Все главные события моей жизни произошли благодаря одному человеку. Во-первых, почувствовал себя мужчиной, во-вторых, поступил именно в этот ВУЗ, в-третьих… Это очень странно, в-третьих, бобслей, хотя абсолютно не имею к нему отношения. Но так бывает.
По правде сказать, стал мужчиной я благодаря незамысловатой лжи. Долго переступал с ноги на ногу, сомневался и мялся в тёмном подъезде, потом решился, наконец, подрагивающим пальцем нажал на звонок и почти сразу выпалил: «Ой, Вера Юрьевна! Вы? А меня друзья на праздник позвали. Неужели ошибся?»
Нет, вообще-то не так… Я стал мужчиной ровно с того момента, как решил быть абсолютно честным. Разве может быть иначе? Дрожащим пальцем нажал на звонок, промямлил что-то невразумительное, Верочка постояла молча, усмехнулась, и мягко так: «Ты не мог ошибиться так точно. Хитришь?» Что я мог ответить? Всё в моей душе сжалось и рухнуло вниз, под пятки, кажется, пробив бетонный пол перекрытий. И вот тогда я собрал в кулак всё своё мужество и, глядя ей прямо в глаза, выдохнул: «Да».
Да, я понял тогда – быть мужчиной, это смелость смотреть правде в лицо, а не то пошлое, что обычно имеют в виду. Это второе, конечно, тоже было бы неплохим подтверждением желаемого превращения, и, по правде говоря, только об этом я и думал. Но… Когда Верочка с улыбкой приняла пакет и жестом пригласила войти, я, смело шагнув в прихожую тут же понял, что мечтаниям осуществиться не суждено. В комнате на диване сидел он – физрук. О бобслее он знал явно больше.
Причём тут бобслей, спросите вы? Да, долгая история. Надо объяснить. Началось всё неожиданно. Однажды вместо заболевшей училки по физике нам прислали молодую, пышущую знаниями, Веру Юрьевну. Когда мы увидели её обтекаемые формы, аэродинамичное облачение и способность отдельных частей тела противостоять гравитации, мы полюбили физику. Я сразу задумался о дополнительных занятиях. Реальность обескураживала ещё больше. Оказывается, Вера Юрьевна – знатная бобслеистка. Слово это было ещё новым, такого вида спорта почти никто не знал, буквы мягко катались под нёбом, отпечатываясь пёстрыми картинками в сознании, и застревали там навсегда. Бобслей. Бобслей. Да, бобслей… Круто… Омрачало это священное камлание только понимание того, что Вера Юрьевна у нас лишь временно. Мы молились, чтоб старая училка как можно дольше не выздоравливала. В небесной епархии, видимо, учитывают коллективные просьбы – наша зануда предпочла пенсию. Но и учиться оставалось недолго. Выпускной класс.
Так или иначе, физика пошла намного лучше. Даже и не ожидал, что такая скукотища может понравиться. Я вдруг осознал, как сила противодействия уравнивает силу действия, как от сопротивления возрастает напряжение и как убывает гравитация согласно квадрату расстояния. Почувствовал, как любой электростатический потенциал готов прийти в движение, порождая магнетизм. Всё во мне стало искриться и искать движения, магнетизма было хоть отбавляй. Я понял, науки бывают только естественные. Остальные - противоестественны. Вера Юрьевна, или Верочка, как мы её называли, нашла слова, объясняющие законы природы простым языком. Слушались, конечно, беспрекословно. Фигура учителя занимала почётное место в наших юных умах. Когда она наклонялась над моей партой, чтоб указать что-то в затянувшемся решении, воображение моё заполоняла непреодолимая тяга к законам природы и, конечно, бобслею. Я представлял, как полированный боб несётся по блестящему лабиринту, взмывая вверх и обрушиваясь со свистом вниз, замирая на самых пиках, и наоборот, почти заваливаясь на невообразимых виражах. Представлял себя известным спортсменом в модной обтягивающей форме. Высокий, широкие плечи, узкие бёдра. Небрежно засунутый под руку шлем лишь подчёркивает стать. «Кто это на дорожке? Верочка, ты? Сто лет, сто зим… Да, вот, пошёл в большой спорт. Да, пределы физических законов – это мне по плечу. Может, потренируемся вместе? Я знаю много про трение…» Короче, я грезил бобслеем. Всё лучшее, что может дать жизнь, теперь было только в бобслее.
Учёба стремительно неслась к финальной пьянке. Прошли основные экзамены, только что сдана и физика. Сдал я неплохо, но вместо радости стоял ошарашенный внезапной мыслью – неужели у меня больше нет повода увидеть её? Неужели это всё? Кто мне объяснит теперь про бобслей?
- Эй, Скелетон, ты на выпускной скидываешься или нет? Заманал тянуть.
Это они мне так. Коллективным разумом мне давно было присвоено такое уважительное прозвище, я не был против, и даже специально акцентировал, чтоб Вера Юрьевна признала во мне родную душу по спортивному призванию. Хитрость вроде удалась, Верочка часто уделяла мне какое-то особо чуткое внимание. Но осознание скорой разлуки… И вот, пока ребята деловито шушукаются по углам о том, кто с кем пойдёт на выпускной и уйдёт с него, я стою, озираясь по сторонам, будто у меня украли боб перед главным заездом. Неужели всё закончилось? А ведь я ещё ни шагу в бобслее…
Тёмный подъезд, звонок, неумелая ложь, неожиданная смелость. Оп, непруха. Кажется, провал.
- О, никогда такого не было, а тут вот опять! – съязвил физрук. – Ты как снег об голову. А у нас все тут, кроме тех, кто там.
- Что это ты обострился? Парень школу закончил. Захотел – пришёл. Разве нет? - вступилась Верочка.
- Нужно задумываться над своими мыслями. И не торопиться спешить. У нас тут педагогический процесс, может. Захотел – ушёл. Разве нет? – парировал тот.
- Не наглей. Ты и сам без приглашения явился.
- Ну ты же вечно временно недоступна. Я беспокоюсь.
- Почему же временно? Для тебя я всегда. Не беспокойся. А мальчика я приглашала, он же физику сдаёт. Ему поступать ещё.
Хоть я и знал, что всё иначе, её доводы нашёл неопровержимыми. Сидел молча и прямо, будто проглотил лыжу. Физрук напоминал капризного ребёнка, осознавшего, что не всё в мире принадлежит ему, и вёл себя нахраписто. Вдруг я понял, его присутствие – удача. Я ведь всё равно не знал бы что сказать Верочке. Даже о бобслее. А так я разрядил дискомфорт её нахождения один на один с гостем, и она явно мне рада. В стаканах появилось вино.
- Ну что? – Верочка приподняла бокал.
- За Веру Юрьевну, - поддержал физрук. - За скоропостижную радость отъезда. А ведь даже не притёрлись ещё. Но во всём важен конец. Правда, Вера?
- Нет, неправда.
- Вот, Скелетон, запоминай. Всегда, когда женщина хочет сказать «да» она говорит «нет». Да, Вера?
- Нет, конечно.
- Во, видал? Что я тебе говорю?
- Слушай, умеешь ты мелочиться по-крупному… Давай останемся людьми. Что это ты тут наглеешь? – Верочка посерьёзнела.
- Да ладно Вера, ты же знаешь…
Он не договорил. Потому что в эту секунду я стал мужчиной. Хоть процессор мой и маленько подтормаживает, в этот момент я понял жгучую правду, которая стояла за выпадами физрука – в этом помещении должен остаться только один мужчина. Это закон жизни. Пригубив вино, дивясь собственной смелости, я спокойно произнёс:
- Не разговаривайте так с девушкой.
Его брови замерли высоко на лбу. Да, я непроизвольно назвал Верочку «девушкой», что было правдой, но скорее он удивился тому, что кто-то заявляет права на голос. Чуть поперхнувшись невысказанным, он тихо спросил:
- А то что?
Помедлив секунду, я через стол плеснул оставшееся вино на него. Это был ва-банк. Драться я не умел.
Он встал из-за стола, я тоже. Слышал, как Верочка хлопочет между нами, но не запомнил её слов, а просто смотрел ему в глаза. Отмахнул его руку, хватавшую меня за рукав. И даже успел замахнуться. Дальше погас свет.
Конечно, свет погас только на моём пульте управления, в остальной вселенной всё было нормально. Я слышал, как Верочка кричит на физрука и гонит прочь. Хлопнула дверь. Щёлкнул замок. Я обнаружил себя сидящим на стуле. Верочка хлопотала у моего лица, прикладывая что-то ледяное. Холодная влага текла по лбу и щекам, и подумалось – можно незаметно плакать. Но не стал. Ведь теперь я мужчина. Этот лёд, холодные капли на лице, пшеничный запах её кожи и какая-то карусель в голове подсказали мне – это бобслей. Именно так он и должен выглядеть. Это первый шаг, посвящение. Перед моим лицом, туго обтянутые хлопком домашней рубахи, мелькали два идеальных боба.
- Ты же хотела, чтоб он ушёл?
Честно-честно, даже резко перейдя на «ты», я попробовал быть формальным. Но уже был не в силах совладать с собой. Точно новорожденный телёнок у вымени, я воткнул своё лицо в эту тёплую ложбину и доверился природе.
Потом, лёжа рядом с ней, ощущая вкус крови на дёснах, вино на губах, соль тела и пряный запах волос, чувствуя боль ушиба и торжественную дрожь тела, непонятную сладость и странное разочарование, я вдруг осознал, что всё это каким-то образом связано. Боль и сладость, соль и кровь, торжество и опустошённость – всё это и есть та жизнь, в которую я только что вступил. Всё было непонятным, но смутно осознавалось, что именно так и должно быть.
- Ты это… Насчёт того, что между нами… Не забудь забыть, - шепнула Верочка.
- Конечно. Завтра.
Тайком смотрел на неё. Как же она оказалась юна! Или я так резко повзрослел? Как много я ещё не знаю! И сколь многого ещё предстоит не достичь. И, да, я ведь совсем ещё ничего не понимаю в бобслее. Отдам-ка, наверное, свой велик соседскому мальчишке. Зачем он мне теперь.