АВТОБИОГРАФИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ
Я училась в девятом классе, когда заболела мама - серьезно забарахлило сердце.
-Врачи направляют в Москву, - сказала она мне. - Ты поедешь со мной.
-А как же школа? - удивилась я.
-Учебу продолжишь в Москве, - ответила мама.
Я обрадовалась и сразу начала укладывать чемодан. Как сейчас помню – , коричневый, с двумя замками по разные стороны. Привычка сохранилась до сих пор – укладываться задолго до отъезда. Я побросала в чемодан все кроме учебников и прочих школьных причиндал. Форму не взяла – решила, там купим! Московскую, с гофрированной юбкой. Давняя мечта.
Но перед отъездом содержимое багажа поменялось. Старая форма прочно заняла место на дне чемодана. Мне объяснили, что мама едет не на курорт, а в больницу, лечиться. Надо брать необходимое, на первое время.
Братишка крутился под ногами и просил привезти подарок. Отец трепал его волосы и подмигивал – он не понимает, что отправляемся не на праздник.
Мы ехали на поезде около четырех дней. Я любила стук колес, мерное покачивание, виды за окном: могла узреть красивое даже на безжизненных степных просторах. (Мама часто брала меня на курорты в Крым, на Кавказ, куда добирались поездами).
В столице нас встретил сотрудник таджикского постоянного представительства Таджикистана в Москве. В советские времена начальство встречали работники постпредства. Мама, правда, была начальником небольшой величины, но бесспорным уважением в республике пользовалась.
Мы приехали в гостиницу «Таджикистан», которая находилась по улице Щусева. Мама часто останавливалась в одном и том же номере. Практически весь персонал – хорошие знакомые, ведь в силу своей деятельности она была постоянным гостем гостиницы. И меня неплохо знали, я часто приезжала с мамой в Москву.
-С приездом, Тамара Нарзуллаевна! Здравствуй, Норочка! Как доехали? Говорят, вы приехали, чтобы лечь в больницу?
У мамы не было сил разговаривать и нас сразу разместили в номере.
На следующий день её положили в Кремлевку, как принято было называть больницу Управления делами Совета Министров СССР.
Кто-то из сотрудников постпредства устроил меня в школу на Тверской, рядом с гостиницей, где оставалась жить, и уже через пару дней в классе меня представили «новенькой».
Я часто сама, без взрослых, навещала маму. Пересаживалась с транспорта на транспорт, пешком шла по незнакомым улицам. О предстоящих визитах маму не предупреждала, чтобы не беспокоилась. Она не ругалась, позволяла искать дорогу самой. Сегодня в Кремлевку, завтра – в жизни.
Но случилось так, что мама после выписки не продолжила лечение в реабилитационном центре, а собралась домой, в Душанбе.
Меня, чтобы вновь не отрывать от учебы, решили оставить в Москве. Одна из дежурных гостиницы, Клавдия Ивановна, решила приютить меня у себя до лета. Надо сказать, что мама и Клавдия Ивановна были давними и близкими подругами.
Клавдия Ивановна жила в коммуналке. Это четырёхкомнатная квартира, в которой размещались семьи и одинокие люди.
Клавдия Ивановна занимала одну из больших комнат. Железная кровать с пружинным матрацем, шкаф, стол и еще не бог весть какое мебелишко все же позволяли передвигаться, не отбивая бока.
Когда мы вошли в комнату, моя хозяйка сказала:
- Ты посиди, я пойду сделаю чаек, а потом будем обустраиваться.
Перспектива спать на одной кровати с Клавдией Ивановной меня не радовала: кровать-то односпальная!
После трапезы, Клавдия Ивановна приступила к обустройству моего места. Маленькая, худенькая женщина, намылив хозяйственным мылом тряпку, протерла пол по определенной траектории и с легкостью отодвинула от стенки шкаф. Получилось подобие ширмы. Потом Клавдия Ивановна вытащила из-под кровати раскладушку.
-Это теперь твой угол, твоя маленькая комната, - сказала она, указывая на закуток за шкафом.
Ура, возликовала я, у меня есть свой угол. Пока раскладывала вещи – под раскладушку и в шкаф, Клавдия Ивановна принесла стул.
-А это твоя, так называемая, тумбочка. Извини, настольной лампы нет, не держу буржуйский аксессуар.
Ура, у меня и стул есть! Я была счастлива! Конечно, с теми условиями, которые были в нашей Душанбинской квартире, не сравнить! Там у меня своя комната с письменным столом и буржуйским на нем аксессуаром. И книжный шкаф, на стекле которого клеем налеплены фотографии любимых артистов советского кино.
Словом, немного еще посуетившись, мы легли спать. Кровать под Клавдией Ивановной устало заскрипела, и вскоре послышалось ровное посапывание моей тети Клавы.
Клавдия Ивановна была женщиной одинокой. Ни мужа, ни детей. Заглядывал, правда, как сейчас говорят, бойфренд, но с ним я познакомилась позже. Сейчас понимаю, на какую жертву пошла тетя Клава, оставив меня жить у себя. Бойфренд уже не мог оставаться у любимой женщины.
Помню первое утро. Встала рано, время собираться в школу. Клавдия Ивановна еще раньше «убежала» на работу. Я пошла в кухню, чтобы поставить чай.
Это было не очень большое помещение. Четыре кухонные тумбочки, одна газовая плита, несколько стульев. Возле плиты суетилась высокая стройная женщина. От природы пышные волосы бесформенным узлом громоздились на затылке. Я потопталась у двери, не зная как себя вести дальше. Женщина обернулась:
-Это ты у нас новая жиличка? – прищурив глаз, спросила она.
-Да, я.
-Зовут как?
-Нора.
-Откуда?
–Из Душанбе.
-Душанбе, Душанбе, это где? Ташкент что ли?
Я удивилась географическим «познаниям» новой соседки и со знанием дела стала рассказывать о Средней Азии и её городах.
-Ясно. Очень далеко. Ну, че в дверях-то стоишь, проходи. Вот это тумбочка Клавдии Ивановны, внутри кастрюли, сковороды и другая посуда. Когда будешь готовить, за собой все убирай, чтобы ни соринки, ни крошки. А вот в этом холодильнике средняя полка моя и Клавы. Мы с ней женщины одинокие, поэтому делим полку на двоих. Тебе Клава рассказала что к чему?
Я ответила, мол, еще толком не общались, а сейчас мне пора в школу. И вообще уже не хочу чай.
В это время на кухню вошла другая соседка, Марина. Это была молодая женщина лет 40. Но с «низины» моих пятнадцати лет она казалось старой.
-Марина! – раздраженно сказала соседка, которая так и не представилась. –
Сколько можно говорить – не ставь на подоконник кастрюлю. От горячего след остается.
-Валентина Павловна, вы заели меня! Кастрюля стоит на тарелке. К тому же – пустая.
-А если пустая, убери в тумбочку!
Я уходила в школу, а мои милые соседушки продолжали обсуждать кастрюльный вопрос.
В класс я вошла вместе с классной руководительницей.
-Это Нора. Она новенькая и будет учиться в вашем классе. Она из Душанбе.
Я боялась поднять глаза и посмотреть на одноклассников. Было страшно, все же москвичи, они особенные!
Тамара Ильинична показала мое место за партой, рядом с рыжим пареньком.
Он недовольно посмотрел на меня и отодвинулся.
«Чего это, не заразная…» - разозлилась я.
Сосед буркнул:
-Слышь, ты, я не собираюсь сидеть с девчонкой. Так что на перемене съезжай.
Я пожала плечами, но к концу урока исправила ему ошибки по русской грамматике и заслужила его благосклонность.
-Слышь, ты, а сочинение мне будешь писать?
Деваться некуда и я согласительно мотнула головой.
Признаюсь честно – я писала за него сочинения, а он решал задачи по математике, физике и химии. Так мы с Климом подружились. Дружба, построенная на меркантильных интересах.
Немного отвлекусь. Недавно прочитала в Интернете забавную штучку. «За сорок пять лет жизни, - пишет автор, - мне ни разу не понадобился тангенс, котангенс». Мне тоже. И даже та биссектриса, которая крыса и, которая бегает по углам и делит угол пополам, тоже. Я это к чему – тройки, которые нахватала по этим математическим величинам, изрядно попортили мои выпускные оценки.
Словом, одноклассники оказались неплохие, дружелюбные. Познакомилась с Леной. Хорошая девочка. Мы с ней как-то сразу сошлись. Она часто приглашала к себе домой. Лена жила одна в трехкомнатной квартире. Её родители работали за границей. Отец – дипломат, мама - технический работник. К Лене часто приезжала бабушка, проконтролировать. Подруга принимала рейд без нервозности и даже радовалась, что бабуля приносит пирожки и другую вкуснятину.
Домой со школы вернулась часа в четыре. Клавдии Ивановны еще не было.
На кухне никого не оказалось, и я решила попить там чаёк с рогаликами. В школе хорошая столовая и не было нужды в домашней еде, хотя в холодильнике для меня лежали котлеты с перловкой.
Я уселась за тумбочку и не успела глотнуть чаю, как в кухню вошла древняя, как мне показалось, старушка. Невысокого роста, высохшая, с редкими седыми волосами. Она еле передвигала ноги.
-Здравствуйте! – я встала со стула.
-А, Норочка, Клава говорила, что ты поживешь с нами. Я - Варвара Ивановна. Будем знакомы.
-Чай будете? - предложила я.
-Нет, дорогая, не буду. Я уже в таком возрасте, когда просто кушать нельзя. Надо в одно время и порционно. Мне же уже 83. А ты ешь, ешь.
Она прошаркала к холодильнику и вытащила пакет.
-Дед у меня лежит, болеет. Вот отнесу ему кусочек колбаски, проголодался. Никогда не страдает плохим аппетитом, даже когда болен, есть хочет. А ты, милая, не стесняйся, ешь.
С дедом я познакомилась через пару дней. Он впервые после болезни зашел в кухню, чтобы налить в графин воды. Я мыла полы. По собственной инициативе. Дед разулыбался.
-Чую дух южанки. Мыть, скрести… Ты и есть та самая Нора?
Дед, Петр Ильич, рассказал мне, что в годы войны ездил в город Фрунзе (ныне Бишкек), куда эвакуировали его жену и сына, который рвался на фронт добровольцем. За геройский поступок Петру Ильичу дали отпуск и разрешили навестить родных. С семьей пробыл всего три дня. Но и за это время полюбил гостеприимный азиатский народ. А еще он воевал вместе с Нурали, таджиком из Ленинабада. Хороший был боец, жаль, убили. В этот же день, с горечью и навернувшимися на глаза слезами и почему-то торжественно сказал Петр Ильич, убили их с Варенькой сына. Дорвался – таки до фронта, догнал-таки свою смерть…
Дед оказался разговорчивым. Он много чего еще вспоминал, но монолог прервала жена.
-Петь, нашел аудиторию? Норе, наверное, уроки надо учить. А ты с воспоминаниями.
-Так она полы моет! Какие уроки! Я бы на ее месте тоже предпочел полы этим самым урокам.
-Зря ты это делаешь, Нора. Сегодня не ваша очередь. Сегодня Марина убирает.
Дрожащими руками Петр Ильич взял графин с водой и направился в свою комнату.
Жена подхватила его под руку.
-Петюня, осторожно, дай мне графин, сама понесу.
-Что ты, что ты, не убивай во мне мужчину!
Полы я домыла. На радость Марине, которая в знак благодарности угостила двумя шоколадными конфетками.
Я любила сидеть в кухне. Хотя и была общей, но здесь теплился невидимый огонек, который притягивал своим теплом. Часто делала уроки за тумбочкой. Заходили и выходили соседи, готовили, мыли посуду, гремели кастрюлями, но мне это не мешало. К счастью, в коммуналке все жили дружно, как в родной семье.
Однажды я засиделась за уроками далеко за полночь. Слышу, скрипнула входная дверь. Это был Маринин муж, Сергей. Он частенько приходил поздно и в такие дни, как правило, из их комнаты доносились возбужденные голоса. Бывало, от ссор супругов просыпались соседи. Однако, редко кто высказывал недовольство. Жильцы старались не вмешиваться в дела семейные. На этот раз ссора, переведенная по звуковым показателям на децибелы, зашкаливала не меньше, чем на 90-100. Хотя и ругаю недоступную моему мозгу физику, но помню, как учитель по физике говорил: шум в 60-80 децибел опасен для нервной системы. Не понимаю, к чему такая информация беспечным школьникам. Теперь догадываюсь – физик, наинтеллигентнейший человек, наверное, хотел донести, что страдает от нашего шума.
Словом, в коридоре коммуналки стоял недопустимый для слуха крик.
-Говорю же - комиссия! Пока их накормили, напоили, уже и ночь наступила!- слышался мужской голос.
-К вам в неделю два раза приезжает комиссия! Думаешь, я верю? Завтра пойду в партком, пусть тебя коммунисты судят!
-Дура, нашла, чем пугать! Сама же и останешься без мужика! Причем, невинного!
Вскоре в кухню влетела заплаканная Марина. Увидев меня, быстро смахнула слезы и подошла к раковине. Выпустив струю воды, стала жадно пить из- под крана.
-Негодяй! - Ругалась она. – Потаскун! Комиссия? Я покажу ему комиссию!
Следом вошел Сергей. Не обращая на меня внимания, бросил жене:
-Соседей разбудишь. Чего взъерепенилась?
-Нет, ты мне скажи, кто она? Где живет, все лохмы повыдираю сучке!
Марина извиняюще посмотрела на меня. Я собрала учебники и тихо вышла.
-Опять ругаются? – зевая, и почему-то шепотом, спросила Клавдия Ивановна. Она укуталась в одеяло с головой, из которого уточкой смешно торчал нос.
-Да, - односложно ответила я и прошла в свою «комнату».
-Ложись, сейчас успокоятся. У них ссоры до койки. – Спохватившись, ч то произнесла взрослую фразу, виновато произнесла, - извини…
На следующий день я оказалась свидетельницей мужского разговора. Когда вернулась со школы, в коридоре, возле двери, беседовали наши мужчины. Петр Ильич сидел в кресле, возле телефона. Сергей, подпирая стену, стоял возле. Я поздоровалась и прошла к себе. Но и за закрытой дверью можно было услышать все, что говорили за стеной.
-Что ты за мужик, - говорил дедуля. – Что вы за люди, современные мужики? Полюбил, объяви жене и иди к любимой. Чего врать-то, изворачиваться? Будь мужиком! Или туда, или сюда!
- Я люблю Марину. А та так, просто. Я не хочу туда. Скуки ради с ней-то.
- Скуки ради… Вон мы с Варей живем шестьдесят лет! Я один раз, слышишь, только один раз сошел с правильной дороги. Но признался, так мол, и так, полюбил. Собрал чемодан и ушел. Потом вернулся, валялся в ногах, чтобы приняла. А она гордая, ни в какую! Предал, говорит, я не могу с предателем жить. Вскоре началась война. Пришел проститься, не приняла. Потом рассказывали, как она каждый день плакала и целовала мою фотографию. Я все это потом узнал. После войны пришел прямо домой. Думал, выгонит. А она накрыла стол, натопила баньку, постирала вещи. Но уложила в другой комнате. Так продолжалось долго, пока не настал момент притяжения. Я знаю одно - предавший семью, может и родину предать. Эх, мы кровью мостили дорогу в хорошую жизнь, а вы безобразничаете, не цените мирных дней! Скандалы, ссоры…
Сергей молчал. По шарканью ног я поняла, что Петр Ильич удалялся в свою комнату.
Эта история имела продолжение. И опять место встречи соседей было неизменным – кухня. На этот раз Варвара Ивановна учила жить Марину. Нет, я не против наставлений, ибо опыт старших помогает выбраться из зарешеченных ситуаций. Но даже мне, подростку, показалось, что Варвара Ивановна достаточно жестко наезжала на соседку.
-Мужчина - особый вид, Мариночка. Надо подбирать к нему ключ. Этот ключ можно искать всю жизнь и не найти.
- Да на что мне такой мужчина, который висит у меня на шее как хомут? Еще подстраиваться под такого!
-Мариночка, позвольте не согласиться с вами. – Варвара Ивановна присела на табуретку и вытерла руки об фартук.- Вы его любите?
-Люблю, - со вздохом ответила Марина.
-Так полюбите себя в нем! Если вы ему прощаете бесконечные его комиссии, значит, без него не можете жить?
-Не могу…
-Так держите авторитет! Зачем признаетесь, что догадываетесь? Знаете и прощаете, тем самым разрешаете и дальше лгать. Я, Мариночка, конечно, не за развод, неприлично быть разведенной. Но есть два вида лжи – непереносимая и во благо.
Я заметила: когда Варвара Ивановна наставляла, переходила на «вы».
Марина присела на корточки перед старушкой.
-А что я делаю не так? Еда, сами видите, всегда на плите. В постели – я пантера…
При этих словах образовалась пауза и я поняла, что они со страхом посмотрели в мою сторону. И правильно испугались – я смотрела в книгу и видела фигу. Слушала их разговор - так интересно! Конечно, в подобном случае, как учила мама, надо уходить, иначе это называется подслушиванием. Но очень хотелось знать, что же такого делает дядя Сергей, что на кону развод. Нет, я не была наивной, несмышлёнышем, но правильную оценку событиям в свои годы дать, конечно, не могла.
-Марина! – повысив тон, осуждающе сказала Варвара Ивановна. – Здесь же ребенок!
Марина посмотрела в мою сторону, что я прихватила боковым зрением, и сказала:
-А ничего, пусть знает, не маленькая уже. Пусть учится жизни!
Дальше оставаться при разговоре взрослых было верх неприличным и я, закрыв учебник, сказала:
-Пойду, приберу в комнате.
Но, каюсь, прибиралась я с направленным ухом к двери. Так интересно узнать – разведутся ли Марина и Сергей.
Варвара Ивановна продолжала наступать.
-Я, Мариночка, люблю своего Петюню все 60 лет! На одном дыхании, иногда даже дышать за него хочу, чтобы не утруждался. И он меня любит так же. Между нами никогда не пробегала черная кошка. Было однажды, до войны, неприятное дело. Он ушел. К другой. Так я превратилась в труп. Не жила, проживала. Однажды та, другая, осмелилась прийти ко мне. Это в войну было. Не знаешь, жив он, или нет? Писем не получала. Меня как кипятком обдало! Как смеешь? Но в войну всякая беда сближала. Мы не рвали друг другу волосы. Без слов обнялись. Она потом извинялась. Сказала – знаю, если будет жив, вернется к тебе. Ведь когда с ним жили, он был живым трупом. Видишь, тоже был труп! Я тебе за все время впервые рассказываю. Не желаю таскать за собой черные воспоминания.
-Варвара Ивановна, что же мне теперь, обниматься со всеми его бабами? – донеслось недовольное.
-Ладно, я тебе подсказала, а там сама думай. Я ведь жизнь прожила.
Варвара Ивановна, как мне показалось, ушла к себе, а Марина еще долго гремела кастрюлями. Не помню, чем кончилась история, но когда уезжала в Душанбе, Марина и Сергей были вместе. И скандалов не было слышно.
Однажды Клавдия Ивановна спросила:
-Ты почему занимаешься на кухне? У нас много места, и стол есть.
Я пожала плечами. Сама не знала почему. Уютно что ли там было. Садилась на стул, свет падал с левой стороны, как учили в школе, и занималась.
-Ладно, учи, где хочешь. Кстати, сегодня к нам в гости придет мой очень хороший друг – Валера. Валерий Дмитрич. Познакомишься.
Валера, или для меня Валерий Дмитрич, как сейчас помню, был высокий с выдающимся животиком немолодой человек. Волосы зачесаны назад и каждый раз, когда он расчесывал полу лысину, сдувал с коричневой расчески волосы. Мне не нравилось, когда волосы сдувают с расчески. И сейчас не выношу подобного действа. Так вот, сдувал волосы, потом вроде как чистую расчёску прятал назад в карман. А волосня, плавно кружа в воздухе, оседала или на пол, или на стол, за которым едим, в зависимости где совершался причесон.
-Ну, здравствуй, - добродушно сказал он, протягивая мне огромную ладонь. Ему пришлось немого наклониться, чтобы поравняться со мной ростом.
-Здравствуйте, - ответила я и поспешила представиться. – Я – Нора.
-Нора? Эстонка что ли?
-Нет, таджичка.
-А я смотрю, черненькая, не северянка. Это имя скандинавское. Чья кровь течет?
-Вообще-то я – Элеонора. Людям же лень выговаривать полностью, сокращают.
-Элеонора - опять не азиатское имя. Элеонору Рузвельт знаешь?
Я смутилась – Элеонора Рузвельт. Кто это? Артистка, писательница? Стыдно не знать. Я покачала головой, нет, извините, не знаю.
-Как же так, в школе не проходите? Это жена президента Америки. Очень грамотная и умная женщина.
А… жена президента. Я и не обязана знать жен президентов, подумала я.
-А Элеонору Дузе знаешь?
-Тоже жена какого-нибудь президента?
-Нет, девочка, это великая итальянская актриса. Но Нору Ибсена ты должна знать?
Мне хотелось переменить тему, так как опасалась, что если не отвечу еще и на этот вопрос, он подумает, что я необразованная девчонка.
-Нет, - решила предвосхитить его следующий вопрос. – Я названа в честь дочери Карла Маркса. Когда я родилась, мама училась в партшколе, знала наизусть «Капитал» и биографию Маркса.
-А, так ты из политических, - рассмеялся Валерий Дмитрич и похлопал меня по плечу. – Как звали дочь Маркса, я не знал. Так что мы - квиты.
После столь длительного знакомства, он сел в кресло и обратился к Клавдии Ивановне.
-Клав, ужинать когда будем, проголодался.
Клавдия Ивановна, штопавшая чулок, ответила, что суп еще не готов, придется подождать.
-Опять суп. Я думал, мы тяпнем по грамулечке. А ты суп… .Суп – не закусон.
-Не могу тяпнуть. Завтра с утра на дежурство.
Ужинали вместе. Гость ( по крайней мере для меня) выпил свою грамулечку и
Клавдия Ивановна сразу убрала бутылку в сервант.
Погрозила пальцем, недовольно буркнув:
- Литр начинается с грамулечки.
Вскоре они запели. Про Мороз, который морозит коня. Сколько лет живу, столько слышу эту застольную песню.
На праздник заглянул Сергей.
-О, раз поют, значит, Валера пришел! Привет! Как ты? Давно не было!
-Да, опять командировка, бес её побери. Вчера вечером приехал. А сегодня вот, к вам. Соскучился, - и он обнял Клавдию Ивановну за плечи.
-Проходи, чего стоишь?- Клавдия Ивановна пригласила гостя войти и потянулась за бутылкой, которую недавно убрала с глазу вон.
Я поняла, что компания не моя и пошла в свою любимую кухню.
-Не дают заниматься?- спросила Валентина Павловна, наливая в глубокую тарелку суп. – Будешь?
Она половником указала на кастрюлю.
Я поблагодарила, но отказалась, только что поужинали.
В кухне стоял стойкий «аромат» стряпущей. Это был коктейль из запахов яичницы, борща, жареной картошки, супов. И, несмотря на то, что форточка всегда открыта, здесь, казалось, навсегда прописался кухонный парфюм.
- Что за люди! Опять над плитой повесили штаны! Сколько раз говорю – вешайте в своей комнате! Нет, когда не успевают просушить, тащат сюда. Чувствуется, Марина куда-то спешит. Вон, трусы развесила. Бесстыдница!
Неся в руках поднос, в кухню вошла Варвара Ивановна.
-Чего опять гудишь, Валя?
-Да что гудишь, что гудишь! Маринка развесила свои трусы прямо над супом. Бес с ними, с её трусами, пусть воняют кухней, но мне же неприятно. Что, не может купить штук десять трусов, чтобы не стирать каждый день?
-О, на ловца и зверь! Пришла. А я тебе кости промываю, Маринка! Чего развесила? Купи себе десять штук!
Марина молча сняла белье с веревки.
-Если подкинете деньги и назовете адрес, куда выкинут дефицит, почему и нет?
Она запихнула свое добро под мышку и вышла.
-Чего ты к ней все время цепляешься, Валя? – недовольно cпросила Варвара Ивановна. – Как бельмо у тебя на глазу. Мы же одна семья. Посмотри, как ругаются другие, кто в коммуналках живет! Жизни никакой. Мы же наладили климат, благоприятный для всех. Так поддерживать надо.
-Ну вас, Варвара Ивановна, с вашей интеллигентностью далеко не уйдешь. Поражаюсь, – раскулачили вашего батюшку, отняли особняк, вас выселили в коммуналку, в ваш дом заселили всяких босяков, революционеров, а вы продолжаете заботиться о климате пролетариев.
Варвара Ивановна ничего не ответила. Только прошептала себе под нос что-то про молодость и незнание жизни.
Я сидела на своей стуле и невольно слушала разговор соседей. Невозможно было учить физические формулы под обсуждение трусов и кулаков, которые давно умерли.
Часы показывали 11 часов ночи. Валерий Дмитрич давно перестал петь, но еще и не ушел. Я вошла в комнату. Клавдия Ивановна сидела в кресле, а гость, одетый в пальто, стоял возле и что-то говорил.
-Ну, малышка, я пошел, - прогремел он своим густым басом, когда я вошла. – Ложись спать, а то в учебнике сделаешь дырки. Все равно все не выучишь.
Он откланялся и вышел. Клавдия Ивановна пошла его провожать.
Я забралась под одеяло и мгновенно заснула. Какие были чудесные годы – стоит закрыть глаза, как мгновенно оказываешься в царстве Морфея.
Однажды я проснулась с дикой болью в горле. Клавдия Ивановна ушла на работу. На столе стоял чайник, накрытый матрешкой-чайницей, сыр, варенье, сливочное масло и обожаемая мною булочка за 9 копеек, которую пекли во всех уголках Советского Союза. Я налила чаю в надежде, что от горячего пройдет боль. Но очень скоро поняла, что ангина вещь упрямая и на обман не подается. Я позвонила Клавдии Ивановне и сказала про свое горе.
-Ложись в постель, и в школу не ходи. Вечером приду, будем лечиться.
Как это бывает у школьников, я, превозмогая боль, прохрипела «Ура!» и залезла под одеяло. Раскладушка недовольно скрипнула, а я, окрыленная предстоящими выходными, даже заговорила с ней:
-Прости, подруга, но ты заступаешь на круглосуточное дежурство, как тетя Клава.
Через некоторое время в комнату вошла Варвара Ивановна. Она заглянула в мою келью.
-Расклеилась? Клава звонила, просила за тобой присмотреть. Ну, что случилось? Я говорила тебе, нельзя на лыжи в таком виде. Так вы, молодежь, умные, сами все знаете, старших не слушаете. Ладно, лежи, сейчас горячего чая с малиновым вареньем принесу.
Я виновато улыбнулась. Да, умная шибко. Поперлась, извините за сленг, в тоненьком физкультурном костюме, в котором в Душанбе ходила на уроки физкультуры. Откуда мне знать, что на улице в нем будет холодно, а в Измайловском парке, где у нас проходила физкультура, градуса на два еще ниже. Тетя Клава, конечно, в таком виде не пустила бы, но ушла на работу раньше меня.
Урок физкультуры, как говорила, проходил в Измайловском парке. Когда я появилась в тоненьком трико (это синие хлопчатобумажные штаны с пузырями на месте коленок) , но, к счастью, теплой куртке, учитель посоветовал срочно возвращаться домой. И покрутил пальцем у виска, довершая свой приказ. Я воспротивились, сказав, что закалённая, и встала на лыжи. Не стоит рассказывать о том, что я больше падала, чем каталась – лыжи для южного ребенка, видящего их впервые, стресс. Словом, в конце урока я была похожа на мокрую курицу.
Дома выжимала бриджи над ванной. Бельевая веревка в комнате оказалась занята и я пошла на кухню, чтобы пристроить штаны на веревке. Но, вспомнив, недовольство тети Вали по поводу сушки белья на кухне, передумала.
Меня ломило, из носа текло. Я проспала весь день. Проснулась бодренькая, но коварная простуда дала о себе знать только на следующий день.
Помню, в этот день позвонила мама. Междугородные переговоры стоили дорого, за три минуты - одна цена, каждая следующая стоила других денег.
Она спросила как я, как учеба, может, вернусь домой, и закончу учебу в Душанбе. Я воспротивилась – нет, здесь хорошо, тетя Клава очень заботливая, да и Варвара Ивановна чем может, помогает.
Мама мне звонила раз в неделю. Раз в неделю – и тете Клаве. Она была спокойна за меня. В Москве у неё было много знакомых. Приглашали в гости, ездили со мной в магазины за покупками и водили в театры. Так что без внимания не оставалась.
Иногда заглядывала в гостиницу нашего постпредства. К тете Клаве. Мне нравилось сидеть в глубоких креслах и смотреть на постояльцев.
Как сейчас помню, многие возили ковры из Москвы в Душанбе. А еще большие сумки, набитые снедью. Однажды знакомый министр, увидев меня в фойе гостиницы, удивился:
-Ты что здесь делаешь в середине учебного года?
-Я учусь в школе.
-Маме что-нибудь передать? Я сейчас уезжаю.
-Пожалуй, нет.
В это время водитель проносил мимо нас ковер министра.
Знакомый пошутил - вот, могу передать ковер. Потом, долго ковырялся в своем багаже. Наконец, вытащил коробку духов «Красная Москва».
-Это тебе. Не взыщи, конфеты упакованы в чемоданах. Но не могу же я не уделить тебе внимания! А духи – вещь хорошая. На свидание пойдешь, брызни!
Он подмигнул глазом и направился к двери.
«Красная Москва»! Элитные духи! Ими всегда душилась моя тетя. Когда они заканчивались, я наливала в бутылек воды и торжественно выставляла на свой письменный стол. Но не душилась - даже разведенная водой капля не должна была меня ароматизировать. Нельзя! Стыдно! Не доросла до обычных духов, а что касается «Красной Москвы» - так то вообще разврат!
В этот момент я впервые почувствовала себя, как сейчас назвали бы, леди.
Взрослая, духи дарят. Однако, в следующую минуту направилась к тете Клаве.
-Мне духи подарили! – гордо заявила я. – «Красную Москву»!
Тетя Клава улыбнулась – подарил министр? Да, он всегда и всем делает подарки. Внимательный.
-Это вам, - сказала я, протягивая духи.
Тетя Клава оцепенела. Нет, нет, это очень дорогие духи, вези домой, маме!
Но я поставила духи на её рабочий стол. Тетя Клава раскраснелась, стала нюхать коробку и, вдыхая обычный воздух, говорила – «Божество»!
-Они что, пахнут через коробку? - поинтересовалась я. Она улыбнулась. Если вообразить – да!
Словом, возвращаясь к повествованию про ангину, болезнь от мамы скрыла. Горло напрягла, как могла, чтобы не выдать хрип.
Три минуты! Как можно было много сказать за это время! Я вспоминаю междугородние переговоры с чем-то особенным в той жизни. Настоящее свидание!
После разговоров с мамой настроение улучшалось надолго. И, несмотря на то, что Первопрестольная меня приняла и я полюбила Москву как родной город, все же хотелось быстрее вернуться домой.
Вечером пришла Лена. Проведать. Принесла апельсины, подприлавочные конфеты, яблоки. У Лены были талоны, на которые она отоваривалась в специальных магазинах. Отсюда и дефицит.
Подруга рассказала о школьных делах и о том, что Витька не дает прохода. Лена возмущена! Он же знает, что дружит с Мишаней, все равно лезет. Боится, что ребята подерутся.
Помню, как давала ей советы, с высоты своего подросткового понимания. Мы знали
- Витек неплохой, но зануда… Однажды Мишаня при помощи кулаков ему все объяснил, ну, про территорию. Не понимает, опять ищет грабли, чтобы снова наступить. Лене, конечно, приятно, что из-за нее два красивых мальчика обнажили шпаги, но душа больше тянулась к Мишане.
В те годы подростковая влюбленность обозначалась безобидными словами «дружить», «ходить». Сейчас акценты переместились. Без завуалирования – любовь! Причем любить можно одновременно и двоих, и троих…
В те годы меня тоже посетила любовь. Как оказалось, навсегда. Но мой воздыхатель жил далеко, и я оставалась верна чувствам.
Однажды мальчик с параллельного класса пригласил в кино.
Я позвонила Ленке – представляешь, Саша зовет в кино! Пойдем все вместе?
Ленка, более продвинутая в вопросах любви, отказалась. Саша ей про кино ничего не говорил. Я стала приставать к другим девочкам. Но у всех были причины для отказа.
Любовь не состоялась. Я, будучи девушкой открытой, сказала потенциальному ухажеру, что уже дружу. Саша расстроился, опустил свои небесного цвета глаза и сказал:
-Надо было мне раньше подойти. Стеснялся. А кто он, никогда тебя с кем-то не видел.
Я рассмеялась – дружба на расстоянии. И вообще я скоро уезжаю.
Но был еще один случай, о котором помню всю жизнь. Как-то я пришла в гостиницу к тете Клаве. Она куда-то вышла, и мне пришлось её ждать. Я села в кресло, вытащила учебник. В кресле, что рядом, сидел мужчина лет 35. Он долго рассматривал меня, потом начал разговор:
-Как зовут тебя, небесное очарование?
Легко поймать девчонку на крючок! Кому не нравятся сладкие речи? Я вообразила себя сказочной пери и смущенно улыбнулась.
-Я - приезжий, - продолжил он. – Недавно прилетел из Киева. Вот, оформляюсь. А ты здесь живешь?
Я, открытая душа, сразу все рассказала, как есть.
- Раз ты здесь живешь, не могла бы показать Москву? Красную площадь, Девичий монастырь, еще что-нибудь?
Неприлично отказывать в услуге, так мы воспитаны. Тем более взрослому человеку, первый раз прибывшему в Москву! Я согласилась.
В это время вернулась тетя Клава. Молодой мужчина начал оформляться и, взяв ключи от номера, попросил его подождать. Я подошла к тете Клаве и радостно сообщила, что иду этому человеку показывать Москву.
Тете Клаве не пятнадцать лет. Она сняла очки, вперилась в меня строгим взглядом и сказала :
-Что еще за глупости! Какая экскурсия, с кем, почему? Иди домой и делай уроки. Милая моя девочка, в жизни все не так просто, как кажется.
Вечером тетя Клава провела со мной воспитательный час. Оказалось, что мужчина прекрасно знает Москву, он командировочный и приезжает по делам в год раза три-четыре. Надо быть бдительной, продолжала тетя Клава, острожной, не раскрывать незнакомым душу, не рассказывать о себе. Это - Москва, здесь другая жизнь и другие законы.
Так я впервые встретилась с мужским мошенничеством, что послужило уроком на всю жизнь.
Вскоре коммуналка стала для меня по- настоящему родным домом.
Как-то соседи собрались в комнате Валентины Павловны. На вечерний чай. В коммуналке была традиция один раз в неделю пить чай у кого-то из жильцов.
Клавдия Ивановна принесла лимоны, которыми её угостил приезжий из Душанбе.
Комната Валентины Павловны была немного меньше нашей. Скромная мебель в стиле середины прошлого века, состояла из серванта, дивана, кровати, шкафа, круглого стола и стульев. На серванте стоял большой портрет Валентины Павловны: молодая девушка смотрит вдаль, причем серьёзным и, вместе с тем, задумчивым взглядом. Ряд семейства слоников из белого мрамора довершал скромное убранство верха серванта. Внутри мебели красовались дешевые сервизы и всякая мещанская ерунда.
Соседи пришли со своими стульями. Усевшись за накрытый стол, с любопытством стали разглядывать сладости.
В центре стояла большая тарелка с пирогом, внутри которого дышал жаром яблочный джем. В розетках – варенье, сахар, сушки.
Валентина Павловна взяла большой кухонный нож и принялась резать пирог.
Гости протягивали тарелки, восхищенно разглядывая печеное.
-Ты - чудесная хозяйка, в сотый раз повторяю! - сказала Варвара Ивановна. – Твои пироги хоть на выставку отправляй! Петюня любит твою стряпню. Отложи ему кусочек, помягче.
Валентине Павловне подсказывать не надо. Первый кусок из самой середины она положила на большую тарелку и отложила в сторону.
-Хозяйка хорошая, это да. Только до мужиков привереда. Кого кормить вкусненьким, если не мужиков! Замуж иди!
Валентина Павловна раскраснелась:
-Марин, если ты опять на эту тему, поругаемся… Каждый раз одно и то же!
-Да наши ссоры – курам на смех. Я же тебе по-сестрински!
-По-сестрински, мать, жениха ищут, устраивают судьбу. А то только подначиваешь. Нехорошо, мать, не хорошо, - сказал Сергей, отправляя в рот кусок дышащего жаром пирога.
-Вообще-то мы собрались для чего? Отдохнуть! - вступила в разговор Клавдия Ивановна. – Девчонки, ну хватит уже. И правильно делает, что не выходит замуж. Раз обманул, второй раз боязно иметь дело с мужиками.
-Гусь… - многозначительно протянул Сергей. – Кстати, я недавно его видел. Идет с туалетной бумагой вокруг шеи. Говорю, Семен, с химчистки чтоль? Зло посмотрел, ничего не ответил. Нехорошо руки не подавать. Столько лет ходил, обнадеживал и вдруг… другую нашел. Ну не гусь?
- Говорят, к сердцу мужчины пирогами можно пробраться.
Валентина Павловна села на стул и осуждающе оглядела соседей.
-Хочу раз и навсегда закрыть тему. Значит так. Семен был друг. Большой друг. Мы встречались, да. Но он не обещал жениться. А я не обещала идти замуж. Не было промеж нас любви. Так, отношения. Поэтому так вышло. Два года прошло, как расстались, а вас это больше заботит, чем меня. Ешьте, давайте, пока пирог не остыл!
Гости наклонились над тарелками. Я, подобрав ноги, скромно сидела на краешке принесенного стула. Пирог действительно был великолепный. Я справилась со своим куском в две минуты. Вспомнила маму, которая учила правильным манерам: откусывать понемногу, не демонстрируя голод. Надо не есть, говорила она, а угощаться. Угоститься у меня не получалось, поэтому моя тарелка опустела раньше, чем у других.
-Норочка, тебе понравилось? Еще будешь?
-Нет, нет спасибо, - почему-то испугалась я вопроса. Второй кусок – неприлично. Разве что позже, если еще кто-то посягнет на вкусняшку.
Вспомнила восточные традиции. Гостя никогда не спрашивают – еще будешь? Кладут в тарелку еду, не спрашивая, несмотря на уверения, что гость сыт по горло. Чтобы не думали - пришел поесть. В первую очередь общение, а еда в дополнение, вторым планом.
-Давайте я лучше отнесу пирог Петру Ильичу, - предложила я. Варвара Ивановна обрадовалась и я, взяв тарелку с печеным, направилась к двери.
-Там, на столе, стоит термос. Ты Петюне чайку налей, хорошо?
Петр Ильич читал газету, лежа в кровати. Увидев меня, снял с переносицы массивные очки и приподнялся на локте.
-Заходи, деточка! Пирог принесла? Я запах чую уже давно. И жду. Мне Варя строго настрого запретила вставать, а то бы посидел с вами.
Я налила дедушке чаю, положила на рядом стоящую табуретку поднос с пирогом.
-Садись, если хочешь, поговорим. А то целый день в потолок гляжу. Рассказывай, как в школе.
Он откусил небольшой кусок пирога, зажмурил от удовольствия глаза и покачал головой. Валя - мастерица!
Рассказывать о школе было нечего.
-Какой предмет больше нравится?
-Литература.
-О! Это дело. Кто нравится из писателей?
Что в таких случаях говорили - Пушкин, Лермонтов, Горький, Блок.
-Ну, Блок посредственный, достаточно посредственный, - проговорил Петр Ильич. Мой отец знал его. – Он отхлебнул чая.
Блок посредственный? Наверное, на моем лице вырисовалось возмущение, на что дедушка поспешил объясниться.
-Нет, нет, дочка, я это так, личные счеты. А что ты знаешь из его стихов?
-Мне очень нравится «Незнакомка», - поспешила ответить я и продекларировала:
-И каждый вечер , в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне…
-«Незнакомка»… Здесь не поспоришь. Литература, друг мой, - продолжал рассуждать Петр Ильич, - есть главное, что развивает мир. Что у вас в школе говорят об этом?
Я пожала плечами. В школе говорят – это хорошо, а это плохо. Нас учили верить и соглашаться. Помню, на одном из уроков Клим, одноклассник, спросил учительницу литературы – почему Есенин повесился. Так она чуть ли не шепотом ответила, что это не предмет для обсуждения. Думаю, сейчас, когда обнародованы все документы и свидетельства, Клим, если жив и здоров, разобрался в интересовавшем вопросе.
Петр Ильич приподнялся, скрестил на груди руки и застыл. Он углубился в Мысль. Брови сошлись на переносице, в глазах появилась тоска. О чем думал дедушка? О прошедшей жизни, о предстоящей конечной черте?
-Еще пирога? – поинтересовалась я, чувствуя неловкость своего присутствия.
-Нет, хватит. Много нельзя. Иди, дочка, что со стариком-то сидеть. Только вот что. Про Блока никому не говори. Это я так, взболтнул.
Я вернулась в комнату Валентины Павловны. Вечеринка была в разгаре. Чаепитие перешло в застолье с бутылкой водки на столе и солеными огурцами. Воздух пропитался спиртным.
-Ну, как там дедок? – спросила Марина.
-Пошла бы и проведала, - съязвила Валентина Павловна.
-Не надо его беспокоить. Он еще слаб, - вмешалась в разговор Варвара Ивановна.
– Он хоть поговорил с тобой?
-Да, поговорили,- неохотно ответила я, помня просьбу Петра Ильича.
-О чем?
-О литературе.
-Блока ругал? – подмигнул Сергей.
-Не обращай внимания, - заступилась за мужа Варвара Ивановна. – Его бабушка была еврейка, писательница. А Блок осуждал еврейское засилье в литературе. Отсюда и ненависть. В жилах Петюни тоже течет еврейская кровь. Ладно, пойду, раз опять про Блока, значит ему плохо.
Варвара Ивановна вытерла рот полотенцем и вышла.
Про евреев я ничего не поняла. Причем евреи? И какая разница кто – еврей, русский, армянин или таджик «ведет» литературу? Разве можно оценивать таланты по национальности? Но молодость далека от философии и, ничего не поняв в разговорах взрослых, я потянулась за вторым куском пирога, который перекочевал на журнальный столик.
Утром я проснулась от шума в коридоре. Клавдия Ивановна то входила, то выходила, слышались тревожные голоса. Я вышла посмотреть. Коммунальная семья стояла в дверях комнаты Варвары Ивановны. Раздавался тихий плач.
Я тихо подошла к соседям и увидела, как два врача скорой помощи утешают Варвару Ивановну.
-Он точно отошел? – Варвара Ивановна заплаканными глазами смотрела на врача. В затухающих глазах было столько горя, что стало ясно – случилась вселенская для неё беда.
-К сожалению. Примерно часа три назад.
-Что же это я, как же это я, не углядела, не заметила, – сморкаясь в промокший от слез платочек, сокрушалась она.
-По всему видно, он ушел во сне, сам не понял.
Умер Петр Ильич. Потомок русских интеллигентов, образованный человек, однако принявший новый строй с его законами. После революции его родители с двумя сыновьями бежали во Францию. Петр, старший, когда подрос, вернулся уже в Советский Союз. Так и прожил жизнь на родной земле, но не с родными по духу людьми. Я так и не поняла, почему Петр Ильич вернулся, принял новую жизнь и все же не был доволен новым строем.
Петр и Варя учились в вечерней школе. Как-то он предложил проводить девушку домой. Вспыхнула любовь. Через некоторое время сыграли свадьбу.
Когда говорят, что повесть о Ромео и Джульетте красивая сказка, всегда хочется возразить. Варенька и Петюня были влюблены друг в друга всю жизнь. Не просто любили друг друга, а именно влюблены.
Позже Клавдия Иванова рассказала мне, как старики до последнего ходили за руки. И всегда улыбались. Он заваривал чай и ждал, когда Варюша проснется. Как-то жена заболела, и Петюня принес завтрак в постель. Как некогда было в благородных домах. Варя улыбнулась:
-Скучаешь по прошлым временам? А я, Петюня, из пролетариев. Не умею кушать в постели. Не умывшись, не причесавшись…
При случае Петр Ильич рассказывал всем, в шутку, что его Варюша перепутала любовь с барскими привычками. Не оценила, не поняла.
Петра Ильича увезли в морг. Такой порядок. Варвара Ивановна поехали за ним. Когда же вернулась домой, прошла прямо в кухню. Села на табуретку и низко опустила голову.
Тотчас собрались соседи. Кто заварил чай, кто предложил поужинать. На что Варвара Ивановна качала головой.
-Как же я могу есть, если он голодный, - тихо произнесла она.
Соседи переглянулись. Если сойдет с ума, никто не удивится. Потеряв крыло, она уже не сможет лететь дальше.
-Вот что. Пойдемте все в нашу комнату, - решительно заявила Клавдия Ивановна. – Нора, давай накрывать стол.
Через несколько минут на столе появилось все, чем завтракают, обедают и ужинают. Соседи тоже понаставили всякого. Варвару Ивановну с трудом пришлось уговорить поменять табурет на стул в нашей комнате.
Было далеко за полночь, когда не возможно сдерживать зевоту и удерживать открытыми сонные глаза.
-Варвара Ивановна, пойдемте спать ко мне, у меня и кровать, и диван. Вам будет удобно. - предложила Валентина Павловна. – завтра подумаем, как дальше-то…
Варвара Ивановна с благодарностью посмотрела на соседку и встала с места. По инерции направилась в комнату Валентины Павловны. Вдова, не раздевшись, так и заснула на диване.
Утром, чуть свет, Варвара Ивановна вновь заняла свой пост на табуретке в кухне. Она все еще боялась войти в свою комнату.
-Его бы отпеть в церкви,- тихо произнесла старушка, когда на кухню вошла Клавдия Ивановна. – Он ведь крещенный, в прошлом веке родился. Да и в Бога верил, потихоньку, для себя.
Клавдия Ивановна испуганно взглянула дверь, словно боялась длинного уха КГБэшника.
-Так коммунистом же был! Люди прощаться придут, поедут на кладбище!
-Клав, а мне кого бояться? Что с меня взять, мою жизнь? Так без Петюни она мне нужна. Только рада буду. Но хоронить по-людски надо. Позвоню Коле, пусть священника найдет.
Коля – племянник Петра Ильича. Я его никогда не видела, но слышала, как Петр Ильич иногда разговаривал с ним по телефону. А когда клал трубку, жаловался в пространство – старики, мол, никому не нужны, а молодежь даже разговаривать не хочет.
- У нас, в Таджикистане, знаете как хоронят? - вмешалась я в разговор. –Умер человек, партийный, его оборачивают в саван, поверх надевают костюм и кладут в гроб. Все, как полагается. Но мусульман в гробах хоронить нельзя. Мертвому выкапывают домик и кладут в саване на землю.
Сама я никогда не видела, как хоронят в наших краях. Но по разговорам знала, что делают именно так.
– Вот, а когда привозят на кладбище, гроб оставляют, а покойника по правилам – внутрь, в саване.
Не знаю, зачем я влезла с ненужным на данный момент рассказом об обычае, но очень хотелось помочь если не делом, то советом! Наивная душа!
-Нора, Нора, священника же в могилу не заставишь спуститься, чтоб отпел.
Я поняла, что сказала глупость. И пожалела, что «выдала» всех покойников.
На кладбище меня не взяли. Валентина Павловна попросила остаться и помочь накрыть стол для поминок.
Народу было немного – уместились у Валентины Павловны. Во главе стола стоял пустой стул. На столе – стакан водки с черным куском хлеба сверху.
Варвара Ивановна пропустила рюмку и просила больше не наливать. Её не уговаривали, отнеслись с пониманием. Она все время молчала. Вдова была в такой растерянности, словно ребенок, потерявший родителей.
-Пойду в дом престарелых, - вдруг объявила о своем решении Варвара Ивановна. – Доживу там, сколько положено, и бегом к Петюне. Он тоже без меня не может. А пока пусть готовит место для двоих.
Клавдия Ивановна подошла к безутешной старушке, обняла за плечи.
-Никаких домов престарелых, бабушка вы наша. А мы как без вас? Мы же одна семья! Никуда не отпустим.
Почин подхватили другие – что за разговоры, нельзя же так, ей-Богу!
-И потом, вдруг в вашу комнату заселят какую-нибудь скандалистку.
При этих словах все, как по команде, повернули голову в сторону Марины. Если бы мы могли видеть злость, то она представилась бы пожаром, мгновенно сожравшим неосторожную Марину.
Поняв, что дала маху, Марина резко закрыла рот ладонью и испуганно посмотрела на Сергея. Тот покрутил пальцем у виска и губами выложил слово «дура!».
Но Варвара Ивановна находилась в другом мире. Вдова мыслями жила с Петюней. Не услышала, а, может, пропустила мимо ушей.
-А что у вас так и хоронят, как ты рассказывала, Нора? – обратилась ко мне бабуля.
-Кажется, так. Взрослые между собой говорили. Коммунистов - только в гробах. Однажды одного начальника хоронили, народу было – тьма. Какой -то шишка. Похоронили, а ночью раскопали и перехоронили по своим законам.
-
Да-а-а, - протянул Сергей. – И после смерти покоя нет. Здесь батюшку нельзя, там в гроб нельзя. Что же это все нельзя-то! Кто такие законы напридумывал? И, главное, зачем? Дурость!
-Ты вот что, Серега, - вдруг вставил племянник Коля, - ты не особенно-то. За такие словечки могут и…
-
Чё могут-то? Я – не коммунист. И не рвусь. И плохого ничего не сказал. Вот ты коммунист – объясни мне, несознательному, почему нельзя?
-Так, друзья, немного больше положенного выпили, - сказал дядя Валера. – Не место спорить. Поминки, не забывайте. Давайте еще по одной и по домам, поздно уже.
Перед уходом племянник сказал Варваре Ивановне:
-Не переживайте, тетя. Все сделаем, как захотите. Если желаете в дом престарелых, организуем самый лучший. Я могу подсобить. Потом, когда 40 дней отметим.
Валентина Павловна не сдержалась:
-Ну, ты лиса! Еще пятки твоего дядьки не остыли, а уже на что-то замахиваешься.
Все равно по закону эта комната тебе не отойдет.
-Ой, да ладно, это наши, семейные, дела. Не вмешивайтесь.
-С каких пор ты стал членом семьи, тебя за все время раза два и видели. И то в долг приходил брать!
Назревал скандал, но никто из присутствовавших не пытался затушить возгорающееся пламя. Если бы сам племянник со злостью не захлопнул за собой дверь, скандала не избежать.
Клавдия Ивановна с укоризной посмотрела на Валентину Павловну.
-Ну что тебе неймется, у тебя всегда телега впереди лошади. Надо было сейчас поднимать эту тему?
-А что, я не права?
- Права ты, права, но не сейчас.
-Не сейчас! – продолжала кипятиться Валентина Павловна. – Он ведь начальник. Завтра же начнет хлопотать, потом с юристами шушукаться, как бы сделать все Тип-Топ.
Тётя Валя махнула рукой и начала убирать со стола.
Я легла спать с тяжелым сердцем. Вот так, лицом к лицу, с чужим горем никогда не сталкивалась. Не до конца все понимала в свои беспечные годы, но убеждена, что ссоры возникают не на пустом месте. Неприятно было, что разговор состоялся возле вдовы, которая так ни слова и не проронила за весь вечер.
Прошло время. Петру Ильичу отдали сорок дней. Собрались знакомые, соседи. Племянник не пришел. Варвара Ивановна несколько пришла в себя. Но каждый раз плакала и гладила фотокарточку Петюнечки. Однажды я зашла в её комнату, чтобы поздороваться. Так решила – каждый день заглядывать, чтобы здороваться.
Варвара Ивановна радовалась, приглашала, усаживала в кресло и рассказывала о своей долгой жизни. О Петре Ильиче, об их жизни, любви. Иногда одно и то же по нескольку раз. Я терпеливо слушала. Часто ерзала на стуле, так как «час» воспоминаний затягивался.
Как-то принесла Варваре Ивановне вышивку. Лена, добрая душа, передала старушке. Взяла в тумбочке, у мамы. Пока, говорит, она с отцом по Египтам ездит, вышивка может испортиться. Так и сказала – испортиться. Отнеси, говорит, бабуле, пусть отвлечется. Варвара Ивановна с грустью посмотрела на подарок:
-Я не умею вышивать. И вообще уже ничего не хочу. Вон, видишь календарь, подойди ближе, посмотри.
На календаре крестиком зачеркнуты прошедшие дни. А на дату годовщины со дня смерти Петра Ильича, поставлен большой красный крест.
- Когда Петюничке исполнится год, я и умру. Проведу год и умру. А подружку поблагодари. Скажи, приняла подарок.
Забегая вперед скажу, что Варвара Ивановна умерла через неделю после годовщины Петра Ильича. Задала себе программу на самоуничтожение…
Шли дни. Весна была в разгаре. До окончания учебы оставалось всего ничего. Я радовалась – скоро домой!
Однажды со школы прихожу домой, вижу, в нашей комнате на кровати спит дядя Валера. Храпит громко, сотрясая воздух вокруг. Я ушла на кухню. Марина хлопотала возле газовой плиты.
-Его жена выгнала. Правильно сделала. Меньше будет шляться.
-А я куда? – меня охватил страх.
-Никуда. На месте. Не первый раз. Завтра сама будет звонить, извиняться, и заберет домой.
Я не поняла – кто будет извиняться, куда заберет.
-Я про его жену. Она нет-нет да гордость показывает. А потом понимает, что вместе с ним исчезнут из холодильничка дефицитные продукты, тут же зовет назад. Он ведь на складе работает. Клавка с ним давно. Но без претензий на него. Она баба самостоятельная, привыкшая к одиночеству и ей грязные носки и готовка борщей не нужны. А так, чистенький приходит, чистенький уходит.
Мне было неприятно, что Марина говорит про мою любимую тетю Клаву гадости. Соседка, словно прочитав мои мысли, поспешила пояснить:
-Я не сплетничаю. Все эти дела меж нас сто раз оговорены и переговорены. Так что не трусь.
С работы вернулась Клавдия Ивановна. Я поспешила уйти к себе в комнату.
Тетя Клава весело мне подмигнула и сказала, что этой ночью я буду спать с ней, потому что у дяди Валеры дома ремонт и пахнет краской. Он переночует на моей раскладушке.
Я изобразила сочувствие и позвонила Ленке.
–Пойдем в кино?
После фильма мы с Леной направились к телефонной будке. Я позвонила домой.
-Нет, Норочка, ночевать надо дома. Спасибо, конечно, Лене за приглашение, но как-нибудь в следующий раз. А сейчас беги домой, уже поздно.
Клавдия Ивановна не выпускала меня из поля зрения. Она всегда знала, где я и с кем. Иногда собирала моих подруг у себя. Мы пили чай, болтали. А между тем Клавдия Ивановна расспрашивала девочек о их делах, интересовалась учебой. Много позже я разгадала её политику – тёте Клаве надо было знать, с кем я общаюсь и дружу. Однажды сказала, что Нина, моя одноклассника, не внушает ей доверия.
Нина показалась девочкой распущенной, нагловатой и дружба с такими девочками нежелательна. Я и сама замечала за Ниной недостатки, противные моей натуре. И не любила её за высокомерие. Помню, однажды не ответила на мой вопрос, бросив, что я из Тмутаракани и мне не понять. Я обиделась. Но к нам в гости с другими девчонками пригласила, так как Нина не просто хотела придти, она настаивала. Деваться некуда. Так и оказалась в нашей компании.
Я любила Клавдию Ивановну. Прошел ни один десяток лет с той прекрасной юношеской поры, когда жила в коммуналке с замечательными людьми. Часто вспоминаю мою тетю Клаву с любовью и теплотой. Это она, когда мама должна была вернуться в Душанбе, уговорила оставить меня с ней. Это она привела маму к своим соседям, познакомила, тем самым дав возможность удостовериться, что я буду желанна в этой доброй семье.
Часто вспоминаю свою коммуналку – прекрасную квартиру со смещенным санузлом и ванной, в которой висело расписание банных дней для каждой семьи, кухню – место встречи всех соседей, чаепития. Мне повезло, что оказалась среди добрых и отзывчивых людей, живших одной семьей. Я получила хорошие жизненные уроки, узнала о жизни и быте коренных (именно коренных!) москвичей.
Сейчас мало осталось тех, прежних жителей чудесного города, с открытыми и добрыми сердцами, доброжелательностью и умением переживать, сопереживать.
Когда уезжала домой, соседи собрались в нашей комнате. Они пили шампанское(!), произносили тосты, одарили меня подарками. Не хотелось уезжать. Жаль, что жизнь не слагается только из счастливых дней. Но и тому, что дано, большое спасибо.
Через несколько лет я вновь приехала в Москве. Заехала в свою коммуналку.
Клавдия Ивановна рассталась со своим бойфрендом, после того, как его жена устроила ей скандал и обратилась за помощью в укреплении семьи в профсоюзную организацию мужа.
С Валентиной Павловной жил немолодой мужчина. Пара готовилась к свадьбе.
Сергей продолжал принимать комиссии, а Марина завела кошку.
Каждый был счастлив по-своему. Счастлива была и я.
СИЭТЛ, 2015 г.