(Из сборника «Отдохните, сударыня!»
Посвящается инженеру Виталию Моисеенко.
1.
Фёдор Татьянович и сегодня был влюблён в свою жену точно так же, как и двадцать лет назад, когда нашел её, спящую в копне.
Их группа студентов тогда оказалась в одном колхозе с группой студенток из медицинского. И когда юный тогда Федя побрёл за копну по естественным для арбузного поля надобностям, то наткнулся там на отдыхающую Танечку.
Я очень надеюсь, дорогая моя сударыня, что Вы уже нашли свою самую главную Любовь, и у вас всё хорошо с вашим мужем.
А Танечка к этому времени уже отчаялась найти себе мальчика по её росту, так как играла в институтской команде волейболисток. Поэтому сразу поняла: это судьба её пришла и нашла тут, спящую в пахучем сене. Она деликатно отвернулась, пока её будущий муж Феденька почти уже справил свою заботу. Но потом, не утерпев, подала знак, мол, тут она. Просто кашлянула. От этого «кхе-кхе» у Феди случился какой-то безумный, просто бешеный припадок стеснительности, а попутно и заикания, который медичка Танечка безошибочно определила как ступор влюблённого человека. И назад, на поле с арбузами, они шли уже, держась за ручки. Вернее, крепко держала за ручку маленького, худенького Федю Танечка, могучая и высокая, на полголовы выше Феди.
Я пришел на завод, когда Фёдор Татьянович был уже заслуженным специалистом. Мне было удивительно, почему Фёдор Татьянович охотно откликался на кличку «наш Татьяныч»,
Оказывается, так прозвали его мужики в их дворе. Когда Танечка кричала в форточку: «Фёдор! Домой!», Фёдор Татьянович, игравший с ними в домино и даже выказывающий несвойственный ему в обычной жизни азарт, тотчас же терял интерес к игре, бросал кости и торопливо спешил в подъезд.
Злые языки (а таких в нашем городе ровно половина, остальные мужчины) передали это прозвище на завод, где работал Фёдор. И там тоже иначе как Фёдором Татьянычем никто его не называл, на что он, впрочем, благодаря природному добродушию, никак не обижался и откликался охотно.
Танечка же после института сразу попала в городской вендиспансер. Вы, конечно, сейчас не знаете, сударыня, а тогда у любого работника вендиспансера, будь то самая скромная регистраторша, имелись безграничные возможности.
Однако были и издержки этой важной профессии.
Всякая профессия накладывает на человека свой неумолимый отпечаток. Повар ресторана – он и дома подкладывает в котлеты побольше хлеба, а мясо несёт в сумке обратно на работу. Учительница поправляет оговорки косноязычного мужа и требует привести родителей. Венеролог физически не терпит ездить в общественном транспорте своего города, так как половину пассажиров он знает не только в лицо.
Насмотревшись на анамнезы пациентов на работе, Танечка, а теперь уважаемая Татьяна Львовна, вела себя очень строго и с мужем. Те же бабьи сплетни поговаривали, что даже заставляла его раз в неделю сдавать унизительные анализы, правда, на дому. Но это всё могло быть от бабьей зависти. У зависти не выдерживали нервы смотреть, как хрупкий Фёдор Татьянович и статная Татьяна Львовна, всё так же выше мужа на полголовы, вечером, держа друг друга под руку и нежно касаясь плечами, чинно шли в магазин за кефиром.
Завод, куда я получил распределение после института, выпускал промышленные лазеры. Наш отдел отвечал за их настройку. Это сейчас лазеры бывают разных размеров - от блохи до слона, и разных возможностей. А тогда это был большой серьёзный аппарат размером с жирафа, и, как жираф, требовал внимательного к себе отношения и ухода. Стоил лазер много миллионов тогдашних рублей и мог делать чудеса, о которых я до сих пор не имею права рассказать.
В нашем отделе, в общем-то, все мы были наладчиками этих самых лазеров. Но самым умелым был Фёдор Татьянович.
Он-то уж был из мастеров мастер. Фёдор Татьянович настраивал главное в лазере - оптику, поэтому в его руках был спирт для протирки стёкол и кристаллов.
Кто не знает, тому не понять, что такое был спирт при советской власти. Об этом надо писать отдельный научный трактат, а я, сударыня, пока не умею писать трактаты.
Человек, имеющий доступ к бутыли со спиртом, по своему авторитету среди трудящихся сейчас был бы приравнен к депутату районного масштаба. А имеющий доступ к цистерне – к олигарху. Объёмы многогранных отношений Фёдора Татьяновича с человечеством ограничивались канистрой спирта в месяц. Это соответствовало бы сейчас так примерно заведующему винно-водочным отделом большого гастронома.
Когда я пришел в отдел, уже назревала будущая беда нашего коллектива. А именно: появились подозрения, что и сам Фёдор Татьянович иногда позволял себе лично злоупотребить своими возможностями для протирки стёкол. И по мере того, как со временем его руки становились всё более золотыми, одновременно увеличивалась амплитуда их дрожания, когда они были трезвыми. Вернее, когда был трезвым сам Фёдор Татьянович.
Зато, запершись в кладовой и приняв положенную рукам заведующего отделом гастронома норму, руки наладчика Фёдора Татьяновича становились действительно неподражаемыми. Движения их теперь были строго размеренными, точными и тонкими. Вся оптика переставала косить, и укрощенный лазер смиренно светил, куда надо.
Начальство уважало Фёдора Татьяновича. А коллеги уважали ещё и его Татьяну Львовну, так как, бывало, пользовались её профессиональными возможностями по мере попадания в различные легкомысленные обстоятельства, а она свято хранила их маленькие ничтожные медицинские тайны.
2.
Однажды к нам приехал ученый из закрытого города атомщиков К. Об этом городе жители нашей страны знали лишь то, что в нём работало что-то атомное, жутко секретное.
Все в стране знали о существования у нас таких закрытых городов. Ходили разговоры о сказочности жизни в них, будто в магазинах там свободно лежала колбаса, и даже бывали - о, вожделение - бананы! В последнее, правда, никто особо не верил, но о существовании в мире бананов пели по телевизору в своих песнях романтично настроенные барды. Не известно, как у бардов, но в самой стране в те годы и с варёной колбасой было весьма туго, хотя сейчас в это трудно, конечно, поверить. А уж про экзотические бананы и говорить было нечего.
Простому гражданину приехать в закрытый город и осмотреть его достопримечательности было никак не возможно, так как город был битком набит всякими секретами государственной важности. Простой гражданин мог случайно, ненароком их коснуться. Чтобы поехать в гости, например, к своей бывшей однокласснице, проживающей в закрытом городе, простой гражданин должен был сначала сдать экзамен соответствующим службам, что он умеет хранить секреты различной степени важности. Тогда ему выдавали пропуск, чтобы он смог увидеться с предметом своей романтической мечты (я имею в виду не банан, а одноклассницу), с которой расстался, например, ещё в шестом классе и все эти годы только писал ей проникновенные письма.
Одноклассница, работающая в закрытом городе, кстати, тоже имела справку, что умеет хранить государственные секреты. И если она работала, например, парикмахершей, то обязывалась никогда никому ни за что не рассказывать до конца своей жизни, что ей сказал секретный физик-атомщик, которого она подстригала позавчера вечером и случайно выдернула у него волосок из носа. Вот в этот-то миг он ей что-то и сказал вслух. А что – мы с Вами, сударыня, никогда не узнаем, так как все парикмахерши в закрытом городе умели надежно хранить любые секреты.
Впрочем, самим жителям такого закрытого города, несмотря на их колбасно-банановые привилегии, жилось тоже непросто. Они не могли, например, запросто вот так нагрянуть к вам в гости или даже в деревню к родителям. Перед выездом из своего города они должны были рассказать соответствующим службам, куда едут и к кому, сколько колбасы и бананов везут в качестве гостинцев и когда вернутся. А также представить список, с кем в родной деревне предполагают живо и накоротке общаться, по возможности избегая иностранных агентов.
Так как мы работали тоже, хоть и в обыкновенном городке, но на непростом заводе, у нас, у всех наладчиков, были все нужные справки. Просто в городе К. ни я, ни Фёдор Татьянович ещё не были. И конечно, нам было любопытно, как там у них. Судя по всему, неплохо. Это было видно по учёному, который приехал к нам на завод.
Мне он сразу понравился. Мы прозвали его Весёлым Атомщиком, потому что он легко и человечно общался со всеми, рассказывал смешные анекдоты и ни капельки не походил на маститого учёного, каких показывали нам в кинофильмах.
Тут я хочу сообщить Вам, сударыня, одну мысль, которая, возможно, Вас огорошит.
Оказывается, в богатом животном мире Земли есть существа б о л е е л ю б о п ы т н ы е, ч е м ж е н щ и н ы. Представляете? И теперь догадайтесь, кто? Ладно, не буду Вас мучить.
Это мужчины.
Но, конечно, не какие-нибудь там, простые мужчины, которых Вы знаете, а учёные. Учёные не в смысле, проученные кем-то, хотя и это не исключается, а занимающиеся наукой.
Самые любопытные учёные – физики. Им чем глубже в атом заглянуть, тем круче. Впрочем, сам я физиков всерьёз уважаю, так как ничего не понимаю в их науке.
Весёлый Атомщик рассказал нам, что есть у него задумка заглянуть в их действующий атомный реактор. Реактор небольшой, размером с дачный домик советского инженера. Посветить бы туда нашим лазером и посмотреть, что там варится и булькает.
Ну, как Вы, сударыня, примерно. Представьте: Вам нужно заглянуть в свою кастрюлю, а тут неожиданно выключили электричество. Во всём доме. А борщ-то уже кипит! Вы берёте мужнин фонарик, поднимаете крышку и - вот Вам, пожалуйста, пора выключать газ – капуста дошла. Тем более что муж давно уже ворчит и бродит по кухне, стремясь нащупать Вас в темноте, чтобы спросить за борщ по всей строгости семейной жизни.
Так примерно и Весёлый Атомщик с их реактором. Только в их реакторе крышки как раз и не было. Вернее, она была, но не поднималась.
Тут я позволю себе напомнить Вам, сударыня, что описываемые события происходили задолго до известных всему миру трагедий планетного масштаба, когда ученые до того привыкли к своим атомным игрушкам, что на некоторое время совершенно утратили чувство серьёзности.
С Вашего позволения, сударыня, я продолжу.
Итак, Весёлый Атомщик с единомышленниками задумали просверлить в своём атомном реакторе дырочку. Примерно такую, какую пробуравил когда-то ржавым гвоздём мой друг Никандыр в пионерском лагере в девчачью душевую. А вожатый Аркадий увидел и строго отобрал у него гвоздь. Потом долго примерял свой глаз к дырке, чтобы проверить, не занозят ли её края и не мог ли поранить свой глаз Никандыр, уныло стоящий рядом. Иначе пришлось бы вести этого нерадивого пионера к медсестре, а она как раз мылась в этой самой душевой, так что помощь могла не успеть. Наконец, когда вожатый убедился, что медсестра помылась, а помощь никандыровскому глазу вроде бы и не особо нужна, он ещё более строго сказал, что так поступать пионеру нельзя. И он сегодня же поставит Никандыру на вид. Это было страшно. Никандыр не знал, что это такое – поставить на вид, пока не увидел, что вожатый поставил возле дырки часовым своего друга физрука и велел ему стоять до захода солнца.
Весёлый Атомщик сказал, что в их славном закрытом городе К. нет ни одного лазера. И он приехал просить какой-нибудь, хоть самый захудалый, им только посмотреть. А через неделю они отдадут, сразу же, как только разглядят, как там, в реакторе, варятся и булькают всякие атомные нуклоны и нейтроны. В конце концов, из этой затеи должно получиться что-то хорошее для страны. Как минимум - докторская диссертация для начальника Весёлого Атомщика, а также самого Весёлого Атомщика и других любопытных единомышленников.
Весёлый Атомщик ходил по заводу, и от него пахло диссертациями также для сопровождающих его лиц – нашего директора и главного инженера.
В конце концов, наш директор, у которого хотя и было обостренное обоняние на всё хорошее, однако на вышестоящее мнение всё-таки обострение было гораздо острее, позвонил министру. А тот взял, да и разрешил. Директор распорядился отправить наш самый лучший лазер в город атомщиков К. и помочь им там, если что чего.
Мы подобрали самый лучший из тех, какие было не жалко, и отправили в город атомщиков К.
Не прошло и недели, как нам позвонил Весёлый Атомщик и сказал, что всё готово, лазер получили и уже даже навели на реактор. Пора приезжать кому-нибудь помочь его включить, а то они не знают, где у него включатель.
Вообще неприспособленность учёного к быту, сударыня – самая распространённая черта его характера, воспетая, кстати, во многих кинофильмах. Женщина, вышедшая замуж за учёного, годами учит его выносить мусор в мусоропровод, пока не позволит ему некоторые послабления, например, выходить к мусоропроводу без галстука и в одном тапочке.
Стали собирать желающих в командировку. Как-то само собой подразумевалось, что поедет Фёдор Татьянович, а меня прикрепят для надзора за ним.
Фёдор Татьянович сразу отказался, так как командировки не любил.
Дело в том, что после каждой командировки и возвращения домой жена Татьяна, превышая свои супружеские полномочия, долго и профессионально подозревала его в нарушении верности и своими претензиями оскорбляла их совместную любовь. Она, конечно, знала, что всегда была неправа, но ничего не могла с собой поделать, ибо критические возраст и разница в росте неудержимо управляли ею. А тут ещё и профессия обязывала. Фёдор Татьянович жалел её и терпел, так как знал, что день-другой - и всё образуется. Отсюда, кстати, от этого «день-другой» и пошли мифы о том, что Фёдор Татьянович сдаёт после командировок анализы и день-другой ждет результат.
Я тоже ехать категорически отказался. В глубине души я считал планируемый эксперимент научной авантюрой. А я с детства не любил всякие авантюры.
В авантюрах всегда попадало больше всех мне. В школе, например, если мы с ребятами приходили на танцы, что в нашем городке было безусловной авантюрой, то первого били меня. В институте, если нас посылали на стройку, то на меня обязательно падал подъёмный кран. И т.д.
- Извините, - сказал я начальнику, - но в авантюрах, которые за годы моей жизни пронеслись над нашей страной, проносило чаще всего именно меня.
С пафосом я переборщил. Начальник отечески положил руку мне на плечо и с чувством сказал:
- Может, пронесёт, Юра, и на этот раз. Мы выплатим вам с Татьянычем двойные суточные.
Обещание двойных суточных сильно поколебало нашу с Татьянычем категоричность, так как половина этих двойных в данном случае прямым ходом шла в наши личные мужские заначки без риска быть учтёнными в семейной кассе.
3.
На вокзале города К. после того как мы с Татьянычем прошли необходимые формальности в связи с прибытием в закрытый город, нас встретил Весёлый Атомщик с несколько озабоченным лицом.
- Рановато мы вас вызвали, - сказал он. - Пока не всё ладится. Не можем проделать дыру в атомном реакторе. Ничто его не берёт, ни одно сверло.
- Вы в какую сторону его вращаете - по часовой стреле или против? Там на дрели есть переключатель… – у меня, как Вы, сударыня, помните, было своё твёрдое представление об учёных.
Весёлый Атомщик улыбнулся вопросу как шутке и не обиделся, чем понравился мне ещё больше.
- Ладно, есть у меня на даче дедушкин буравчик, должен взять, - уверил он нас и повел к машине известной всем тогда марки. – А пока едем в спецгостиницу.
Машина Весёлого Атомщика чихала и чадила, как корабль-сторожевик, ставящий дымовую завесу от врагов. Я предложил ему поменять сальнички клапанов. Но владелец скромно пояснил, что это он на днях изобрёл античадитель, который вставляется в глушитель. Жена разрешила ему выпилить своё изобретение на кухне и даже отдала на распил ненужную сковородку, так как с понедельника садилась на диету.
- Пока, как видите, - пояснил учёный,- мой античадитель требует доработки. Но уже выявились неожиданные особенности. Если потянуть вот за это кольцо, то дым меняет цвет. Я уверен, это флуктуация.
Он потянул, и дым за нашей машиной заиграл всеми цветами радуги. Машины сзади и сбоку испуганно отпрянули. Мы одобрили несомненную пользу флуктуации. Я твердо решил по приезде домой посмотреть, что это слово значит.
По дороге Веселый Атомщик сделал некоторый крюк, чтобы показать нам закрытый город К., которым он очень гордился. Я не сведущ в архитектуре, поэтому, на мой взгляд, город как город. Ничем особенным не отличался от других.
Нет, особенности, конечно, были. Не знаю, как сказать - какая-то атомная фронда. Непривычная нам раскованность и бесшабашная вседозволенность чувствовалась во всём.
В скверах стояли необычной формы скамейки, в виде расщеплённого атомного ядра. Уличные фонари не выключались вовсе - в городе некуда было девать электроэнергию. Запомнилась остановка автобуса, которая была исцарапана не привычными краткими выдержками из толкового словаря, а кто-то вывел гвоздём прямо по штукатурке формулы распада урана. Смутно я помнил из института, что уран распадается в плутоний плюс ещё какую-то дрянь из таблицы Менделеева. А тут из формулы узнал точнее, в какую, но Вам, сударыня не скажу, так как это секретная дрянь.
Подъехали к памятнику Вождю, который вылепил друг Весёлого Атомщика, тоже физик, а на досуге скульптор-самоучка. Это был тоже не обычный Вождь, а атомный. У памятника было шесть рук, как у бога Шивы. Веселый Атомщик объяснил, что этот памятник символизирует поиски и искания, сомнения и озарения рядового учёного, каким, в сущности, был и сам наш Вождь. Памятник попутно символизировал триединство рабочих, крестьян и учёных. Сам скульптор сначала, пока лепил, об этом не знал, а просто выбирал приемлемое положение рук. Но когда так написали в газетах города, то охотно подтвердил, что - да, так и задумывал.
Левые руки были – одна в кармане брюк, другая указывала вперед, а третья чесала затылок. В правых руках Вождя было по головному убору – кепка, шляпа и шапка-ушанка, что олицетворяло также триединство кепок. Выражение лица памятника было задумчивое. Вождь был как бы на стадии сомнений, то есть, решал, что надеть себе на голову сегодня и ждал, что скажут синоптики закрытого города.
Половина жителей города была уверена, что скульптор гений и теперь открыл всем глаза: у Вождя и в самом деле было столько рук, иначе как бы он успел натворить в стране столько дел? Со стороны же властей выражались некоторые сомнения. Но поскольку никто из представителей власти никогда не видел Вождя лично и не пожимал ему руки, а памятник, по слухам, был занесён в свод ЮНЕСКО как образец атомного авангарда, то власти решили всё оставить на усмотрение художника, что в любом другом городе было бы тогда невозможно. Попросили только не прибавлять больше конечностей.
Наконец автомобиль привёз нас к спецгостинице. Когда рассеялся приветственный праздничный чад от нашей машины, я разглядел здание.
По форме оно мне понравилось. Проектировал его неизвестный нам Веселый Архитектор, накануне читавший всю ночь книгу о великом Корбюзье. Водосточные трубы шли по зданию как попало, по неведомым другим архитекторам законам, но, в основном, вертикально. Окна были все разных размеров и форм.
Это по форме. А по содержанию гостиница представляла собой обычное трехэтажное женское общежитие, в котором на верхнем этаже была выделена одна полноценная квартира для гостей.
Когда мы шли по коридорам, двери всех комнат, поскрипывая, приоткрывались, и в щёлочках каждой виднелось по одному любопытному глазу.
В нашем номере труба за окном, имеющем форму яблока, рассекала окно пополам, из-за чего наружу открыть его было невозможно, зато оно открывалось внутрь.
Весёлый Атомщик разулся и первым прошел в номер.
- Пользуйтесь, - гостеприимно распахнул окно Весёлый Атомщик и смахнул створками металлическую вазу, но я успел её поймать. – Хорошо, что ты поймал. А то тут под нами живут наши достопримечательности Ниночка и Юленька. Если бы ты не поймал или кто-то громко топнул каблуком, то они могли бы воспринять это как приглашение.
- Куда приглашение? – наивно спросил Фёдор Татьянович.
- На танец вальс, - ответил ему я и на всякий случай разулся.
Фёдор Татьянович развернул свой походный дипломат. Оттуда появился фигурный пузырек со спиртом и закуска «мечта командированного» - сало из красивых вкусных слоёв. Веселый Атомщик, сглотнув слюну, заспешил уйти, так как ему ещё надо было дотемна попасть на дачу за дедушкиным буравчиком.
Фёдор Татьянович разлил по стаканам. Мы чокнулись. Комната затянулась весёлым разноцветным дымом. Это на улице стартовал Весёлый Атомщик, как бы чокнувшись с нами. Фёдор Татьянович закашлялся, но все-таки выпил и пошел захлопывать створки. Я, воспользовавшись моментом, проделал отработанный в предыдущих командировках финт: спрятал фигурный пузырёк и заменил таким же почти пустым, где оставалось на дне.
- Как быстро кончается всё хорошее!.. – взгрустнул Фёдор Татьянович, увидев ёмкость опустошённой. – Я, пожалуй, схожу.
- Смотри, Татьяныч, - сказал я, - береги честь смолоду, а платье спьяну. Я обещал Татьяне Львовне привезти тебя нетронутым.
- Об чём речь, Юрочка! Татьяныч меру знает.
Я проследил, чтобы он обулся. Намерение Фёдора Татьяновича у меня беспокойства не вызывало. У Фёдора Татьяновича было ценное качество – нигде не пропадать.
«Выйдет, убедится, что все магазины закрылись, проветрится и вернётся. Спать крепче будет», - так я думал.
Вышло, сударыня, не совсем так.
Фёдор Татьянович даже и не думал соваться в магазины, так как время было уже сильно после семи, когда для водочных покупок уже наступал комендантский час. Так, сударыня, было тогда по всей стране. Но Фёдор Татьянович знал, где можно получить искомое в незнакомом городе. Поэтому он двинул сразу на вокзал.
Там стоял как раз экспресс «Москва-Д.», где Д. – известный всем южный город. Стоянка была двадцать минут, и все двадцать минут Фёдор Татьянович торговался с усатым южанином - официантом вагона-ресторана.
В последнюю минуту, уже после свистка, купцы ударили по рукам. Поезд тронулся, унося довольного южанина в столицу, а в руках такого же довольного Фёдора Татьяновича остались две бутылки «настоящего фирменного» коньяка под названием
Дорога назад всегда короче. Фёдор Татьянович шёл, напевая. Правда, ему как опытному завотделом гастронома всё казалось, что одна бутылка легче другой. Фёдор Татьянович то и дело смотрел на них, но уже совсем стемнело. А сквозь фонари изъяна он не находил.
4.
Алкоголь, сударыня, не делает человека ни грубым, ни смелым. Он только усиливает его сущность. Хам становится дерзким хулиганом, а робкий человек превращается в чрезвычайно деликатного. Теперь представьте, в кого превращался Фёдор Татьянович, если он и в трезвом-то виде уступал дорогу даже мухам.
Убедившись, что подъезд женского общежития запирается местными властями на ночь, Фёдор Татьянович сначала приуныл, так как стучать и ломиться в двери было выше его сил. Но пребывание в закрытом городе гениев оказалось заразительным и дало свои плоды. После сложных расчётов и борьбы с самим собой Фёдор Татьянович принял нетривиальное решение: попасть в свой номер по водосточной трубе.*
Предупредите, пожалуйста, сударыня, своих друзей - всех, кто попробует повторить подвиг Фёдора Татьяновича, что влезть по водосточной трубе, не выпуская из рук двух бутылок фирменного коньяка, возможно только в пьяном виде и приподнятом настроении.
У Фёдора Татьяновича присутствовали оба эти компонента успеха. Не выпуская из рук дорогой добычи, работая только ногами, он пополз вверх, слегка погромыхивая бутылками по трубе. Со всем старанием, с каким он делал всё в своей жизни, Фёдор Татьянович полз уверенно и аккуратно, не заминая даже брюк. Но на уровне второго этажа какой-то неожиданный крючок зацепил его за шиворот. Побившись некоторое время, как рыба на мормышке, Фёдор Татьянович понял, что засел крепко, и замер. Ему надо было обдумать своё положение.
После пятиминутного обдумывания выяснилось, что в том положении, в каком Фёдор Татьянович очутился, самое трудное было - не слезть с крючка, а придумать фразу, какую следовало сказать, когда утром его обнаружат гостеприимные хозяева города. Фёдор Татьянович тихо бился головой о трубу, но ничего умного из трубы в голову не приходило.
Внизу заурчал мотор и подъехала милицейская машина.** Если помните, сударыня, это были ещё те машины, при взгляде на которые в головах граждан встрёпывалась мысль о путешествиях в дальние страны. Лучше, в Африку, так как цвет машины был преимущественно желтый.
Дальнейшие события нуждаются в авторской реконструкции, так как рассказывалось о них по-разному. Всеми участниками по-разному.
5.
В машине были двое: старший наряда - сержант Рынько, и младший – стажёр ефрейтор Летописько'. Стажёр с отличием окончил милицейские курсы и неделю назад получил распределение в закрытый город К. Однокурсники ему завидовали.
Но завидовать пока было нечему. По приезде к месту службы в город К. стажёра попросили повременить с общежитием и временно поселили в какую-то каморку рядом с продовольственным магазином. Из-за погрузочно-разгрузочного шума по ночам стажёр хронически не высыпался, поэтому быстро полюбил ночные дежурства. Накануне он самостоятельно привёл в отдел двух граждан, похожих на сильно перебравших. Ему показалось, что они дерутся – так оголтело они хватали друг друга за грудки и царапали гвоздями что-то на стенах остановки автобуса. С трудом стажёр разнял их и триумфально притащил в отделение.
В отделении выяснилось, что это известные в городе физики-атомщики. Они как раз выводили новую атомную формулу. Привод в милицию сбил их с мысли и нанёс народному хозяйству страны ущерб неизвестной величины, возможно, непоправимый. Ефрейтору Летописько' объявили выговор и пообещали снять премию, если он заслужит её вообще.
Синдром вчерашней неудачи ещё довлел в мозгах стажёра, и он с унынием слушал опытного сержанта Рынько, как вести себя в закрытом городе всякому приезжему ефрейтору, хоть и закончившему с отличием скоротечные курсы милиции, но несущему в своих мозгах налёт глубокой сибирской провинции.
Подъехав к общежитию, они вышли из машины и стали молча наблюдать за телодвижениями зависшего на трубе незнакомца.
- Да, дела, - негромко сказал сержант. – Такого и я не упомню. Может быть, с глазами у меня что… Доложи-ка, стажёр Летописько', что ты видишь окрест себя и твои действия! Говори тихо, не спугни, а то улетит.
- Ну, тут всё ясно, товарищ старший сержант. Я вижу иностранного диверсанта. Возможно, заокеанского. В руках у него две бутылки с зажигательной смесью. Могу снять его одним выстрелом.
- Отставить одним выстрелом! Два с минусом, тебе, стажёр!
- Да вы не беспокойтесь, товарищ сержант, я у себя дома белке в глаз попадаю!
- Тут тебе не тайга, стажёр Летопи'сько!
- Летописько', товарищ сержант.
- Ты, Летописько', не в белку, ты в меня попасть хочешь. Чтобы и меня оставить без премии? Где ты видишь у него парашют?
- Так зарыл, товарищ сержант. В месте приземления.
- А рация? А чёрные очки, плащ и каблуки со следами козла?
- Понял, товарищ сержант. Есть взять живьём! – Летописько' стал разуваться. Пока сержант Рынько задумчиво изучал обстановку, он уже раскручивал портянки.
- Отставить задержание, ефрейтор. Возьмёшь в городской библиотеке том Большой советской энциклопедии на букву «Д».
- Есть, товарищ сержант!
- Найдешь там статью под названием «Деликатность» и выучишь наизусть. Сдашь мне зачёт. Понял?
- Есть, товарищ сержант! А как пройти в библиотеку?
- Поздно! Закрыта уже библиотека, опоздал. Завтра!
- Есть, товарищ сержант, завтра!
Сержант Рынько с тоской думал о том, как будет писать рапорт о задержании на трубе возможного шпиона и как над ним будет потешаться весь горотдел. Невольно он всячески затягивал этот акт исполнения долга.
- Вот ты подумал, Летопи'сько твоя башка: а вдруг, это наш гражданин?
- Летописько', товарищ сержант.
- Ну, извини, я же не знаю пока, чем ты думаешь. Хорошо. Что мы имеем, Летописько'? А имеем вот что. Простой советский гражданин идёт себе домой. Из библиотеки! – последнее было сказано сержантом Рынько с ударением. – Видит: женское общежитие. Решил на часок морально оступиться. Мало ли что советский. Мужчина. Видишь, задумался. Что, мол, он теперь дома скажет.
- Опять учёный?
- Может, и учёный. Полез за нужной народному хозяйству мыслью. Ты о презумпции невиновности знаешь, что-нибудь?
- Проходили на курсах. На букву «П». Сначала документы спросить. А потом уже стрелять.
- Уже лучше.
Поощрённый Летописько' вычислил:
- Я думаю, в двадцать первую лезет.
- Точно. К Нинке ползёт, их окно.
- Вы, товарищ сержант, имеете в виду Нинель Александровну? Или Юлию Афанасьевну?
- Может и к Юльке, - согласился старший наряда, слегка задетый знаниями стажёра о проживающем контингенте общежития. – Всё зависит от темперамента гражданина.
- Темперамент – это на букву «Т», товарищ сержант?
- Достал ты меня, Летопи'сько! Пардон, Летописько'. Темперамент - это на букву «е», «х» и «п». А точнее узнаешь завтра у нашей Нинель.
Сержант решил, что настал момент, и зычно крикнул:
- Ваши документы, гражданин!
Фёдор Татьянович, проводивший как раз очередной сеанс самосдёргивания с крючка, замер. На шум открылось окно против его фигуры.
- Вы мне? – спросил вниз, в бездну, Фёдор Татьянович.
- Видишь, Летописько', по-русски он понимает! А ты – диверсант, диверсант…
- Может, всё-таки снять его? Я белочке в глаз…
- Отставить белочку! Что ты всё – белочка, белочка?.. Я вот доложу в рапорте о твоей склонности к белочке, - сержант Рынько опять вспомнил, что они со стажёром при исполнении, и громко обратился к небу: - Вы к кому, гражданин?
Фёдор Татьянович забился на крючке и тут, наконец, ему в голову пришла та гениальная фраза, с которой он навечно вошел в фольклор нашего завода.
- Я ТУТ ЖИВУ, – ответил Фёдор Татьянович. Это было произнесено с тем скромным достоинством, которое присуще не каждому гражданину нашей страны, а лишь тому, который может на одной скромности добраться до второго этажа по водосточной трубе.**
- Живут же люди! – завистливо сказал Летописько' сравнивая трубу со своей каморкой и не находя в последней особых преимуществ. – Может, всё-таки снять его?
В этот миг из окна высунулись две руки, обе правые, в разноцветных халатиках. Они проворно забрали у Фёдора Татьяновича бутылки, затем расторопно, но аккуратно сняли его с крючка и втянули внутрь.
- Уже сняли, - прокомментировал сержант. – Без тебя.
Патрульные переглянулись и вздохнули.
- Всё-таки не мешало б зайти, прописку проверить у товарища, - робко предложил Летописько'- там они такой кофе заваривают...
- Отставить, ефрейтор. Нинель получше тебя проверит.
Милиционеры уселись в машину, машина тронулась.
- Запомни, стажёр, тут у нас закрытый город. Главное в нашем городе - наука. Я тут уже двадцать лет и понял: нормальным людям тут лучше всё делать наоборот. Внимаешь? Вот ты думаешь как: доверяй, но проверяй, так?
- Ну, так.
- А надо: проверяй, но доверяй. Повтори.
- Есть, товарищ сержант! Проверяй, но доверяй. Насмешишь – людей поспешишь. Тише будешь – дальше уедешь. Семь раз отрежь — один раз сплюнь.
- Зачтено! - сплюнул в окно сержант.
6.
Ввалившись в гости, Фёдор Татьянович понял, что попал прямиком в полымя.
Две дамочки в соблазнительных халатиках, накинутых бог весть на что (тогда «Бог» писали с маленькой буквы), хлопотали вокруг него наперебой.
Сама собой появилась настоящая домашняя закуска. Приглушённый абажурами свет от двух торшеров бросал заманчивые тени на стены, увешанные мужскими фигурами из журналов мод и афиш кино. На одной афише легендарный Гойко Митич, одетый во все свои мускулы и перья на голове, с серьгой в левом ухе, скакал на горячем индейском коне, презирая поводья. В руках его было копьё, и держал он его поперек седла двумя руками, как будто это и был конский руль.
Фёдор Татьянович машинально пощупал левое ухо. Без серьги он почувствовал себя беспомощным и обнажённым, хотя плаща так и не снял. А вместо мускулов по телу ползли мурашки от стыда за свою мягкотелость и рыхлость.
- Ну вот, Юлька, нежданно-негаданно позабавимся, - хлопотала у стола блондинка в голубом.
- Гость ночью – к нежданной прибыли. - Брюнетка в красном уже вкручивала штопор в бутылку, так необычно преподнесенную свалившимся с неба гостем .
В душе Фёдора Татьяновича панически переплелись и яростно спорили две крайности: гусарские наклонности, присущие всякому мужчине в любом возрасте вдали от семейного очага, и тёплая, домашняя любовь к далёкой жене Танечке. Причём, Фёдор Татьянович с ужасом чувствовал, как родная домашняя жена буквально на глазах отдаляется всё дальше и дальше.
«Всё! Наконец-то я попал… – он даже закрыл глаза. – Что-то я скажу теперь своей Танечке?»
Когда потом он пересказывал это всё мне, каюсь, в этом месте мне хотелось добавить: «…и что скажут анализы?..». Но я, сударыня, нашел в себе силы смолчать.
- Стойте, - очнувшись, сказал Фёдор Татьянович девушкам. – Мне надо на третий этаж.
- Туалет направо по коридору, – отозвалась брюнетка в красном.
- Я не в этом смысле, - смутился Фёдор Татьянович, - у меня товарищ наверху.
Блондинка в голубом захохотала:
- «Позвольте мне обнять своего друга, с которым надеюсь познакомить и вас, мадам, - сказал поручик Ржевский Наташе Ростовой, уходя за угол попи'сать».
- Прелесть! – засмеялась брюнетка. – Ну, Нинель, ты в своём репертуаре! Давай, поручик, уже налито. А потом живо за своим другом!
Чокнулись, но Фёдор Татьянович всё не спешил пить, почему-то оттягивал праздник. Девушки же залпом выпили и дружно закашлялись.
Лица у них сморщились, рты скривились, носы хлюпнули.
- Фирменный, - осторожно пояснил Фёдор Татьянович и уже хотел пить следом. Но тут откашлялась блондинка в голубом.
- Ты что-нибудь поняла, Юлька?
- Я поняла, Нин. Кажется, нас хотят кинуть. Откуда ты взялся, халявщик? С неба упал? Видали мы таких, поручик. А не пошел бы ты вон!
- Не, ну нету мужиков в этом городе! Думала, приезжий нормальный, а и тот ущербный. Что ты сюда намешал? В этой комнате - да, любят. Но только честных и щедрых! – блондинка в голубом отобрала у Фёдора Татьяновича его полную рюмку и уже хотела плеснуть ему в растерянное лицо, но в последний момент передумала и выплеснула в окно.
Далее ничего не понимающего Фёдора Татьяновича вытолкали за дверь, всучив ему обратно его бутылки.
Сильно озадаченный, он явился домой.
Я обрадовался ему, ибо уже минут десять как начал беспокоиться. В волнении Фёдор Татьянович покаялся в содеянном, во всех подробностях, тут же взяв с меня слово никому не рассказывать, а то если дойдет до его Танечки...
Я глотнул из открытой бутылки. Напиток был приготовлен из чая, густо сдобренного перцем.
Откашлявшись, я ободрил Фёдор Татьяновича:
- Ну не яд же, в конце концов, и не карбид! Может, у них там, на юге, это изыск. Открой-ка вторую.
Во второй было что-то похожее на коньяк, но мой вкус, испорченный перцем, уже не разбирался в тонкостях.
- Вот как чувствовал, Юра, что они разные! Ещё когда на вокзале. Иду, чувствую – одна тяжельше. Может, это… Тово, а, Юр? – спросил Татьяныч воодушевлённо.
- Что тово?
- Эта вроде ничего. Может, пойти?.. Извиниться?
- Представь, Татьяныч, ты стучишь в дверь, тебе открывают – и вот оно, явление второе: тот же поручик и с той же бутылкой!..
- М-да…
Задачу решили отложить на следующий вечер, а пока принялись за красивое сало, запивая его «фирменным» коньяком.
7.
Утром приехал Весёлый Атомщик.
Глядя на него, мне срочно захотелось поменять ему кличку. Лицо учёного отражало мировую юдоль и безграничное уныние.
- Тут такое дело, друзья мои, - физик невесело и трудно подбирал слова. – Кто-то заложил нас. А заодно и вас. Кажется, ваш министр капнул нашему. Внезапно приехала комиссия из Москвы. Наш с вами эпохальный лазерный эксперимент срочно закрывается. Через два часа мне на ковёр.
- И нас тоже заложил? А мы тут при чём? – удивился Фёдор Татьянович.
- Про вас - это я так, к слову. Не робейте. Вот вам ваши командировки и обратные билеты. У нас в институте своя касса. Я купил вам на семьдесят первый поезд – не помню название…
Мы с Фёдором Татьяновичем переглянулись. Есть видимо, благодать во Вселенной. Наверно, вчера над городом пролетела Комета Везения и отвратила лазерно-атомную беду от планеты Земля.
- Может, ещё пронесёт… - успокаивал себя Весёлый Атомщик.
«Опять это «пронесёт!», - забеспокоился я, услышав роковое слово.
- Но диссертация моя, чую, гавкнулась…
- Да Бог с ней, с диссертацией (с этого момента, когда Земля оказалась временно спасённой от авантюрных экспериментов, слово Бог я буду писать только с большой буквы), Бог с ней, - похлопал незадачливого физика по плечу Фёдор Татьянович. – Конечно, пронесёт. Уже пронесло.
Ему было легко и свободно. Он уже посмотрел дату отъезда на билетах, из которой следовало, что весёлого вечера с девочками не получается.
Я, впрочем, был уверен, что комету прислала Татьяна Львовна, у которой, как мы помним, были безграничные возможности.
Поплевав три раза через левое плечо – все учёные страшно суеверны, так как отъявленные безбожники – Весёлый Атомщик вышел из номера. Было слышно, как внизу завелась машина. Мы подошли к окну. Пуская унылый черный дым, машина невесело, но мужественно почадила по проспекту, наверно, в сторону «ковра».
В гостинице сразу стало скучно. Мы долго спорили с Фёдором Татьяновичем, что важнее для мужчины: гусарская репутация или супружеская верность. Дело осложнялось тем, что никто из нас обоих сам не имел чёткого мнения по предмету спора. Наконец, было принято решение пустить всё на волю судьбы, и мы постучали каблуками по полу, подбирая наобум условный ритм. Ответом была тишина. Я даже попробовал выбить чечётку, но это тоже не помогло. Татьяныч предложил уронить вазу. Но я уговорил его просто сходить в комнату под нами.
Сходили. К радости Татьяныча, нам никто не открыл. Выглянувшая соседка с весёлыми карими глазами сказала, что девушки на работе.
По всему выходило остаться нам коварными особями в памяти женской части закрытого города К.
От нечего делать мы пустились на разграбление города, благо тут у них оказалось всё в два раза дешевле. Купили по палке колбасы и других лакомств – халвы и конфет. Но бананов не нашли. Оказалось, что бывают, но редко, да и то, только для работников секретного института.
Получалось, что и внутри закрытого города люди делились на слабо закрытых и закрытых особо. Количеством доступных бананов измерялась важность хранимых секретов.
Мы сходили в кино, посидели в кафе, купили вскладчину коробку конфет, сунулись опять на второй этаж. Стучали и звонили. В основном, старался я, так как очень любил кинофильмы про гусаров. Но опять никто не открыл нам, только из соседних дверных щелей светили весёлые глаза. Мы оставили коробку у двери, наказав глазам передать по назначению. Потом сложили свои вещи и поехали на вокзал.
8.
К вагону приехал проводить нас Весёлый Атомщик. Он снова выглядел весело и разговаривал одушевленно, как человек, перед которым опять открылись горизонты, обещающие праздники. Я решил оставить за ним его прозвище.
- Квартальной премии лишили, ну да Бог с ней. Плохо, что эксперимент запретили. Ну да мы что-нибудь придумаем. Наши все передают вам гостинцы. – он достал связку бананов и по-честному разделил её между мной и Татьянычем.
Растроганный Татьяныч полез в свой дипломат за фигурным пузырьком, но вспомнил, что тот пустой. Тогда я раскрыл свой и достал тот, с недопитым спиртом. Весёлый Атомщик сходил к машине и принёс кусок колбасы достойных размеров.
На мои опасения, что его могут загрести гаишники, Весёлый Атомщик беззаботно ответил:
- Ах… Ещё завидовать будут… Да, передайте директору, пусть не волнуется, лазер мы вам вернём. А вот дедушкиного буравчика жаль. Забрали как вещественное доказательство.
Я пообещал Весёлому Атомщику другой, из настоящей дамасской стали. Весёлый Атомщик принял эту шутку и долго облегчённо смеялся. А вот я обиделся. И твёрдо пообещал прислать, потому что у меня в кладовке был как раз такой.
Наконец Весёлый Атомщик укатил, попрощавшись с нами весёлым чадом. Мне подумалось, что не надо ему дальше совершенствовать свой античадитель.
В поезде неожиданно выяснилось, что едем мы с Фёдором Татьяновичем в спальном двухместном купе. Для простых инженеров это был неслыханный шик, бухгалтерия нашего завода такого растранжиривания государственных средств рядовыми наладчиками обычно не позволяла. Но мы не беспокоились, так как билеты нам были подарены гостеприимными учёными закрытого города К.
Как принято в вагонах дальнего следованиях, мы с Татьянычем, после того как доели колбасу Весёлого Атомщика, стали делиться сокровенным. Тут я и узнал, как нежно и бережно любит он свою суровую жену Танечку. И что слухи о принудительных еженедельных анализах - это чушь. Их распускают те, у кого как раз анализы не в порядке.
Что там он рассказывал ещё, я не помню, потому что голос у Фёдора Татьяновича становился всё монотонней, и монотонней, пока, наконец, не убаюкал меня.
Разбудил нас проводник. Он принес чай и сказал, что этот чай обойдется нам даром, если мы купим кавказский сувенир - здоровенный кинжал из настоящей дамасской стали.
Кстати, сударыня, если Вам вдруг захочется в наше неспокойное время носить в сумочке какое-нибудь оружие - ну, там, атомную бомбу, ракету или пистолет... да хотя бы маникюрные ножницы! Не покупайте их у случайного человека. Обратитесь лучше в министерство вооружений.
Каюсь, я и сам когда-то купил в поезде у проводника нужный мне срочно для дома инструмент - буравчик из такой же «дамасской» стали. Как потом оказалось, он годился только для ковыряния в носу. Обязательно пошлю-таки его Весёлому Атомщику. Может, что-нибудь наковыряет для своей диссертации.
Фёдор Татьянович посчитал остатки командировочных денег, но мне пришлось добавлять. Татьяныч обещал обязательно отдать со следующей командировки, если опять пошлют в город К.
- А ну-ка, Юра, – он взял кинжал в зубы и, поворотившись к зеркалу, сделал зверское лицо, которое посчитал мужественным. – Какой горячий джигит! Ох и напугаю я свою Татьяну Львовну! Серьги в ухе не хватает...
На дамасской стали купленного кинжала остались отпечатки зубов Фёдора Татьяновича, но он их ещё не видел. Я не стал его расстраивать. Ведь Танечка-то обязательно испугается. А что ещё нужно для семейного счастья?
Примечания (если кому интересно):
)* факт, действительно имевший место в трудовой биографии автора.
)** исключительно достоверное продолжение факта, имевшего место в трудовой биографии автора.