11. 1. Вольный туннельный лис Пух. Дождь

Анатолий Хазарев
Предыдущее http://www.proza.ru/2016/11/03/1002

11.1. Вольный туннельный лис Пух

     — А гиц ин паровоз! — говаривали в старину одесские евреи.

     — А гиц ин лис! — готов был сказать Пхото, любивший ввернуть смачное словечко из лексикона извечных соседей великороссов.

     Хотя, гораздо правильнее было бы произнести: «А гиц ин фукс!» Не суть. Лис-огневка посреди России, однако, Москвы, однако, почти под землей, почти в метро… Но за решеткой же! В клетке почти. Зоопарков или зооуголков в Москве не видали? Да и приблудившиеся из лесов и просто одомашненные лисы не были редкостью…

11.1.1. Дождь

     Вольный туннельный лис по кличке, нет, прозвищу Пух, а это именно он вышел из тьмы в круг света, образованный висящей в простом жестяном абажуре почти под самым потолком не очень яркой лампой, и плюхнулся на пухастую рыжую задницу в 5-6 метрах перед Лизкой, уже две недели не находил себе место. Причин было несколько.

     Одиннадцатилетний опыт проживания в почти поверхностном вольере-туннеле (съезде с ТТК на Ленинский проспект в сторону МКАД) просто кричал ему, что давно должен был пойти долгожданный мягкий, белый и пушистый, хорошо отчищающий его шкуру от осенней липкой грязи снег, НО ОН НЕ ШЕЛ.

     Его Хозяин (Хозяин-Хозяин) — спаситель, кормилец, учитель, носитель самого любимого им запаха, самый-самый-самый любимый им человек, стабильно посещавший его после своего возвращения из плена каждый третий день, должен был давным-давно, то есть две недели назад, прийти, НО ОН НЕ ШЕЛ.

     А проклятущий осенний дождь, зарядивший без перерыва с самого бабьего лета, похожий на ледяной душ, смывающий коту под хвост все его титанические усилия по помечанию контролируемой им территории, питающий и так разросшуюся сверх всякой меры лужу, перекрывающую от стенки до стенки проход на поверхность, загнавший в логова, норы, дупла и гнезда потенциальную прибавку к его рациону, должен был прекратиться уже две-три недели назад, НО ОН ШЕЛ.

    

     Нарастала и давила ранимую рыжую душу осенняя хандра. Хозяина (Хозяина-Хозяина) она тоже всегда мучила, ну он так говорил. Ее пик обычно приходился на похмеллоуин, или как там называется этот дурацкий буржуйский праздник, короче три недели назад, но…

     Хорошим лекарством была бы охота, свежеубитый зверь, теплая кровь, но зверь не шел…

     Лучшим лекарством был бы снег, но снег не шел…

     Самым лучшим лекарством был бы Хозяин (Хозяин-Хозяин), но Хозяин не шел…

     Пух СКУЧАЛ! Пух ГРУСТИЛ! Пух ПЕРЕЖИВАЛ!

     А еще…

     А еще его продовольственная программа дала сбой, и уже неделю Пух сидел без свежатинки, нет, вообще без мяса на одном молоке.

     На его мясо-молочной ферме…

     Что? Думаете, у лиса не может быть фермы?

     Может. Очень даже может.

     Разумеется, Пух не разводил каких-либо носителей рогов и копыт. Вообще копыта и их топот, будили у лиса очень нехорошие воспоминания…

     … Однажды Пух, возжелавши продегустировать жеребятинку, прокрался в ближайшие заразы Нескучного сада, где на самом дне около пруда паслись одичавшие лошади, разбежавшиеся в апокалипсис из местной конно-спортивной школы, выбрал коняшку помельче да поболезненнее, санитар, блин, сада, подкрался, примерился… и тут понеслось… Нет, прыгучие крепкие лапы резвенько вынесли его бедовую рыжую голову, пушистый хвост и ненасытное брюхо гурмана из-под копыт взбешенного табуна… Но натерпелся же он страху, несолоно хлебавши, летя пулей к родимой дырке в парковом заборе… Не добежал. Отрезали. Одним прыжком без смазки прошмыгнул резервным маршрутом между чуть разошедшимися в одном месте прутьями ограды. Потом долго удивлялся, голодный и отощавший там пролезал с большим напрягом, а тут… Короче, копыта и рога для него с тех пор — табу.

     Да и взять коров или коз было неоткуда, и хлопотно это… С кормами засада, а навозу с них еще… Фу. Поэтому уже почти одиннадцать лет Пух разводил крыс. Да, разводил, проводил селекцию, откармливал, забивал на мясо (съедал) и доил крысиное молоко.

     … крысы «бастовали», по неустановленной причине задерживалось рождение очередной партии крысят.

     Все запасы были подъедены, правда, были в резерве еще две очень перспективные невинные пока пухленькие самочки, но на них и старую гвардию зуб у лиса просто не поднимался, еще волей судеб подзадержался на этом свете вертлявый и надоедливый ни разу не реализовавший свои инстинкты крыс-производитель-дублер, давно приговоренный к сжиранию в особо жестокой форме, казнь которого откладывалась до появления новорожденных самцов.

    

     Сегодняшний же день, точнее вчерашний закат, Пух встречал, лежа перед лужей.

     Ничего не предвещало положительных перемен.

     Шел и шел остоелозивший дождь. А хотелось мороза, снега…

     В отличие от всюду проникающих тьмы, влаги и тоски, ни холод, ни пронизывающие ветры, тем паче ни снег, ни лед Пуха не пугали. К зиме он как всегда отрастил толстенную рыжую шубу с белоснежной манишкой, начинающейся у пасти и заканчивающейся где-то под роскошным пушистым хвостом, на передних лапах у него были пушистые беленькие гольфики, а на задних такие же носочки. Вообще от канонических лис Пух отличался полным отсутствием в окрасе черного цвета, даже жутко чувствительный нос у него был темно-розовым как у альбиносов. От природы черными были только зрачки его хитрющих изумрудных глаз, но бетонная и асфальтовая пыль от разрушающихся покрытий туннеля вкупе с подсохшими брызгами осенней слякоти вымазали его шкуру в самые мерзкие и грязные, далекие от природного окраса цвета.

     Тоска.

     Пух, придавленный тоской по Хозяину, тяжелыми думами и урчанием, требующего мяса желудка, глянул на непрерывный срывающийся с края навеса поток ледяной воды, повздыхал тяжко, пустил скупую горючую слезу засидевшегося бродяги, не могущего отправиться в путь, свернулся калачиком, укрыл лапы и нос хвостом, не от холода, а потому, что аромат собственного хвоста был гораздо приятнее, чем микс запахов размокших фекалии крыс, гниющих занесенных ветрами опавших в парке листьев, подгнивших досок, отсыревшего бетона стен и мокрого металла контейнеров. Прикрыв глаза, лис умудрился задремать…

     Сначала спал без сновидений, а потом…

     Потом замелькали обрывки событий, которых он даже не мог видеть, глаза еще не прорезались, которых и помнить-то не мог…

     Гибель мамы, братьев и сестер под грохот ружей, автоматов и пороховую гарь. Грязный мешок, голод и жажда, первые впечатления от вони метро, станция, крики женщины, не желающей принять его в свою семью, расстроенное бурчание мужчины… Опять туннели, наконец, его под негромкий деловой разговор извлекли из мешка, послышался звон отсчитываемых патронов, и…

     … Запах, которому было суждено стать его самым-самым любимым. Тонкие нежные пальцы в сгущенке у его еще беззубой пасти… Теплая ванночка… Мягкое сухое полотенце… Шприц с крысиным молоком у его мордочки пять-шесть раз в день… И всюду-всюду тот самый запах и ласковый мужской голос, иногда веселый женских смех… Меховая подстилка… Теплая рука…

     Наконец, у него прорезались глаза, и он увидел того, кто выхаживал его все эти дни. Его держали те самые теплые, тонкие, сильные пальцы, нежно прижимая к тертому свитеру, рыжеватая щетина, зеленые черти в серо-голубых усталых глазах. Хозяин, Хозяин-Хозяин. Даже во сне Пух завилял, весь от носа до кончика хвоста.

     Подстилка. Миска. Клетка. Первая съеденная живая мышь.

     Тягучие дни без Хозяина. Феерически радостные часы у него на руках. Десятилетний Лешка по прозвищу Лис, детские шалости и веселые игры…

     Рыдающий и что-то втолковывающий ему уже полугодовалому лису пришедший после долгового отсутствия и почти в драбадан пьяный Хозяин, именно тогда он и начал разбирать в человеческой речи что-то кроме команд и похвалы, впервые услышал о хозяйской рыжей дочке…

     Грохот и сутолока обороны станции. Трупная вонь. Раненный и полностью поседевший Хозяин, пару месяцев не встававший с госпитальной койки.

     Спокойные в меру пять лет, почти ежедневные посиделки с Хозяином, жирные пролетарские крысы… Запах сначала двух, а потом трех детей на свитере усталого, но счастливого Хозяина, без задних лап приползающего из Рождественских походов. Заламинированная газета с фотографией лисенка и волчонка, прикрученная к стенке его клетки…

     Предчувствие беды. Ужас от потери Хозяина. Надежда на его возвращение. Шапка с его свежим запахом, полученная из рук Гипа…

     Без задней мысли (сама в его миску, стоящую в его клетке, залезла) сожранная докучливая белая крыса… Гоняющаяся за ним злобной фурией, мечущей громы и молнии, Забулдыга (хозяйка ейная)… Перепуганный Лешка и Гип, тащащие его в спасительные верхние туннели. Вольер-туннель, поверхность с небом в клеточку. Первая ночь, оглашаемая воем волколаков и клекотом пернатых мутантов. Первые рассвет, весна, лето, осень, снег, лютая зима. Хлопоты «животновода». Молочко. Молочные крысята. Гости из-за решетки. Новые запахи и вкусы, кровь, разносортная свежатинка, страхи и победы, счастливые спасения. Вольная жизнь. Похождения в Нескучном…

     Возвратившийся из плена Хозяин (Хозяин-Хозяин).

     Первая дезактивация и целые сутки с Хозяином — самые счастливые в его жизни.

     Жесточайшая обида на судьбу — Хозяина теперь нельзя лизать! Но все равно самый дорогой ему человек каждый третий день приходил к своему лисенку, в химзе — даже не понюхать, но рядом… РЯДОМ!

     ХОЗЯИН РЯДОМ!

     Картинки из прошлого оборвались. Не просыпаясь, Пух почесался, смахнул слезу. Провалился в черноту царства Морфея.

     Вдруг он увидел Хозяина. Тот шел по туннелю, ведущему к вольеру. В станционной одежде, любимом Пухом свитере и расстегнутых кителе и жилете без химзы и намордника Хозяин шел к нему и вел за руку маленькую худенькую рыжую девочку в костюме лисенка, ту самую с фотки в его клетке…

     Пух подскочил и ринулся вглубь вольера к входным воротам, спросонок чуть не влетел в решетку, застыл, просыпаясь.

     «Что это было? Сон? Хозяин сошел с ума? Или?..» — пронеслось у него в голове. Прислушался. Принюхался. Просканировал ментально пространство за решеткой и двойными воротами.

     Тишина. Пустота. Никого!

     «Сон! Всего лишь сон!» — догадался лис.

     Сел, уткнувшись в сетку, оплетающую решетку, перегораживающую путь к воротам. Хныкнул. Заскулил по-щенячьи. Слезы огромными горошинами покатились из его зеленых глаз, сбежали по морде, стукнулись об асфальт.

     Опять прощупал окрестности. Пусто. Ветер гоняет мусор, прах и пыль.

     «Чертов сон!» — буркнул сам себе.

     Пух просидел, рыдая, еще полчаса. Наконец, слизнул слезы с морды. Тявкнул зло в пустоту. Поднялся и пошел обратно к луже.

    

     Прогнал обосновавшегося на его месте крыса, покрутился над успевшим остыть пяточком сухого асфальта. Улегся. Свернулся калачиком. Смежил веки, собрался прикрыть морду хвостом, но что-то произошло.

     Пух распахнул глаза, поводил мордой, потянул носом, поднял глаза к небу.

     «Кончился дождь!» — осознал лис.

     Вскочил и облизнулся в предвкушении чуда. И…

    

     … подул ветер с его любимого направления.

     Лис любил ветер из Сити, скользящий по-над Третьим кольцом, после Кутузовского проспекта дважды пересекающий Москву-реку, какофония запахов и звуков заполонила его вольер. Пух зажмурился, пережидая особо злой порыв ветра, открыв глаза, от неожиданности плюхнулся на пушистый зад, распахнув пасть…

     Тучи рассеялись. Черное небо покрыли звезды, а над остатками звукоотражающего забора, огораживающего выезд из его туннеля, повисла луна. Огромная, близкая, золотистая.

     Стихло.

     «Знак перемен! — подумал Пух, облизываясь, отряхнулся, изгоняя со шкуры влагу. — Только бы к добру!»

     Знал бы он, что день ему грядущий уготовил…


Продолжение следует...