Грибная экзотика

Марина Леванте
       Почти каждому из нас удалось побывать в лесу в качестве грибника и сборщика ягод. Кто-то даже стал заядлым грибником,  кто-то при этом выполнял обязанности,   почти сдавая  нормы ГТО, собирая чернику, малину, голубику,  бруснику…  А кто-то просто оставался на уровне,  «Как-то пришлось мне побывать… потом набрать…»  ну и так далее…  То есть специалистом по сбору ягод и грибов не становился, а так,  имел это за своё приятное  хобби... Тем более, что зимой  неожиданная приятность    превращалась  в хлеб  насущный, или в  добавку к столу  в  виде маринованных маслят,  моховичков, солёных горькуш и груздей со  свинушками,   в  супы  из сушёных  беленьких, в  любимое бабушкино черничное или малиновое варенье от простуды, короче, запасы на зиму, заранее собранные летом и осенью, вовсе ни кому не мешали, а даже способствовали  улучшению качеству жизни…

 Ибо,  кто ж,  не знает, как приятно, под  горячую картошечку, нацепить на вилочку маринованную или  солёную шляпку от ножки благородного гриба,  вытащенного из стеклянной банки, только что пополняющей  зимние запасы на полках  в кладовой, и со смаком отправить себе её в рот…

А холодным вечером, когда за окном падает снег,  дует лютый ветер, кидая в окна искрящиеся снежинки, и так и оставляя их на стеклах в виде   замороженных узоров, усесться с ногами на диван, закутавшись   в тёплый плед, а перед собой поставить чашку горячего  чая и рядом розетку, или блюдечко, наполненное ярко -  красными или тёмно- синими ягодами, плавающими  в густой массе  сваренного  варенья и  так и замереть на минуту  в предвкушении удовольствия, когда сможешь  положить  в рот ложечку чего-то  ароматного,  пахучего,  испытав почти неземное блаженство, от сладости, растекшейся у тебя  по  нёбу,  и, прищёлкнув языком  от удовольствия,  вспомнить, как пробирался сквозь зелёные кущи,  кладя в  лукошко то,  что сейчас  только что положил в рот.

     Конечно же, воспоминания у всех бывают разными.  И Маня спустя годы вспоминала не вкус солений и варений, а то, каким макаром она ездила  по грибы  и ягоды.
 
То, что,   даже  не спросив,  её ещё ребёнком  записали в заядлые грибники и ягодники,  когда  она вынуждена была ещё    до пробуждения птиц, с закрытыми глазами, которые упорно не хотели в такой час открываться, крепко держа под мышкой мягкую, ещё не остывшую от  крепкого сна подушку,  почти на ощупь продвигаться к легковому автомобилю, стоявшему  во дворе  в ожидании, когда все члены семьи  и она в том числе,  загрузятся в холодный  салон с тем, чтобы  продолжить  наблюдать не закончившийся  в момент побудки сон, а потом громыхать в сторону грибов и  ягод, это было одно.  Это было даже приятным  воспоминанием  её детства, правда отягощённое  теми нормами ГТО,  что означает, вручённое ей пластмассовое пятилитровое  ведро, которое    должно было    быть  наполненным доверху, сильно портило  Мане настроение  и удовольствие от  прогулки по лесу.  С грибами было несколько иначе. Тут никто никаких нормативов по сбору  не выдвигал, главное было не набрать поганок и мухоморов,  ложных лисичек и тех же  горькушек,  желательно было  ограничиться благородными  белыми, подосиновиками и прочими, достойными потом  попасть на разогретую с маслом  сковороду и быть закрученными в банки на зиму. Так что грибники частенько напоминали больше гуляющих   прохожих, праздно  шатающихся  между  деревьями, не озабоченные никакими проблемами, лишь только  теми, чтобы вдохнуть в себя как можно больше свежего воздуха и тоже запастись им, если ни на зиму, то  хотя бы до следующей  поездки    за город…

В общем, так бы Маня и ограничивалась  этими, когда  приятными, а когда  не очень  воспоминаниями  своего детства, став взрослой,  если бы выйдя замуж, воочию не столкнулась бы  и не поняла, наконец,  что же  это такое, на самом деле   - заядлый грибник и ягодник.
 
А таким был её муж,  с которым она вкусила нечто иное, что назвала позже, экзотикой,  когда не загрузилась  ещё до рассвета  в машину, а с трудом  втиснулась  в переполненный такими же любителями острых ощущений, а не сборщиков грибов,   автобус…  А тот,  пофырчав, подёргавшись на месте,  ибо от веса пассажиров, не мог сразу  тронуться с места, наконец, понёс всю эту сумасшедшую банду, охочую  до  солений и варений,  куда- то в ночную даль.

В салоне хлюпенького автобуса даже не висело, как в  маршрутном такси, надписи, предупреждающей о полагающемся количестве  пассажиров, и потому их  было столько, сколько смогло утрамбоваться в  это железное  жерло.  Но корзин, в которые этими сумасшедшими   фанатами   предполагалось уложить все грибы не только  одного леса, куда они все стремительно сейчас неслись,  обдуваемые со всех сторон свежим  ветерком,   а всех  существующих   лесополос   всего земного шара,  было в разы больше самих обладателей плетёных   лукошек. И потому, закономерно, на них же не были  рассчитаны  места, эти тары, благо ещё пустые, покоились на головах соратников по несчастью, которых угораздило встать в одно и то же время и дождаться именно этого автобуса…

По мере продвижения   переполненного транспорта, обстановка внутри  него накалялась, и поначалу радостно возбуждённые лица грибников  приобретали несколько иное,  озлобленное  выражение, тем более, что каждый из  этой дружной компании,  считал своих попутчиков почти своим личным врагом, уже заранее посягающим на  его собственность в виде гриба, притаившегося под  желтым  листиком, забитым им ещё  прошлой осенью.  Быть  в тесноте,  но не в обиде,  у них уже совсем не получалось, и потому какая-та  полноватая дама, что изображала из себя вместе со всеми  селёдку, засунутую в жестяную  банку, периодически,  насколько это позволяла обстановка, обиженно   толкала Маню в бок, при этом больно  царапала прутьями своей корзины её  по щеке, давно уже содрав с Маниной  головы надетый ею   предусмотрительно платок.
 
Маня, впервые в жизни оказавшись в такой неординарной ситуации, ибо привыкла до  места назначения  ехать на заднем сидении автомобиля и даже не сидя, а   лёжа,  уже почти полностью прониклась происходящим, и сначала в ужасе, и про себя,  а потом уже  в голос и не стесняясь,  укладывала чертей и матюгов  тем, кто находился в этот момент в непосредственной от неё близости, подразумевая при этом  и всех остальных.

 Мужа она давно потеряла  из виду, ещё тогда, когда пыталась сначала  сохранить   равновесие, а потом не сломать свои  ноги и руки, когда вместе со  всеми вынужденно брала штурмом   автобус. Отбиваясь от навязчивых пассажиров огромной  корзинкой, которую ей ещё дома вручил Паша, она даже  забыла спросить его, где же им выходить, где, на каком километре  их ждёт то, обещанное им,  неземное блаженство, наполненное грибами и ягодами, которые, как она  поняла, он самолично высадил, а теперь приехал собрать  посеянный им  урожай.

 Но таких сеятелей, почему-то оказался  весь   автобус, за последним из которых  с трудом закрылась автоматическая дверь, прихлопнув напоследок ни  что-нибудь, а кончик его кучерявого чуба, торчащего из-под  парусиновой  бейсболки…  Впрочем, сей не лицеприятный  факт вовсе не смутил и не обескуражил заядлого грибника, привыкшего видно и не к таким финтам,  и он спокойно вместе  со всеми, предварительно  поставив  соседу на голову свою корзину,  отправился в путь.

Что оказалось   в этой удивительной поездке  самым интересным,  что больше всего изумило  Маню, которая уже даже  не возмущалась, а вместе  со всеми, вот тут точно проявлялась  всенародная солидарность,  точно так же толкалась  в стоящие рядом  бока и спины, и даже получала от  этого какое-то удовольствие, что   все они,  эти сельди из одной бочки, ехали в  одно  и же место…   То есть  вопрос -  «Вы на следующей  выходите?» был полностью излишен. Потому что выходить  эти грибники собирались   все вместе, всем  скопом, так же как и заходили, тем же способом, толкаясь и ругаясь, из боязни остаться на остановке. Но тут всё  было гораздо хуже, ибо каждого из этой ватаги  ждал свой личный гриб, выращенный им лично, конечно же.

Это был ещё один общий  момент, которым могли похвастаться  фанаты грибного дела, и муж Мани не был исключением.

Наконец, автобус, будто,  загнанный жеребец в мыле, не забыв слегка побуксовать  всеми четырьмя колёсами в  стёртой, почти  дымящейся  резине,   остановился у белеющего, словно парус одинокий, столба, на котором с трудом можно было разглядеть, намалёванную чёрной краской  цифру, 105, означающую нужный,  а главное, такой долгожданный  километр…

 И вот тут-то  всё и   началось… Крики, визги, как будто и впрямь что-то горело,  а не только показалось,   только  что  ещё друзья и товарищи  по несчастью,  пассажиры с размаху  били  своих соратников,  куда попало своими корзинами, вооружённые к тому же, до зубов, хуже чем морские пираты,  и ножами, не надо забывать, для чего они  сюда все прибыли  —  с желанием под самый корень, желательно,  на оставив даже воспоминания,  подрезать ножку,   не будем забывать, какого,  своего личного,   гриба,  с намерением  наполнить до верху свои корзины, оставив   далеко позади себя всех  соперников, и выйти на финишную прямую единственным победителем.
 
Маня, привыкшая всё же к цивилизованному, что значит, степенному сбору грибов, в последний момент не удержалась на ногах, и вылетела из дверей автобуса в лесную глушь, оказавшись в  придорожном кювете стоящей в  позе, напомнившей,  раком, то есть  на карачках. Не успев осознать произошедшего, следом она получила  по непокрытой  голове своей же корзинкой, которая нагло зацепилась  за её волосы и опять больно  оцарапала щёку. Сообразив, что всё,  наконец,  более- менее благополучно закончилось, она тут же  услышала суровый окрик своего мужа, который не очень-то  спешил ей на  помощь, он торопился перебраться на другую сторону дороги в свой грибной  рай. И потому со словами: «Ну, что ты там застряла, поторапливайся, не успеем…»  пошустрил  вперёд, прокладывая себе путь в потёмках где-то подобранной длинной  палкой, периодически оглядываясь и напоминая, опешившей  жене,  что надо торопиться.

Не совсем или совсем,   было не  понятно Мане, что он вообще,  мог тут  разглядеть…   Лес в этот час, час их прибытия  напоминал  сплошную  чёрную стену, о которую страшно было споткнуться и разбиться в дребезги,  словно в автомобильных  гонках.  Рассвет даже ещё не брезжил, и куда там так спешил её  муж,   больше напоминая крота, а не грибника, Маня даже не хотела  знать. Она  с трудом  пыталась  семенить за Павликом, с риском для жизни переставляя свои маленькие  ступни, обутые   по  всем правилам, в резиновые  сапожки, в кромешной  тьме, и стараясь при этом всё же не отставать от мужа, понимая, что больше  уже не найдёт  его, не только те грибы, за которыми они прикатили сюда  таким странноватым  способом.  В какой-то момент  это передвижение в полной темноте напомнило ей  детскую игру  в жмурки  «Ты меня видишь, я тебя - нет,  потому что у   меня завязаны глаза, но всё  равно, поймай меня»… Но детство Мани   давно осталось   позади.  А вот Пашино, кажется не совсем.  Потому что  он неожиданно с криком индейца Джо, больше напомнивший вопль ненормального, во всяком случае, так показалось Мане, кинулся куда – то в ближайшие кусты и всем телом накрыл ту амбразуру,  в  которой притаился его гриб  с огромной коричневой шляпкой и на толстой,   белой  в крапинку,  ножке.

Без учёта   даже  жуткой  темноты,  в которой всё это происходило,   и   откуда он мог  знать, что и  в этом году, гриб по имени белый,  неизменно  будет ждать его на том же самом месте, прикрытый тем  же прошлогодним жухлым  красно-жёлтым  листом,  Маня только могла  догадываться,  и потому ей ничего не  оставалось, как  выслушав полные восторгов возгласы своего мужа, проследовать  за ним дальше, к  тому месту, где он  тоже,  разумеется,  посадил свой гриб, и который его  там, конечно же,   дожидался.

Но,  к несчастью,  рассвет всё же не успел  состояться,  и кто-то из автобусной компании опередил Павлика, срезав своим ножичком павликов  подосиновик, победоносно положив его в свою корзинку,  оставив,  таким образом,  соперника с носом,  а Маню,  сделав,  конечно же, крайней.

Потому что Павел не замедлил тут же  разразиться возмущённым бухтеньем  в адрес  не опытной  в грибных делах  жены, но потом смилостивился и  предложил идти не друг за другом, тем более, что уже стало совсем светло,  а параллельно, чтобы не дай бог,  не пропустить ещё  парочку  своих грибов, закреплённых  за ним по праву, правда,  до конца не понятно кем…

Вскоре они и вовсе пошли каждый своим путём-тропинкой, и Маня, смогла насладиться действительным  сбором грибов, как в ребячестве,   а не погоней  не пойми, на самом деле, за  кем и  чем.

Полностью расслабившись, так как больше  Павлик   не тянул её за руку, словно не доенную  козу на верёвке, и   пассажиры казалось  давно остались далеко в прошлом, которые,  так же как  и её муж, ожесточённо напирали ещё в автобусе, своими корзинками  и угрожающе размахивали  ножичками, грозясь,  будто  стадо разъярённых диких  слонов, растоптать всё, что встретится  им на пути, в погоне за своими насаждениями, и потому Маня получала истинное удовольствие, собирая свои любимые лисички, скользкие  маслята, даже крепкие мокроватые на ощупь  горькушки, когда попадались и  благородные беляки и рыжие широкополые  подосиновики. Подберёзовики она почему-то никогда не любила. Они казались ей  какими-то вечно с трухлявой  гнильцой, как бывают   люди,  с виду и по общему признанию, добропорядочные, а внутри подпорченные, чего не скажешь при первой встрече или при первом   рассмотрении.

В общем, часа через два – три, когда уже начал  накрапывать лёгкий  дождичек, она  снова повстречалась с Павликом. Тот  с трудом передвигал натруженные ноги. Палки в его руках больше не было, он выбросил свой самодельный  посох  по дороге за ставшей  ненадобностью, зато вместо этого  тяжёлая корзина   тянула всё  его туловище  почти к самой земле, ко  мху и  к  знакомым уже  жухлым  листьям,  которые больше не вызывали в нём никакой  заинтересованности.  Грибной марафон был закончен, оставалось  подвести только итоги, что значило, предстояло ещё, усевшись на обочине, выложить весь свой  урожай на траву, подсчитать, перебрать, красиво  выложить лучшее сверху, в общем, создать нужный корзинный антураж и   только тогда двигаться  восвояси.

Но Павлик же был не только фанатом  своего грибного дела, он был всё же  человеком и мужем,  своей жены, и  потому, поглядев на  Маню, и не смотря на нарастающий уже не хилый дождь, предложил расслабиться тут же,  не отходя от бесценной  корзинки…

И вот тогда Маня узнала, очутившись  голой кожей ягодиц  на  хвое и   иглах, как её любимый, когда-то герой  Рахметов, только в лесу, а не на доске,  что же на самом деле и до конца  означает это слово -   грибная экзотика.

Падающая мокрая листва и шероховатые шишки —    сверху, вонзающиеся сосновые и еловые  иглы -  снизу, хрустящий, как подарочный целлофан, мох, в котором утопали их разгорячённые тела,  это всё то, чего так не хватало для логического завершения сбора грибов им обоим, чтобы никто ни  остался не   доволен и было, что вспомнить потом, спустя много лет, когда они всё ещё были вместе,  но больше уже такого рода экзотикой, как поездки в  лес почти верхом  на автобусе не занимались, а купив автомобиль,  ездили по грибы и ягоды,   как обычные  цивилизованные люди.

Но всё же, так не хватало в салоне их новенькой машины, когда они мчались почти как тогда, на всех парусах  в лес,  тех корзин и тех ненормальных фанатов, которые готовы были лоб  расшибить и жизнь отдать,  лишь бы первыми сорвать свой, конечно же, личный,  гриб…

8.11.2016

Леванте Марина