасий подошёл к бане, когда отец как раз открыл парилку. Оттуда пахнуло таким жаром, что Афанасий испугался и отбежал.
- Папа, там деды, они сварились? Там так жарко!
Отец засмеялся.
- Нет, они не умерли, это их любимое занятие - париться.
Попарившись деды выползали, кряхтя подходили к бочке с водой, обливались, заматывались в полотенца и садились на веранде бани. В это время отец наливал им по кружке квасу, они пили, сидели так какое-то время, потом поднимались и вновь заходили в парилку. Этот процесс повторялся несколько раз. После того как они, напарившись, уходили в дом, мама им готовила ужин. На ужин были две каши гречневая и пшённая, молочное – творог и молоко, сметана, а также овощи. В субботу всегда была запеченная тыква с печёными яблоками. Это был ужин для дедов.
После дедов, проветрив немного баню, отец приглашал сыновей, Афанасия, Виктора и Юрия тоже помыться и попариться. Он их парил веником, только старший лез на самую высокую полку, а Афанасий и Юрий не рисковали туда лезть. Хотя температура была уже довольно низкая. Когда они приходили из бани, деды уже спали. Ужинали они тем же, что и деды. Последними парились отец с матерью.
Это было в субботу, а в воскресенье наступала беззаботная жизнь: река, друзья, футбол. Но в обед нужно было быть к часу дома. Ровно в час выходил Никита в белой рубахе, на груди у него висели три георгиевских креста. Все вставали, когда он появлялся. Никита проходил во главу стола, крестился и читал молитву. Когда Афанасий учился в школе, все уже были атеисты, даже отец с матерью считались атеистами. Но обычай не нарушался – не хочешь молиться – стой и помалкивай. Так делали отец, мать и дети. После молитвы дед присаживался и все присаживались. Никита делал знак – наливай.
Отец наливал вино дедам, себе, жене, а мать начинала разливать борщ. Борщ по воскресеньям готовился мясной, наваристый, кроме него на столе лежали чеснок, мелко нарубленный укроп, петрушка и просто листья стебля зелени, а также помидоры и огурцы. Мать разливала борщ, начиная с Никиты, затем Григорию, Фёдору, отцу, себе, а затем детям. Афанасию наливали последнему. Мать прикрывала борщ крышкой, дед Никита опять вставал, брал стакан, благодарил бога за то, что тот подал им пищу, выпивали по полстакана вина и начинали есть. Ели молча, спокойно. Дед Никита себе обязательно клал в борщ зелени и чеснока. Остальные кто чего. Мальчишки больше любили укроп…
После борща дожидались последнего доедающего, и мать подавала второе. Отец ей помогал. На второе были чаще всего котлеты с пюре, либо с гречкой, либо с пшённой кашей. К пюре готовилась специальная подлива, напоминающая аджику, но не настолько острая. Всё подавалось Никите первому. Нередко он говорил дать ему только котлету, без гарнира. Остальные на выбор либо пшенку, либо гречку, либо пюре. После того, как у всех на тарелках лежало второе, Никита вновь вставал, благодарил Господа за то, что у них есть пища, все выпивали остатки вина и приступали. Никита съедал котлету, вставал, ещё раз благодарил Господа за пищу, извинялся перед всеми:
- Вы тут кушайте, не спешите, а я пойду отдохну.
И уж тут за столом можно было разговаривать, просить добавки, вставать из-за стола. На третье был компот. Весной компоты были из банок, а летом и осенью обычно варился из свежих фруктов.
Вот так проходило детство. Однажды утром в воскресенье дед Никита позвал отца.
- Иди зови попа, буду помирать.
Все решили, что он пошутил, но нет. Пришёл поп, и Никиты не стало. Ушёл из жизни. Затем через пять лет ушёл и Григорий. Так постепенно семья начала редеть, деды умирали, а старшие дети заканчивали школу и уезжали учиться.
Афанасий не любил вторую половину августа. Ему становилось тоскливо, что скоро первое сентября и время идти в школу. Не любил он в школу ходить – каждый день одно и то же. То ли дело летом – раздолье! Поднялся, побежал на пруд, искупался, правда, что-то приходилось делать на огороде, но это было для него как игра. А школа - она каждый день. Первого сентября им объявляли, что с завтрашнего дня они не будут учиться, а будут помогать колхозу в уборке урожая, кукурузы или подсолнухов. Афанасию это было в радость. Они приходили в школу, только одеты были уже в рабочую одежду, и их увозили на машинах в поле, где они выламывали початки кукурузы. Обед им привозили прямо в поле, это был борщ с хлебом и молоко. Все садились здесь же, в поле, кто на что мог, большей частью, около скирды, на солому. И все дружно ели. Вечером вновь приходили машины, и они уезжали обратно.
А перед девятым классом Афанасий уже знал, что они не будут работать. Недели за две мама решила примерить, в чём он будет ходить к школу, и ужаснулась тому, что ничего ему уже не подходит. За лето Афанасий вырос настолько, что и рубашка, и пиджак ему стали малы. Обычно в школе мальчишки были даже ниже девчонок ростом, но в начале года, придя в школу, они не узнавали друг друга.
Стоя в компании перед уроками, Афанасий заметил, что появилась Маня – так её звали чаще всего. Она была самой красивой в классе. Хоть и не писаная красавица, не модель, но выделялась она тем, что одевалась хорошо. Её папа был секретарём райкома, а в то время секретари имели доступ к дефицитам, поэтому она была одета модно и обута красиво. Она привлекала внимание не только мальчишек, но и взрослых парней. Перед девятым классом, первого сентября, она пришла красивая, загоревшая – все три месяца каникул она провела в Артеке и Спутнике.
- Афоня, - обратила она внимание на Афанасия, - ты такой большой стал, ты уже выше меня! Давай померяемся!
Афанасий на полголовы был выше неё.
- Когда же ты успел так вытянуться?
Афанасий был в новом костюме, в белой рубашке и галстуке. Выглядел он очень элегантно.
- Да как-то так само получилось, - улыбнулся он.
- Афанасий, а ты уже выбрал, с кем будешь сидеть? Давай сядем вместе?
- Давай, а куда?
- Да хоть сюда, - и они сели на третью парту во втором ряду.
Они дополняли и понимали друг друга с полуслова. Им было хорошо вместе, их уважали в классе, всегда приглашали на дни рождения. Всегда двоих.
Однажды в апреле Маня пришла расстроенная. Села молча, только поздоровалась.
Афанасий стал спрашивать, она сначала не говорила, а потом, когда они уже шли домой, а он её провожал, он снова стал спрашивать её:
- Маня, что случилось? Ты не заболела?
- Нет, я не заболела, понимаешь… Нам придётся расстаться.
- Ты не хочешь со мной сидеть?
- Нет, Афоня, мне кажется, я в тебя влюбилась… Ты хороший, ты добрый, вежливый и уступчивый. Ты понятливый, и мне с тобой хорошо. Понимаешь…
- Ну и что?
- Так и влюбляются в человека, я не вижу в тебе ничего, кроме хорошего. Я думаю, что я влюбилась в тебя, и нам нужно расстаться.
- С чего ты взяла? Почему?
- Папу переводят работать в Москву, его переводят туда, и мы уезжаем. А мне не хочется уезжать, потому что… Потому что мне хорошо с тобой.
- Ну поедешь, ну закончишь школу, а потом… Ну не знаю… Потом сложно будет.
Они договорились вечером встретиться. Он пришёл к ней домой. Вообще он приходил к ним часто, как и Маня к ним, как говорилось, в их мужской монастырь, её приветствовали старики, ей было интересно с ними поговорить. Особенно с Никитой. Она часто спрашивала у него, как они оказались здесь, Никита говорил, что они, казаки, везде были. И с Ермаком ходили, и до Берлина и до Парижа.
- А с Пугачёвым ходили?
- Не-е-т. Пугачёв бунтарь был, выдавал себя за царя, но нет. Мы тогда ходили с Александром Васильевичем воевать против Пугачёва. Мы, казаки, сами пришли под крыло царя и служили только ему, а бунтарям не служили.
- Как же вы ходили с Ермаком, когда он был во время Ивана Грозного? Это же намного раньше было.
- Чему вас в школе учат? Мы – это казаки, мы ходили, я же не говорю я, я говорю, что мы с Ермаком ходили. Мы, казаки, вольный народ. Пошли в Сибирь, там были люди хитрые. Заманили нашего атамана нечестным путём, мы хотели дружить с ними, а они нас обманывали, хитрили.
- Ну как же, вы же шли туда завоёвывать их!
- Нет, мы дружбу им хотели предложить.
Афоня в доме Мани особо не стеснялся, с отцом Маниным иногда мог и в спор вступить. Жизнь его была почти всё время среди мужчин, поэтому он не стеснялся взрослых и говорил с ними на равных. Спорил про образование, когда менялись формы и встал вопрос о школьниках, которые целый месяц не учатся. Только сельская молодёжь так работала, а городская училась всё время, не приводило ли это к тому, что у сельской образовывались пробелы в знаниях? К тому же, сельская молодёжь в то время имела гораздо меньше возможностей получать информацию: учебники и учителя. В городах музеи, общества, лекции, не говоря уже о более мощных библиотеках. Можно было на подготовительные курсы в институты ходить. На эту тему Афанасий мог спокойно говорить с секретарём райкома, для многих уважаемым человеком.
Маня замечала, что многие, здороваясь на улице с её отцом, как-то заискивали перед ним и перед ней, а Афанасий никогда не лебезил перед её отцом, держал себя на высоте, поэтому она и влюбилась в него… Учился он хорошо, был внимательным к ней.
Они обещали друг другу писать, и тогда первый раз они поцеловались уже по-настоящему.
В мае месяце уже после окончания девятого класса, Маня уехала, они переписывались.
Однажды у Афанасия случился конфуз. Он положил письмо в портфель и пошёл в школу, забыв опустить письмо в почтовый ящик. Они сдавали тетради по литературе с сочинениями, и он сдал свою тетрадь вместе с письмом, которое ненароком вложил в тетрадь утром. Он решил, что отправил его и забыл о нём. И какого было его удивление, когда через два дня учительница принесла тетради, всем раздала, а его тетрадь отдавать не стала.
- После урока подойдёшь ко мне.
Когда после звонка все ученики вышли, Афанасий подошёл. Учитель открыла тетрадь, и там лежало письмо.
- Афанасий, здесь письмо, ты, очевидно, случайно положил его в тетрадь и сдал.
И тут только он вспомнил, что он не опускал этого письма в почтовый ящик.
- Ты переписываешься с Марией?
- Да, переписываюсь.
- Будешь писать следующее, передавай от меня привет.
- Хорошо.
- А сейчас возьми, не забудь отправить. Она, наверное, ждёт…
Она и в самом деле ждала, не дождавшись, отправила своё письмо, в котором писала, что, видимо, Афанасий нашёл ей замену. Афанасий отослал то письмо, написал ещё одно с извинениями, но постепенно их переписка прерывалась.
Закончив десятый класс, он решил поступить в училище. Маня писала ему, чтобы он приезжал в Москву, где было много разных военных учебных заведений, он обратился в военкомат, но там ему сказали, что только на одно училище у них есть разнарядка – в Воронеж. Туда он и поступил. Так с Маней они постепенно и перестали переписываться. То она забудет отослать письмо, то он…
А там учёба… Маня поступила в медицинский, а он стал офицером. И направили его на Сахалин… Сахалин, может, по природе такой же, как и у него. Температура там вроде такая же, но рыбалка… Не сравнить с той старицей, в которой он любил ловить. Рыба там другая, цвет у неё красный, первый год службы пролетел незаметно, он собрался в отпуск навестить родных. Остались из всех только отец и мать, старший брат уехал в Москву, поступил в институт, после сразу в аспирантуру, где защитил кандидатскую, а затем докторскую, стал учёным и переехал в Новосибирск. Алексей – тот дипломат. Трудился где-то за границей советником посла.
Афанасий прилетел в Москву, с аэропорта приехал на Курский вокзал в военную кассу, где ему выписали билет. Поезд должен был отъезжать только через четыре часа, и Афанасий решил съездить к Мане. Адрес он помнил, хотя писем не получал уже полгода, да и сам не писал. А здесь – быть рядом и не зайти.... Может, замуж вышла, может, дети? Он решил зайти…
Он поехал, нашёл дом на Октябрьской площади. Когда зашёл в подъезд, дежурный милиционер спросил его, куда он направляется, в какую квартиру и к кому. Он назвал. Милиционер посмотрел на список.
- Извините, лейтенант, но здесь такие не проживают.
- Как не проживают?
- Не проживают.
Он назвал адрес, милиционер подтвердил, но покачал головой – не проживают.
- А где же они сейчас?
- Можете попробовать узнать в справочных бюро на вокзалах.
А надо ли? Может, так и должно быть?
Он пошёл гулять по Москве, приехал на Красную площадь, посмотрел за сменой караулов, как военный человек отметил хорошую строевую подготовку. За час до отхода поезда он уже был на вокзале, зашёл пообедал в ресторан, и, как только подали поезд, он зашёл в купе, переоделся и сел на нижнюю полку. Зашла пожилая женщина. Афанасий помог ей уложить вещи, у неё была нижняя полка. Они разговорились, кто куда едет, и внезапно Афанасий увидел, что перед их купе остановилась молодая женщина, которая разговаривала с молодым человеком. Она благодарила его за то, что тот помог ей принести чемодан. Афанасий хотел сказать что-то соседке по купе, но в этой молодой женщине он вдруг узнал Маню.
Он открыл рот, но не смог ничего произнести. А Маня всё продолжала благодарить того молодого человека. Афанасий стоял и молчал: быть того не может! Это Маня! Ничего не изменилось за эти шесть лет с того момента, когда он в последний раз целовал эти губки. Женщина по купе сказала:
- Лейтенант, закройте рот, а то муха залетит.
Афанасий встрепенулся.
На этих словах Маня повернулась, увидела Афанасия, её пушистые ресницы захлопали. Она широко раскрыла глаза, смотрела несколько секунд не моргая, а потом сказала:
- Афоня! Афанасий, это ты?
- Это я, Маня!
Она вбежала в купе, обняла его.
- Афонька, милый, как ты здесь очутился, ты куда?
- Домой. А ты?
- А я в санаторий.
- У тебя какое место?
- Десятое.
- Выше меня.
- А ты какой… Офицер! Старший лейтенант. Красивый какой… Дети есть?
- Нет.
- Женат?
- Нет.
- А был?
- Нет. А ты?
- И я нет и нет и нет.
- Ну проходи.
Афанасий взял её чемоданы, помог ей устроиться.
- Ну рассказывай, где ты? Чего?
Пожилая женщина-попутчица вышла.
- Закончила медицинский, а сейчас уже год как отработала и достала путёвку, еду в санаторий в Кисловодск.
Они всю ночь проболтали. Совсем не спали. Ни в какой санаторий она не поехала. Они вышли вместе с Афанасием, взяли такси, приехали домой, и Афанасий объявил родителям, что вот она – его жена.
Вот так они встретились второй раз. В вагоне они стояли в основном в коридоре, вспоминали детство, рассказывали друг другу, как учились. Им было как никогда хорошо, они пробыли у его родителей две недели, потом уехали в Москву, чтобы там дождаться расчета Мани и затем полететь на Сахалин...
У Афанасия началась семейная жизнь, он был счастлив. И она была счастлива. Друзей у них было много, Маня работала врачом педиатром. Она никогда никому не отказывала в помощи, на любой звонок тут же собиралась и уходила, вне зависимости от того, день это или ночь, весна или осень. Её уважали, любили за её трудолюбие. Она могла просидеть возле больного ребёнка хоть целую ночь. Через полтора года у них родился первый сын, а через два года ещё второй. Но это не помешало Афанасию поездить туда, куда его посылали: Сахалин, Верхняя и Нижняя Тура, Пермь, Калининград, без семьи в Ташкент, был и Афган, и Вьетнам. Попадал он и в Африку, о чём даже Маня не знала… Только раз, когда он вернулся из командировки, она увидела, что у него в боку следы огнестрельного ранения.
- Ведь я военный офицер, - ответил Афанасий, - а офицеры принимают участие в боевых действиях.
Она лечила ему эту дырку. Последнее место службы было на западе, почти на крайней точке в городе Неман. Отпуск они с детьми провели дома, отец жил в то время один, матери уже не стало.
- Афонь, - обратился к нему отец, - хватит служить.
В то время к армии было отношение незаслуженное. Афоня сказал, что подумает. Он посовещался с Маней, дети росли, школу уже нужно было иметь постоянную, да и боялась Маня, что отлучается он надолго в горячие точки. По возвращении из отпуска, он подал рапорт, и они вернулись туда, где родились, на Родину.
Правильно казаки говорят: нельзя отпускать мальчика, пока не влюбится. А если влюбится, то всё равно вернётся. И он вернулся в тот дом, где родился он, его отец и прадеды…