Открыла. Строчки запрыгали перед глазами: "Олюшка, сестричка, здравствуй! Наконец, я нашла тебя..." Присела на крылечко, ноги перестали держать. А в ушах зазвенело: "Олюшка, я найду тебя, пом
*** *** ***
Люблю любое время года. А вот осенью мне нравится бродить по лесу. Весенняя и летняя суета позади. Можно расслабиться. Хвостатые бегают, радуются. Можно подумать, что век не гуляли. Целыми днями сами по лесу носятся. Но со мной им престижнее, что ли? На еловую лапу упал кленовый листок. Светится жёлтым, а черешок ярко-малиновый кверху торчит. Горит яркой черточкой.
Почему-то вспомнилась история, как бабушка Катя нашла мою бабунечку Олечку. Через пятьдесят лет. А говорят, что чудес не бывает. Я тогда училась в пятом классе. Мы с бабушкой поехали в Армавир. Бабушка Катя жила в селе, под городом. Я посмотрела на них и остолбенела. Они такие похожие! Целых две бабушки! Одинаковых! Как можно было найти через столько лет? Они просидели, разговаривая, сутки. Плакали, смеялись, обнимались. Олюшка, Катенька, Олюшка...
До сих пор себе простить не могу, что не была с ними, а убежала на улицу знакомиться с детьми. Ведь ничего больше не знаю об этой истории. Чучело нелюбопытное! Помню только, что бабушка Катя до пенсии жила и работала в Сибири и искала все эти годы свою сестричку. Она умерла через пять лет после их встречи. От рака. А моя любимая бабунечка умерла через два года после неё, тоже от рака. А дедушка Гриша умер ещё раньше, когда мне было всего три года. И я его не помню. Умер тоже от рака. Да что же это такое?
*** *** ***
Благими намерениями...
Да что же это такое? Ведь она не хотела, чтоб так нехорошо получилось! Бабушка, бабунечка... как же она волновалась, даже представить себе трудно... Тане сейчас было стыдно за свою дурацкую затею. А ведь она казалась такой изумительной. Думалось, что таким нехитрым способом можно решить проблему. Не хотелось лишних волнений, а получилось совсем наоборот. Ничего, сейчас она сядет и напишет бабунечке всё так, как есть. Хватит уже недомолвок и выкручиваний!
Бабушка Оля, бабунечка! Круглое лицо, лучики морщинок возле глаз, ласковый взгляд. Тяжёлый пучок тёмных волос, почти не тронутых сединой. Таня росла больше с бабушкой, чем с мамой. Вот только тревожилась бабушка сильно. Испытав в детстве голод, неприкаянность, бабушка боялась за всех. Никто не мог уйти от неё ненакормленным, необласканным. Она хотела быть уверенной, что и её дочка с внучками не голодают, не замерзают.
Мама не слишком обращала внимание на такие страхи, писем практически не писала. А вот Таня, когда жила с мамой, регулярно, два раза в неделю, писала бабушке обо всём. О том, что в школе; о подружках; о прочитанных книжках; и главное для бабушки, что одевают и что кушают. Она писала и улыбалась, представляя, как бабушка надевает очки, садится у окна и читает, держа письмо в вытянутой руке, чуть шевеля губами. Бабушка покачивает головой, перечитывает. Потом берёт бумагу, ручку и пишет ответ: "Здравствуй, моя дорогая внучка Танечка! В первых строчках своего письма сообщаю, что письмо твоё получила..."
В детстве было просто. Но потом, когда вышла замуж, они с мужем выучились на метеорологов, возникла непредвиденная проблема: как регулярно отправлять написанные письма? Распределение ведь попросили подальше. Романтики захотелось. Омское территориальное управление гидрометеорологии и контроля окружающей среды. Ух!
Перед отъездом зашли к маме попрощаться, а там новость. Нехорошая новость. Бабушка заболела. Мама с папой улетели к ней. Бабушка? Как же так? Что с ней? Из Киева муж полетел в Омск с документами, оформляться, а она – в Минводы. Теперь уже сама сходила с ума от беспокойства и тревоги. Минводы, автобусом в Черкесск, успела на последний автобус в посёлок. Здравствуйте, горы! Здравствуй, Лаба! Закройте, защитите мою бабунечку! Как когда-то!
Мама с папой уже уехали, побыв два дня. Может, пронесло? Нет! Начальная стадия рака, но оперировать нельзя. Раз – и обозначился предел родному человеку. Сколько? Ну, сколько ещё? В больнице объяснили, что года два-три. Потом нужен будет уход. Бабушка, совсем капельку похудевшая, успокаивает. Она – её?
Осень, конец октября. Воздух звонкий, прозрачный. Вечером на склоне горы со смешным названием Шпиль, загорелась трава. Гора плоская, несмотря на название, лес на ней не растёт. Траву жгут каждый год. Ребёнком она боялась, что полоса огня переберётся через Лабу и ворвётся в посёлок. Потом перестала бояться. Сейчас тревога вернулась. Горит спокойствие. Горит та уверенность, которая была в жизни всегда.
Бабушка ловит тревогу в глазах:
– Не волнуйся, внуча... ещё поживу. Я просто всех вызвала, чтоб побыть с вами, пока ещё на ногах.
– А почему мама так быстро уехала?
– А то ты её не знаешь? Всё ей некогда, всё некогда... Ты тоже едь на работу, успеешь ещё со мной нанянчиться. Как Вася, не обижает?
– Не...
– Ну и хорошо. Жалейте друг друга.
Бабушка никогда не говорила "любит" или "любите". Жалеет – для неё было выше всего. Таня позвонила в Омск. Разрешили остаться возле бабушки ещё на неделю. Муж пока проходил стажировку в метеорологической обсерватории.
Это была их неделя. Они разговаривали. Ночами бабушка плохо спала. Спрашивала: "Почему?" – "Не спится, – отвечала. – Думки думаются". Вместе думки думались, разговоры разговаривались. Так и пролетела эта короткая неделя. Листья облетали, ложились на землю, а она улетала от бабунечки. Знала, что весной вернётся, ненадолго разлука. Первенца своего, правнука бабушкиного носила под сердцем. Будут они втроём жить-поживать, а там и встреча не за горами. Могут ведь врачи ошибаться с бабушкиной болезнью? Про беременность бабушке тогда почему-то не сказала, постеснялась.
Хорошо, хоть потом, уже с метеостанции, написала, порадовала её. Ох, далеко забрались они! Омск, Салехард. Оттуда на небольшом пароходике через Обскую губу в Лабытнанги. Первый ледок, стылое небо, редкие снежинки. Мысль, как будет обо всём рассказывать бабунечке, сидящей возле печки и удивляющейся чудесам, которые есть на белом свете. Потом поездом до посёлка Полярного. А оттуда уже на вездеходе сто восемьдесят километров по Полярному Уралу до метеостанции.
Большая Ходата. Первая метеостанция. Станционные домики, домики механизаторов, которые жили в них между поездками в Хальмер-Ю и на буровые. Домики гляциологов из экспедиции Института географии. Небольшой посёлочек. С двух сторон – горные хребты. Ветер, танцующий и поющий в растяжках мачт. Метели, метели... Полярная ночь. На самом верху мачты флюгера – маленький отважный самолётик, летящий в неизвестные миры. Мир Севера, мир Джека Лондона.
Одного не представляла, что почта нерегулярно отправляется. Идут в рейс вездеходы на буровые, захватывают почту. Из Полярного порой привозят письма целыми мешками. "Умница", голова садовая! Додумалась! Написала в Полярном целую кипу писем, на два месяца вперёд. На конвертах карандашом поставила порядковые номера. Попросила отправлять по средам и субботам. Рассказала о страхах и беспокойстве бабушкином. О её болезни. Вот – идиотка!
Письма, что она оставила в Полярном, отправлялись регулярно. В них было написано, мол, бабунечка, письмо от тебя получила, не беспокойся, у нас всё хорошо. И считала, что доброе дело делала. Перед Новым годом отправилась бригада вездеходчиков в рейс. Нужно было завезти продукты, притащить сани с углём. Снег постоянными метелями утрамбовался настолько, что трактора с многотонными санями на нём не оставляли следов. В ущелье дуло, как в аэротрубе. Самолётик на мачте летел, летел, всё никак не мог долететь. Отправила бабунечке ещё пачку писем, поздравила с праздниками. Написала радостную новость. Что встретятся скоро, не позже марта, и что будет скоро любимая бабунечка прабабушкой.
Готовились к Новому году, выглядывали санный поезд, когда задуло с особой силой. Потом старожилы рассказывали, что такой сильной и продолжительной метели никто не помнил. В Полярном скинуло с рельсов поезд Воркута-Лабытнанги. Дуло два месяца. На станции почти закончился бензин для движка. Аккумулятор берегли, как зеницу ока. Из Салехарда, с кустовой радиостанции дали аварийную волну. Два раза в сутки слушали. Хорошо, она не понадобилась. Обошлось. Раз в неделю выходили на связь, отчитывались, что все здоровы, наблюдения проводятся по полной программе – и отключались. С Большой землёй, с миром людей связывала только короткая цепочка точек-тире морзянки и зелёный глазок радиостанции.
Уже начало появляться солнце. Оно освещало вершины хребта на противоположной стороне, когда метель утихла. Через день пришёл санный поезд. Главное, привезли почту. И печаль. Бабушка прислала целых шесть посылок. Таня простить себе не могла, что забыла об этом. Бабушка даже в город присылала яблоки, груши, которые сушила, расстилая тонким слоем на солнышке.
Последняя посылка была странной. Бабушка прислала пару шерстяных носков Васе и свои четыре тоненьких спицы, обмотанных ниткой, два клубка ниток и письмо, чтоб внучка носки связала себе сама. Нет у неё уже сил, глаза плохо видят. Вложенное письмо вызывало чувство тревоги. Неровные строчки, набегающие одна на другую. Повторяющиеся фразы. "Дети, жалейте друг друга", – повторилось несколько раз.
Наверное, бабушка сильно обиделась. Получилось – хуже некуда. Таня оставила ящики с посылками неприбранными. Положила на стол спицы, пусть будут на глазах. Бабушка держала их в руках, думала о ней. Взяла листок бумаги и села писать письмо. Вася ушёл в домик с метеокабинетом и радиорубкой, чтоб не мешать. Да и работы было много. Нужно передать все радиограммы с результатами наблюдений почти за два месяца.
"Бабунечка, милая, любимая, не обижайся на меня, дурочку. Я хотела, как лучше. Мы скоро встретимся, я всё тебе объясню и расскажу. Васе дали отпуск на неделю. Он отвезёт меня к тебе. Мы приедем уже совсем скоро, всего через месяц. Посылки все-все получили..." За спиной скрипнула дверь. Пришёл муж. Прошёл, остановился за спиной и стоит. Обернулась. В руках листок радиограммы. "Погоди, сейчас письмо бабушке допишу, остальное – потом..." – "Нет бабушки. Умерла..." Протягивает листок.
Радиограмму дала соседка, тётя Надя. "Бабушка умерла. Похороны семнадцатого". Это когда семнадцатое? Сегодня ведь семнадцатое? Растерялась. А куда отправить письмо? Письмо ведь нужно дописать и срочно отправить, чтоб бабушка знала... Что знала? "А куда мне теперь письмо отправить?" – вслух спросила неизвестно кого. Навалилось одиночество. Муж шагнул, обнял, начал гладить по голове. "Ты не понимаешь! – взорвалась обидой. – Мне объяснить надо!"
"Не волнуйся внуча... ещё поживу..." Не дожила. Не объяснишь. Не докричишься. Не дозовёшься. Поздно.