Антарктида. Посёлок «Южный». Лаборатория астробиологии «Терраформ»
Лаборант Лев Горелкин, — молодой и рьяный, не утративший в суровых условиях энтузиазма исследователя, — посмотрел в микроскоп. Что-то странное росло в морозильном кубике прямо на глазах. Процесс явно был экзотермическим, — клубился пар, который мгновенно конденсировался на острых гранях снежных кристаллов, побуждая спонтанный рост ледяных стволов и ветвей. За какие-то мгновения появилось целое дерево, ледяное, сверкающее геометрически идеальными гранями плотно упакованного льда. Стоило ему отвлечься на чай, как вернувшись к наблюдению, Горелкин увидел рядом с «деревом» ледяной домик, а перед ним три шарика: большой, средний и маленький. Шарики перекатывались с места на место и сверкали бело-серым серебром, словно живая ртуть. Вдруг большой шар закатился в ложбинку и замер. Следом до него добрался средний шарик и вспрыгнул на макушку большого. Конструкцию увенчал маленький шарик, оказавшийся «головой» микроскопического снеговика.
Горелкин не то, чтобы очень удивился, — он и раньше слышал от коллег, что работа за полночь в условиях полярного сияния, — возбуждает зоны коры головного мозга, отвечающие за необоснованные фантазии. Однако сам до сих пор ничего подобного не встречал. «Пора спать!» — рассудил Горелкин, пятернёй расчёсывая давно не стриженую рыжую гриву.
Он выключил электронный микроскоп, свет в лаборатории, повесил белый халат на крючок и с силой захлопнул дверь. Магнитный замок привычно щёлкнул, заблокировал бокс. Идя по коридору, не услышал ни звука, — сразу после ужина коллеги разбрелись по каютам и, судя по ватной тишине, спали крепко. Станция погрузилась во мрак, — наступила условная ночь, время отдыха для полярников, отважно зимующих в Антарктиде. Большую часть полярной ночи зимовщики проводили в отдельных боксах, где моделировали привычную среду обитания на различных планетах Солнечной системы. Обычно получалась зима. Здесь исследователи могли сравнить марсианскую и лунную зимы, сатурнианскую и юпитерианскую метели, энцеладный и титановый снегопады. Естественно, что в каждой среде обитания была своя форма жизни: нано-кристаллические белуши, углекислородные споры-снежинки, метилово-этиленовая плесень и мыслящие кристаллы, — три-водород-и-пента-кислородные вопекисы на пи-связях. Последние изучал Горелкин.
Старшие товарищи частенько заходили к Горелкину в бокс и поражались:
— Чудо природы! Подумать только! Вопекис, или живой снег, ползёт и формирует среду обитания под себя, — лепит причудливые формы, иногда это кажется вполне осмысленными фигурами, в стиле Родена, — восхищался профессор Иванов.
— А скульптуры-то получаются рельефно точными копиями музейных экспонатов. Повезло тебе, Горелкин, с исходным материалом, — поддакивала аспирантка Мухина.
Через неделю полярники увидели в боксе Горелкина модели городов. Двумя неделями спустя — деревеньки с коровёнками, а через месяц — пейзажи с узнаваемыми Альпами, Гранд Каньоном и фьордами Норвегии.
— Да-а. Спутник спутнику рознь. Европа лишь чуть-чуть уступает по размерам нашей Луне, но имеет воду, а главное, хоть и слабенькую атмосферу, зато кислородную! Зрите в корень, коллеги! Именно здесь мы и наблюдаем базисное терраформирование спутника. Кроме этого наметился следующий этап. Полимеризация молекулярных слоев вопекисов на Европе привела к самозарождению снежной жизни, — глубокомысленно заметил профессор Иванов.
— Чем крепче мороз, тем комфортнее вопекисам: они растут из метановых кристаллов и размножаются пыхтением. Один пых, и… куча кристаллических детишек! – сообщил Горелкин новейшее заключение.
— Надо же, это мировое открытие! — воскликнула аспирантка Мухина, как бы невзначай стрельнув глазами в Горелкина, и кокетливо поправила прическу.
Молодой человек сдержанно улыбнулся девушке, кивнул. Мысленно он лишний раз убедился в том, что не зря принял участие в экспедиции. Чаю что ли вместе с Мухиной испить?
— Если бы не гриф «для служебного пользования», то было бы открытие. Но соблюдение протокола никто не отменял, — между прочим заметил кадровик Суслин, протирая шпионские фотоочки, и поднял палец вверх. — Не позволят!
Дискуссия увяла. Оставшись один, Горелкин выглянул в окно, — большой иллюминатор с двойным стеклом из турмалина. Если сказать, что сквозь перья сизых тропосферных облаков сияла молочно-перламутровая Луна-2, похожая на бусинку речного жемчуга, то — это всё равно, что ничего не сказать. Энергетическая станция Луна-2, запущенная общими усилиями стран России и Австралии, передавала энергию на Главный приёмник Антарктиды беспроводным способом раз в сутки. Это происходило во время условной ночи, когда всем зимовщикам отводилось время для обязательного сна.
Горелкин отметил про себя, что часы лаборатории показывали пять минут до условной полуночи. Не спалось. Наверное, перевозбудился, наблюдая за подопечными вопекисами. Преследовала навязчивая мысль: вопекисы — это мыслящая форма снега. «А может ли на Земле зародиться альтернативная цивилизация? Будут ли снежники-вопекисы конкурентами человеку?» — нечаянно закралась крамольная идея. И сам себе ответил: «Только в одном случае, если... Если хоть один кристалл три-водорода-и-пента-кислорода сбежит из морозильного кубика».
Отмахнувшись от внутреннего собеседника, Горелкин обычным порядком выключил электронный микроскоп, свет в лаборатории, повесил белый халат на крючок, и небрежно захлопнул дверь. Магнитный замок не защёлкнулся, и дверь в бокс не заблокировалась. Идя по коридору, Горелкин беспечно напевал «Порыв» Шумана, но вспомнив о часах отдыха, перешёл на шёпот. «Как не во время коллеги разбрелись по каютам. Судя по ледяной тишине, и поговорить-то не с кем. Даже Мухина спит, как муха зимой», — огорчился молодой человек
Горелкин нырнул под одеяло. Но мысли крутились, плавали, булькали в мозговом бульоне фантазий. Вроде бы герметизация надёжная, и европеанская атмосфера не агрессивная, стенки не разъедает. Да и микроскопический снеговик Сню вот уж третьи сутки не подает никаких признаков к трансформациям. Ну а снег? Что снег? Живой снег — тихий, незлобивый, знай, ползёт себе и ползёт. Клубится, выпадает инеем, — выглядит красиво, но хаотично. Вопекисы, наверное, — это нечто среднее между флорой и фауной.
Горелкин готов был отключиться и впасть в глубокий сон, но тут в его голову закралась и вовсе безумная мысль. А что, если вопекисы свою морозоустойчивость смогли бы использовать в борьбе с другими видами биосферы? Ничего необычного в этом нет, ведь избирательная элиминация лежит в основе естественного отбора. «Чур, нас, чур! Нет, нет, пора спать, спать», — приказал он себе и выключил настольную лампу.
Через шесть часов Горелкин вдруг открыл глаза и, поддаваясь внутреннему порыву, поспешил одеться. Затем, дико вращая глазами, напялил полярный комбинезон с подогревом, схватил рюкзачок с комплектом выживания и выскочил из каюты. Под ногами хрустел белый и пушистый... снег. И где? На пластиковом полу, под крышей Станции!? В тусклом свете желтых плафонов мерцали кристаллики инея на стенах и потолке, гроздьями висели сосульки на связках кабелей, двери кают запорошили сугробы.
Горелкин поискал аварийную сигнализацию. Разбитое стекло упало и потонуло в мгновенно выросшем сугробе. Не помня себя от ярости, Горелкин стал беспорядочно молотить кулаком по большой красной кнопке. Пульсирующий вой сирены разбудил полярников. Поскольку учения по экстренной эвакуации проводились нерегулярно, то большинство народа выскочили в коридор в неглиже.
— Твою дивизию! — рассердился профессор Иванов, человек пожилой и на подъем тяжёлый. Он поёжился; пижама не спасала. — Холодно-то как! Что происходит?
— Во-во.., — начал заикаться от страха Горелкин, указывая рукой вниз, — вопекисы сбежали из бокса и уже оккупировали большую часть Станции. Нетронутыми остались только каюты и камбуз, там те-те-температура высокая.
Полусонные люди прибывали, кое-кто успел облачиться в полярное снаряжение и захватил рюкзаки с концентратами.
— Значит так, коллеги, — собрался с духом Иванов, — объявляется экстренная эвакуация. Наша цель — вездеход в Восточном крыле посёлка. Там есть рация. О ситуации номер двести мы сообщим на базу.
— Рация есть в комнате связи. Но… где Мухина? Я её не вижу, — обеспокоенно спросил Горелкин.
— Сбегайте за ней. Заодно проверьте связиста, как он там? — посоветовал кадровик Суслин.
Он, как боец невидимого фронта, всегда отслеживал закон и порядок. Вот и сейчас Суслин вышел на общее построение в полярной форме и при полном снаряжении, словно и не спал. Шпионские очки скрывали истинное выражение глаз.
Горелкин бежал по коридору, успевая читать номера кают. Ноги вязли в рыхлом снегу. Он спотыкался об откуда-то взявшиеся рабочие инструменты, примерзшие к полу, о куски оторванных дверных ручек. Уворачивался от болтающихся кабелей, по которым скользили змейкой голубые и фиолетовые молнии. Снег прибывал, вползал, ширился, высасывал воду из пожарных кранов и кислород из баллонов. Он наметал завалы в переходах между отсеками. Горелкин выбивался из сил, хватая ртом воздух. «Добежал, кажется. Триста двадцать первая», — молодой человек остановился, схватился за ручку двери, но та рассыпалась от мороза в крошку. Дверь не поддавалась.
— Мухина! Ивета! Ты меня слышишь? — он затарабанил в дверь.
Прислушался. Слабый звук или писк раздавались из плотно закрытой каюты. Горелкин оглянулся. Комната связи была почти рядом; двери нараспашку. Горелкин заглянул. Радист храпел в спальном мешке, в наушниках играла музыка. Снег тихонько облизывал рацию, наращивая на контактах идеальную геометрию кристаллов. Горелкин схватил автономный паяльник, подключил аккумулятор, выбрал мощность. Потом стащил с головы радиста наушники, ну а вой сирены заставил того проснуться.
— Шумилин! Вставай, соня, сбор на точке один. ЧэПэ!
— Чё такое, Горелый? — радист Шумилин нехотя вылез из спальника, нашарил под кроватью, занесённый снегом баул и вытащил форму.
— Вопекисы мои сбежали. Оглянись, агрессоры кругом.
— Ты куда с паяльником?
— Я за Мухиной. Дверь у неё заклинило, и ручка обломилась. Хочу пройтись паяльником по замку.
— Не-а. Не поможет, давай я ракетницей раскурочу механизм?
— Поторопись, нужно быстро выбираться из Станции!
Радист Шумилин, крепко ругаясь, вытряхивал снег из унтов. Потом он долго искал ракетницу в бауле. Сирена выла. Пульсировали молоточки в висках. Адреналин зашкаливал. Горелкин нервничал, притопывая у каюты Мухиной. Стучал в дверь кулаком, колотил в неё ногами. Запищал паяльник; согрелся. Тогда Горелкин начал отогревать остатки замка. Наконец подошёл и радист с ракетницей. Не задумываясь особенно, приложил дуло к щели и выстрелил. Дверь покорёжилась, но открылась. Рикошет от осколков замка продырявил алюминиевую кружку и застрял в пакете с мылом.
— Мухина! — закричал Горелкин, — Ивета, проснись!
Мухина сидела уже одетая в кресле, но почему-то клевала носом. Он потряс её за плечо. Рядом на тумбочке Горелкин увидел пакетики успокоительного чая. На этике было написано: «Хороших снов»!
— Эй! Подъём! Срочная эвакуация, — Мухина почмокала во сне губами.
Горелкин вздохнул и закинул девушку за плечо.
— Шумилин, пойдём, что ли.
Ближе к точке сбора, Мухина проснулась, сползла с плеча и хитро прищурилась:
— А я вовсе и не спала, тебя проверяла, Горелкин Лёва, бросишь меня или нет?
— Женское коварство не знает границ! — толкнул локтем в бок Шумилин, подмигнул. — Это означает, что ты просто обязан на ней жениться.
— Вот ещё, — насупилась Мухина.
— Посмотрим, на мадамское поведение, — ответил Горелкин, утирая пот со лба.
— Все в сборе? — спросил профессор Иванов. — Температура за бортом минус сорок шесть, и почти Африка по сравнению с климатом на Европе. Вперёд шагом марш!
***
Сигнал с секретным кодом был необычным и свидетельствовал о возможном контакте землян с чужим разумом. Не имея подходящих инструкций, полярники отсиживались где-то в запасном лагере. На Станции же царили хаос и нечто во множественном числе, неподдающееся логике земных реалий. Генерал, человек военный и не склонный к длительным размышлениям типа "а что, если...", решительно наплевав на всякие там инопланетные "экивоки", поступил как учили, — велел разбудить группу быстрого реагирования...
Боевой вертолёт завис над полярной станцией, шаря прожекторами по куполам, тракторам и снегоходам. Тихо, не видно ни одного огонька, ни в одном иллюминаторе, ни в гараже, не горит ни один уличный фонарь. Станция была словно большой кристалл льда. У входа сиротливо притулился снеговик: три шарика друг на дружке — мала-мала меньше, нос морковкой, глаза угольками и ведро вместо шляпы.
Бравые десантники из отдела секретных материалов с трудом приоткрыли замёрзшую дверь, включили лазерные светильники на касках и боком протиснулись в открывшийся проём. Под ногами хрустел белый и пушистый... снег.