Это было в сентябре 1994 года.
Мы с женой работали на недавно приобретённом дачном участке в Карамышевском районе, около деревни Старанья. Участок был в три раза больше прежнего нашего, что на «Пристани», и который был нам уже - просто мал.
Ещё не было никаких построек – был заложен фундамент бани, которую планировали построить в первую очередь, и жить в ней пока будет строиться дом. Так оно и было, а пока - жили в палатке.
Вечерело.
Пора было идти за молоком к бабе Вале, к вечерней дойке.
Я взял 3-х литровый бидончик и пошёл в сторону деревни.
И тут ухо моё уловило какую-то до боли знакомую мелодию. Это была песня – распевная, широкая и вольная… Она так органично вписывалась в эти наплывающие сумерки, в этот простой русский пейзаж, что, казалось, сам воздух рождал эти плавные, обнимающие землю звуки.
Это были не звуки радио или транзистора, это были звуки самой земли, это была мелодия самого поля.
Недалеко от дороги крестьянские женщины, работники животноводческой фермы, складывали в копны сухое сено и пели.
По мере моего приближения, я всё чётче различал слова и голоса поющих:
Ах, ты степь широ-о-о-кая,
Степь ра-а-здо-о-льн-ая…
У меня перехватило дыхание оттого, как непринуждённо, красиво и старательно пели эти простые крестьянки песню, может быть в сотый или
даже в тысячный раз…
Ах, ты степь широ-о-о-кая,
Степь ра-а-здо-о-льн-ая,
Ах, ты, Волга ма-а-ту-шка,
Волга во-о-льна-а-я…
Они пели её, чётко выговаривая каждое слово, красиво выпевая каждую ноту. Пели, как будто знали, что поют в последний раз, что больше уже никогда им не придётся так спеть.
Пели со слезами на глазах, зная уже, что их ферму приговорили к сносу, и что все они остались без работы и средств к существованию.
Это была действительно последняя животноводческая артель совхоза «Большевичка» в деревне Старанья.
Ферму закрыли.
Коров сдали на мясо.
В деревне закрыли медпункт и телефонную точку, за которую сельсовет перестал платить.
К тому же злодеи вырезали за деревней полкилометра проводов, и она почти три месяца погружалась ночами в кромешный мрак.
Артель распалась.
Люди разбежались - кто в город, кто - куда глаза глядят.
С той поры я ни разу не слышал, чтобы в опустевшей деревне кто-то пел.
Январь 2015, Псков.