Петроградский потрошитель. Глава 2

Антон Викторович Вильгоцкий
Поздним вечером подпольный миллионер Валерий Захаров вернулся домой из варьете, будучи слегка подшофе и пребывая в приподнятом настроении. Мурлыча себе под нос нехитрый мотивчик заводной песни, звукам которой он полчаса назад внимал в театре, Захаров нащупал в кармане спички и зажег свечу, что стояла на тумбочке возле входа. Даже в своей явной, проходившей на глазах у соседей, знакомых и государства жизни, Валерий являлся очень богатым нэпманом и мог себе позволить жить в квартире с электрическим освещением – но лампочки он зажигал в ней крайне редко и неохотно, стремясь как можно больше сэкономить на оплате квитанций. Прижимистость была основополагающей чертой характера этого человека.
Сняв ботинки, Захаров переобулся в мягкие тапочки и повесил пальто на вешалку, сделанную из настоящих рогов дикого оленя. Держа в руке подсвечник и продолжая напевать, он первым делом проследовал в гостиную, чтобы проверить, в порядке ли сейф. И тут его самого будто электрическим током жахнуло! В кресле, стоявшем под длинной вертикальной картиной, за которой и находился тайник с его состоянием, сидела какая-то девица. Сидела – и, очаровательно улыбаясь, смотрела на хозяина квартиры, в которую незаконно проникла под покровом ночи в его отсутствие.
- Добрый вечер, Валера, - произнесла она томным бархатным голосом. – Как настроение?
- Вы кто, гражданочка? – вместо ответа холодно произнес Захаров. – Попрошу вас немедленно покинуть мои апартаменты! Иначе милицию вызову.
- Ой, ну зачем же сразу милицию? – нервно рассмеялась непрошеная гостья. – Неужели ты не хочешь пообщаться в интимной обстановке с прекрасной дамой, которая уже давно ищет твоего общества?
«Не верь ей! Она воровка!», - вскинулся инстинкт самосохранения. Но другой инстинкт, обиталище которого располагалось немного ниже живота, помешал Валерию продолжать оценивать обстановку адекватно. Способствовал потере бдительности и тот факт, что в предшествовавшие этой встрече часы Захаров принял внутрь триста грамм отличного коньяка.
- Я правда тебе нравлюсь? – спросил он, поставив свечу на ближайший комод. – Как тебя зовут?
- Катерина, - женщина встала и начала приближаться к нему, мягко ступая по дорогому ворсистому ковру. – Но для тебя – просто Катенька.
Грациозная, как кошка, она нарочито виляла бедрами при каждом шаге. Захаров почувствовал, что теряет голову.
- А меня – Валера, - глупо улыбнувшись, ляпнул он.
- Я знаю, - ночная гостья улыбнулась в ответ. Ее улыбка была дразнящей – и манящей.
Девушка – на виде ей было лет двадцать пять – подошла поближе и остановилась в трех шагах от него. Теперь Захаров мог разглядеть ее получше: не то чтобы идеальная красавица, но все же, довольно симпатичная, благодаря яркой косметике она выглядела по-настоящему роскошно. Элегантное фиолетовое платье, модные раздельные чулки, многочисленные браслеты на запястьях, а в ушах – серьги с блестящими камушками, вероятнее всего, поддельными бриллиантами. Волосы ее были рыжими, а глаза, насколько позволяло разобрать пламя свечи – карими. От девушки исходил приятный, терпкий, будоражащий фантазию аромат духов.
Прелестница! Разве что слишком толстые для такого возраста предплечья немного портили общее впечатление. Вероятно, поэтому она прятала их под столь большим количеством браслетов.
«Вряд ли она проститутка, которая таким образом навязывает свои услуги, - подумал Валерий. – Но кто же она тогда? Актриса? Поэтесса?».
- Зачем ты здесь? – спросил он, жадно скользя взглядом по фигуре девушки.
- Я пришла к тебе, - Катерина кокетливо отвела глаза. Тут нэпман заметил, что она делает вращательные движения запястьем правой руки, крутя на указательном пальце какой-то предмет. Приглядевшись, он понял, что это – женские трусики.
«Так вот, почему на ней раздельные чулки! – пронеслось в голове у Захарова. – Вот это да, вот это подарок судьбы!», - в этот миг он уже совершенно не думал о том, что происходящее может являться не более чем ловушкой.
- Можно? – Катя посмотрела на него так, что Захаров едва не осыпался кучкой пепла на ковер, сгорев от страсти.
- Да, выдохнул он, делая шаг ей навстречу. Девушка преодолела остаток разделявшего их расстояния, положила руки на плечи мужчины и подарила ему долгий, мучительно сладкий поцелуй.
Несмотря на опьянение, Захаров довольно быстро понял: кое-что здесь не так. Очень сильно не так. Кто бы она ни была – но как попала внутрь его квартиры? И это было еще не все…
Что-то мешало ему в полной мере насладиться поцелуем. Что-то царапало кожу, когда он целовал девушку, жадно заглатывая ее губы.
Щетина…
Под ее нижней губой росла плохо выбритая щетина…
Это была не женщина!
- Тьфу! - Захаров с силой отпихнул от себя красавицу, оказавшуюся замаскированным педерастом. Парень попятился, споткнулся и упал в кресло, в котором сидел несколько минут назад. Но улыбаться не перестал — правда, теперь его улыбка выглядела недоброй и зловещей. Это впечатление усугубляла размазавшаяся во время поцелуя помада.
Теперь Захаров, по крайней мере, понимал, зачем этот человек пробрался к нему домой. Не иначе, как с целью шантажа. Расцеловать, может быть, даже подарить кое-какие ласки, а потом — пригрозить, что об этом узнает весь город, и потребовать деньги. Однако номер не прошел.
- Немедленно убирайся отсюда! - Валерий указал порочному созданию на дверь, ведущую в коридор.
- И не подумаю, - нахально усмехнулся мужеложец. Он больше не пытался подражать женскому голосу — говорил мужским, но манерно растягивал при этом слова. - Мы ведь только начали...
- Да-да-да, - к беседе вдруг присоединился третий голос, циничный и насмешливый. Из-за штор, которыми было занавешено широкое окно гостиной, вышел худой мужчина в белом костюме с черной брошью на груди. - Мой юный друг абсолютно прав — для вас, Валерий Александрович, все только начинается.
Волосы говорившего были взъерошены и торчали в разные стороны, как будто он не мыл голову и не расчесывался по меньшей мере неделю. В проникшем в комнату свете сентябрьской луны сверкнули запавшие глаза и оскаленные в циничной ухмылке зубы. Поняв, кто стоит перед ним, Захаров протрезвел в мгновение ока. То был знаменитый разбойник и убийца Генка Панкратов, чье имя наводило ужас на всех, у кого водились лишние денежки.
К происходящему тем временем присоединились новые действующие лица. Из расположенной слева кухни-столовой вышел мужчина в долгополом пальто и шляпе-цилиндре, державший в руке чемоданчик, похожий на те, в которых фельдшеры носят медицинский инструмент. Справа, на пороге спальни, выросла громоздкая фигура, заполнившая собой весь дверной проем: огромного роста широкоплечий детина, чью спину уродовал здоровенный горб. У Захарова застряслись поджилки. «Да это просто парад уродов какой-то!", - подумал он.
- Сами скажете нам, где спрятаны ваши сбережения, или применить силовые методы воздействия? - спросил, подходя поближе, главарь банды.
«Нужно убежать отсюда и позвать на помощь милицию, - сообразил Захаров, вспомнив, что стоит как раз напротив выхода из комнаты, спиной к последнему. - Они не успеют найти тайник и достать деньги».
Подумав так, он развернулся и бросился прочь — но, не успев сделать и двух шагов, получил мощный удар в самое чувствительное место мужского организма. Схватившись за отшибленный пах, нэпман вскрикнул и упал на колени. Рядом щелкнул затвор взводимого револьвера. В следующий миг холодное дуло уперлось в лоб хозяина квартиры.
Подняв глаза, Захаров увидел, что револьвер держит в руке... ребенок! Но в следующий миг понял, что был то не мальчик, а коротышка с непропорционально большой головой и неприятным хищным взглядом. Еще один член банды, доселе остававшийся незамеченным, вступил в игру — скорее всего, мерзкий карлик все это время прятался на антресоли в прихожей.
Панкратов недаром слыл в городе сумасшедшим — он собрал вокруг себя настоящий паноптикум.
Кривые зубы недомерка расплылись в издевательской ухмылке.
- Ку-ку, - сказал он, нажимая на спуск.
Раздался сухой щелчок. Перед глазами у Захарова потемнело. Оружие в руке уродца не было заряжено, но свою миссию тот уже выполнил — отрезал хозяину квартиры путь к бегству и сломил его волю к сопротивлению. Валерий Александрович почувствовал, как его брюки стремительно становятся мокрыми.
- Достаточно, Бублик, - Геннадий приблизился к трясущемуся от страха и стыда Захарову и, остановившись за спиной, положил руку ему на плечо. - Ну что, товарищ Захаров — вы скажете нам, где лежат деньги? Мы же знаем — они у вас есть, и немало.
- Нет! - затряс головой нэпман, вспомнив, как долго и ценой каких неимоверных усилий сколачивал он это состояние. - Я ничего вам не скажу! Хоть убейте!
- Вы правда этого хотите? - схватив Захарова за волосы, предводитель бандитов развернул его к себе лицом. - Признаться, я разочарован. У меня ужасная репутация в этом городе — но мало кто знает, что я на самом деле ненавижу насилие и очень страдаю, когда приходится к нему прибегать. Меня спасает только одно, - преступник выдержал эффектную паузу. - Я мазохист.
Панкратов щелкнул пальцами, призывая к действию свою команду. Горбун тяжелой поступью подошел к Захарову и положил свои огромные ладони тому на плечи. Карлик по кличке Бублик связал жертве руки за спиной, а педераст «Катенька» подплыл к нему своей кошачьей походкой и приставил к кадыку нэпмана отточенное шило.
- Пикнешь — убью, - прошептал он ему прямо в ухо и, не удержавшись, должно быть, лизнул. Захарова едва не стошнило.
- Ваша очередь, доктор, - негромко промолвил Панкратов, усаживаясь в кресло, в котором минуту назад отдыхал Катенька.
Мужчина в цилиндре кивнул. Пройдя в центр гостиной, он встал напротив Захрова и положил свой чемоданчик на пол перед ним. Из карманов пальто мрачный незнакомец достал пару перчаток, которые тотчас надел, будто собирался проводить хирургическую операцию. Внутри у Захварова все похолодело.
- Вам должно быть, очень интересно сейчас, Валерий Александрович, - сказал, забросив ногу на ногу, Панкратов, - откуда же мы с друзьями узнали о ваших сбережениях? Что ж, я охотно вам это объясню. Месяц назад вы взяли в горничные молодую девицу Дуню Погорелову — которую вскоре склонили к сожительству. Наивная девушка полагала, что эти отношения приведут к женитьбе — но вы всего лишь пользовали юное тело всеми возможными способами, ничуть не заботясь о будущем вашей любовницы. Потом вы выгнали Дуняшу, обвинив ее в краже какой-то мелкой безделушки. Вы проделывали этот грязный трюк множество раз, Валерий Александрович, - Панкратов подался вперед, посмотрев Захарову прямо в глаза, - вот только этой девушке вы однажды по пьяной лавочке проболтались, что являетесь подпольным миллионером. А она, в свою очередь, рассказала об этом мне — так уж вышло, что Провидение свело нас пару недель назад в одном из мест, где вы вряд ли захотели бы очутиться.
По щекам Захарова побежали слезы.
- Пожалуйста, - пролепетал он, - простите меня.
- Бог простит, - прыснул в кулак Панкратов. - А мы здесь не для того, чтобы отпускать вам грехи. Приступайте, доктор.
Тот, кого он называл доктором, опустился на одно колено и открыл, наконец, свой загадочный чемоданчик. Когда Захаров увидел, что находилось внутри, то едва не лишился чувств. Это было за пределом человеческого восприятия, такого вообще не могло, не должно было быть!
- Открой ротик, - гнусно прошептал ему на ухо Катенька. - Сейчас будет немножко больно.

Сардарова разбудил звон колоколов Исаакиевского собора. Несколько минут милиционер лежал в кровати, глядя в потолок и надеясь, что воспоминания о Звере окажутся лишь обрывками страшного сна, который приснился ему только что, а к обеду улетучится из памяти. Но нет — впечатления минувшего дня стояли перед глазами очень ярко, не давая повода сомневаться в том, что все это произошло на самом деле.
Прошлым вечером Григорий, переодевшись в гражданскую одежду, отправился, как они и договаривались с Бергером, в рюмочную «У Трофима», расположенную в одной из улочек, расходившихся, как щупальца спрута, в разные стороны от Невского. Начальник отделения был уже там — в одиночестве он стоял над круглым высоким столиком, положив руки перед собой и задумчиво глядя в никуда, словно пребывал в оцепенелом, сомнамбулическом состоянии. Трость Германа, зацепленная крючковатым набалдашником за край столешницы, висела рядом.
Сардаров прекрасно понимал своего шефа — после того зрелища, с которым им пришлось столкнуться утром в доходном доме Соколовской, повседневные эмоции естественным образом отступали на второй план. Сардаров и сам ощущал себя выбитым из колеи — даже несмотря на разрядку, которую он получил в стычке с бандитами, напавшими на аптекаря Михельсона.
- Герман Генрихович, вот и я, - сказал он, подойдя к старшему товарищу. Бергер повернулся к Сардарову и еще несколько секунд смотрел на него отсутствующим взглядом, прежде чем, наконец, вернулся в реальный мир из измерения своих мыслей.
- Здравствуй, Григорий, - сказал он. - Думаю, после того, что мы сегодня видели, можем теперь перейти на «ты». Да, хотел бы сразу попросить — давай не будем этим вечером говорить о... ну ты понял.
Сардаров кивнул. Он, как и Бергер, вовсе не был расположен продолжать беседу об инфернальных убийцах и мертвых девушках. Да и не то это было место, чтобы сотрудники внутренних органов — пусть даже одетые в штатское — могли бы свободно обсуждать рабочие вопросы. Однако, несмотря на этот уговор, незримое присутствие Зверя продолжало ощущаться, не давая им по-настоящему расслабиться. Хоть ни один из сыщиков и не упоминал напрямую об изверге, первое время их разговоры так или иначе крутились вокруг убийцы и содеянного им .
- Конечно, лучше было бы поужинать в ресторане, - промолвил Бергер, подзывая официанта, - да только повод для того совсем неподходящий.
Рюмочная, содержал которую нэпман по фамилии Трофимов — в собственную честь он и окрестил свое заведение — была местом недорогим, а потому популярным. Люди среднего достатка захаживали сюда, чтобы сэкономить, а горожане, менее обеспеченные — просто потому, что им это было по карману. Лишь самые бедные и самые богатые ни за что не объявились бы здесь. Первым хватало денег разве что на краюху хлеба и бутылку самого скверного пива — а за таким набором не ходят туда, где дразнят ноздри ароматы жареного мяса, вареных раков и рыбных деликатесов. Вторые же считали ниже своего достоинства проводить время в окружении рабочих, рыночных торговцев, солдат, студентов и батраков. За исключением этих двух категорий, заведение Трофимова являло собой прекрасный срез петроградского общества.
Сыщики заказали по кружке пива и по три стопки водки — оптимальный градус, чтобы можно было и снять напряжение и не опьянеть выше рамок приличия. На закуску взяли тарелку соленых крендельков и две небольшие порции вареного картофеля с маринованной селедкой и луком. Официально в городе пока еще действовал запрет на продажу водки, но Трофимов, как и многие другие кабатчики, знал, кому и сколько надо заплатить, чтобы избежать лишних вопросов.
Бергер расплатился за обоих. Сардаров посмотрел по сторонам, разглядывая лица посетителей. Люди, конечно же, еще не знали о зловещей угрозе, что надвигалась из лилово-сизого сумрака петроградской ночи. Они продолжали жить, как жили и всегда, ведя привычные разговоры и предаваясь извечным мечтам о светлом будущем. Вот с удовольствием отправляет в рот кусочек сосиски полный мужчина в пенсне и с щеточкой седых усов под носом. За соседним столом щебечут о моде две молодые девушки, а еще чуть поодаль шумно отмечает поступление в Университет компания бесшабашных первокурсников.
Не все, однако, пребывали в благодушном настроении. На лицах некоторых мужчин и женщин, которые, судя по их одежде, принадлежали к рабочему классу, отчетливо читались тревога и
неуверенность, а у иных даже отчаяние и неприкрытая злоба. В отличие от нэпманов или государственных служащих, этим людям приходилось вести ежедневную борьбу за существование — и она накладывала свой отпечаток.
- Кажется, я знаю, о чем ты сейчас думаешь, - промолвил Бергер, поймав его взгляд. - Разные люди, разные судьбы... Замечательное, на самом деле, место, сотрудникам нашего ведомства следовало бы почаще бывать в таких. Находясь здесь, лучше понимаешь людей, среди которых живешь. Даже просто глядя на них, занятых вечерней трапезой, можно составить приблизительное представление о том, кто чем живет, и какая у кого может быть мотивация, - Бергер пригубил пиво и оправил в рот сразу несколько крендельков. - Ладно. Не будем сейчас о делах. Давай-ка выпьем, Григорий.
Первые две рюмки они осушили, не чокаясь. Вслух ничего не произносили, но за кого сыщики подняли этот тост, было понятно и без слов.
Сардаров поставил на стол опустевшую стопку, наколол на вилку кусочек рыбы и несколько колец лука. Закусив, Григорий решил поделиться с Бергером теми самыми мыслями о дремлющей где-то в недрах Петрограда таинственной силе, что посещали его на протяжении последних шести месяцев.
Выслушав его, начальник отделения отхлебнул пива и задумчиво пожевал губу.
- Полагаю, вернее всего ты прав, - сказал он. - Что-то такое есть. У меня бывают похожие ощущения, но не настолько сильные и яркие, как ты описал. Кроме того — я не испытывал их ни разу, когда выезжал из этого города. Должно быть, человеку со стороны легче это почувствовать. Я родился и вырос здесь, а ты, Григорий, приехал из другой области. Думаю, в этом все дело.
- Как считаете, что это может быть?
- Об этом судить не нам, - пожал плечами Герман Генрихович. - Есть люди, которые разбираются в данных аспектах лучше. Владислав Алексеевич, кстати, любит поговорить на такие темы. Я думаю, скоро тебе выпадет шанс с ним познакомиться — и, может быть, он удостоит тебя чести обсудить с тобою этот вопрос.
Григорий понял, что Герман говорит о Маркелове. Он давно заметил, что всякий раз, как старший товарищ упоминал в разговоре этого человека, лицо его становилось по-особому одухотворенным — как если бы полковник являлся для Бергера любимым учителем, к которому тот питал глубокое восхищение.
Возможно, так оно и было — от сослуживцев Сардаров знал, что Бергера и Маркелова связывали некие тесные отношения еще до революции. Однако природа этих отношений не была ему известна.
- Мне показалось, ты тоже неплохо осведомлен в духовных вопросах, - сказал Григорий. - По крайней мере, сегодня у себя в кабинете ты цитировал Апокалипсис как по-писаному.
- Да, я неплохо знаю Писание, - согласился Бергер, сделав еще один глоток пива. - Но это не потому, что я очень уж религиозен. Просто так сложилось в моей семье.
- Ты ведь немец? Стало быть, католик?
- Нет, - улыбнулся Герман. - Не отношу себя ни к католикам, ни к православным. Я, скорее, человек светский. Однако существование Бога не отрицаю - «на всякий случай», как любил говаривать один еврейский портной.
- Вообще, я склонен думать, что вопросы веры не следует понимать буквально, - сказал Бергер после того, как они выпили вторую пару рюмок. - Это своего рода код, шифрованное послание, оставленное для нас предыдущими поколениями. То же Откровение Иоанна Богослова написано неким иносказательным языком. Если же мы станем относиться к написанному там на полном серьезе, придется допустить крамольную мысль, что Иоанн и другие великие пророки древности употребляли опиум или что-нибудь наподобие.
Сардаров слушал его с большим удовольствием. Герман был приятным исключением среди всех людей, с которыми Григорию когда-либо доводилось близко общаться: будь то его родные и друзья на малой родине, фронтовые товарищи, или прочие коллеги в милиции Петрограда. Сардаров понимал, конечно же, что такой склад ума и характера Бергера обусловлены в первую очередь, его прошлым — в своих привычках собеседник был старорежимником до мозга костей. Но, раз уж он сейчас находился на стороне Советской власти — старомодность в быту и общении вполне была ему простительна.
- Кстати, насчет опиума, - щелкнув пальцами сказал Сардаров, вспомнив о происшествии с Михельсоном. - Я сегодня столкнулся с очень странной троицей в переулке близ Невского. Хотели ограбить еврея-аптекаря. Не знают ни боли, ни страха, такое впечатление, будто и впрямь одурманены чем-то. За два месяца впервые такое видел.
- Чем больше яда они пропустят сквозь себя, тем скорее отправятся на тот свет, - пожал плечами Бергер. - Нам это только на руку. Хотя, тот факт, что поблизости, вероятно, открылся новый притон — ты ведь на это намекаешь, должно быть — стоит взять на заметку. - Бергер взялся за третью рюмку.
Кажется, им удалось постепенно отдалиться от той мрачной темы, что привела их сюда. Последний за вечер тост Бергер предложил посвятить Советской власти, и Сардаров охотно согласился. В этот момент на них бросил крайне неодобрительный взгляд дюжий мужчина в старом сером пальто, распивавший, вместе с четырьмя приятелями, большую бутылку водки за столом у входа в заведение.
- На глазах портится народ, - посетовал Бергер, закусив селедкой. - Заняться нечем, вот и дуреют от скуки, идут в притоны. Обращалась к нам летом женщина одна — сын у нее пропал. Плотный, крепкий был подросток — в семье его даже «Бегемотиком» прозвали. Оказалось, с шальной девкой связался, а та его в притон привела, и там к «марафету приучила. Когда нашли, наконец — мать родная своего «Бегемотика» не признала. Был он оборванный, истощенный, с провалившимися щеками и глазами — весь разбитый настолько, что у него сил не хватало на улицу из притона выйти. Вот что вседозволенность делает с людьми! Свободу им дали, возможность зарабатывать дали, желудки их наполнили, а про сердца — забыли!
- Ты что это тут несешь, немчура позорная?! - высокий человек в сером пальто подошел к их столику и вплотную приблизился к Бергеру, дыша на того парами сивухи. То был тот самый мужик, что косо смотрел на милиционеров несколько минут назад. Он, разумеется, не знал, с кем имеет дело, иначе вряд ли позволил бы себе столь бесцеремонное поведение.
- Свободу, говоришь, дали? - наседал мужик на Германа. - Зарабатывать позволили? Желудки наполнили? Да у меня все, что раньше было — все потерял!
- Товарищ, я настоятельно рекомендую вам успокоиться, - ледяным тоном проговорил Бергер, отступая на шаг и незаметным движением снимая со стола трость.
- Успокоиться? Да ты выслушай меня сначала! - мужчина ухватил его за пуговицу пиджака. - Я при царе чем на жизнь зарабатывал? На богатых господ батрачил — лепнину делал, барельефы! А теперь никому не нужен стал! Прежние богачи перевелись — кто в могиле, кто в тюрьме, кто за границей. А новым — вот вроде тебя — ничего ведь этого не надо! Вам только статуэтки пошлые подавай, да песенки глупые!
Сардаров понял, что этот человек принял их с Бергером за двух нэпманов. Дружки долговязого, тем временем, оторвались от своих стаканов и стали потихоньку приближаться к месту событий.
- Повторяю, уважаемый, успокойтесь, - Бергер сохранял внешнее спокойствие, но по тому, как были прищурены его глаза, Сардаров понимал — начальник отделения готов в любой момент перейти от слов к действию. - Я уверен, что вам вполне по силам освоить новую специальность и вернуться к нормальной жизни.
- Что? Другую специальность?! - возмутился пьяный агрессор. - Да я десять лет своему ремеслу учился! Ну, морда нэпманская, сейчас я тебя проучу! - мужик размахнулся и ударил, метя Герману в лицо, но тот, подавшись чуть вниз и вбок, ловко увернулся. Покуда нападавший соображал, каким это чудесным образом его кулак мог пролететь мимо цели, Бергер, подцепив навершием трости низ одной из его штанин, резко дернул на себя и вверх, одновременно отступив при этом назад. Верзила потерял равновесие и, замахав руками, с глухим ударом рухнул на пол. Его приятели поспешили на помощь, но их уже перехватил Сардаров. Первого свалил подсечкой, пыл следующих двоих охладил мощными боксерскими ударами. Четвертый, решив не связываться, сам развернулся и выбежал из рюмочной прочь. Бергер склонился над зачинщиком драки, уперев кончик трости ему в горло, и что-то быстро говоря — вернее всего, объясняя, на кого тот на самом деле наскочил. Трое остальных пьяниц барахтались на полу у ног Сардарова, как маленькие дети — и звуки, которые они при этом издавали, тоже навевали мысли о воплях, что доносятся из люлек и колясок. Прочие посетители трофимовского кабака с интересом глазели на происходящее.
- Может быть, кликнем подмогу, да доставим этих ребят в участок? - предложил Сардаров, вынимая свисток. - Пусть протрезвятся.
- Не нужно, - покачал головой Бергер. - Пусть расходятся по домам. Наверняка ведь их ждут сейчас жены и дети. Эти люди не сами такими стали. Жизнь их такими сделала. Как раз об этом я и говорил. Нет его, настоящего равенства. Одним — все, другим — ничего. И так при любом режиме.
- Встань и иди! - Бергер пихнул лежавшего на полу человека тростью в бок. Поднявшись, тот, кряхтя и пошатываясь, неохотно поплелся к выходу. Следом, помогая друг лругу встать на ноги, потянулись его дружки.
После того вечернего происшествия Сардаров проникся к Герману Бергеру еще большим уважением, чем прежде.

Сардаров встал, заправил постель и приступил к силовой тренировке. Человеку его профессии надлежало всегда пребывать в хорошей физической форме, и для ее поддержания Григорий каждое утро выполнял целый комплекс, направленный на увеличение силы различных мышечных групп, укрепление суставов, развитие пластики и растяжки. Первым делом он как следует растер ладонями коленные сгибы с внутренней стороны, после чего выполнил пятьдесят наклонов, касаясь кулаками пола. Потом — присел двести раз подряд и, размяв тазовые кости, вытянулся в шпагат. В таком положении он провел ровно минуту, успев за это время прочитать про себя текст милицейской присяги. Выпрямившись, Сардаров провел короткую серию ударов руками и ногами по воздуху и шагнул в угол, где стояли две пудовые гири. Следующие пятнадцать минут он, пыхтя, выполнял упражнения для мышц плечевого пояса и спины.
Сардаров начал тренировать свое тело еще подростком, когда жил в Рязанской губернии. Старшие, более сильные ребята нередко задирали его — но Григорий быстро понял, что даже того, кто сильнее, можно одолеть, если станешь сильнее сам. Наблюдая за батраками, которые целыми днями таскали тяжести, а в обед и вечером ели, точно за пятерых, он заметил, что их руки и шеи увеличиваются в размерах с каждой неделей. Он понял, какие принципы лежат в основе повышения телесной силы, и начал тренироваться, используя в качестве снарядов простые чурбаки из поленницы. Через полтора месяца Сардаров уже мог поднимать выше своего роста тяжелый пень, а через три уже приступил к занятиям с бревнами. Параллельно Григорий тренировал силу удара, набивая руки о все те же бревна — и уже через год былые обидчики разлетались от его кулаков, как кегли. Подрастая, Сардаров всегда старался добыть как можно больше информации о различных способах силовой тренировки и боя. Навыки, полученные в те ранние годы, не раз пригождались ему как на полях сражений, так и теперь, в Петрограде, во время службы в милиции.
Закончив тренировку, Григорий отправился в душ. За помывкой последовал завтрак: банка сардин в масле, два куска черного хлеба, пол-пучка зеленого лука и обязательный стакан крепкого чая без сахара. После утренней трапезы, одевшись и выкурив папиросу Сардаров пошел на работу.
Несмотря на ранний час, отдел был уже полон народу и гудел, как растревоженный улей. Это могло значить только одно: с утра — а может быть, накануне ночью — в районе случилось что-то экстраординарное. Сердце Сардарова тревожно заколотилось. «Господи! - подумал он, - Только бы это был не Зверь!».
- Что случилось? - поднимаясь по лестнице на верхний этаж, Сардаров поймал за рукав одного из идущих навстречу. - Аль убили кого опять?
- Тьфу-тьфу-тьфу, нет пока, - ответил коллега. - Убить не убили, но покалечили изрядно.
Говрившего звали Тихон Гаврилов, и был то дюжий детина тридцати двух лет от роду, обладатель непослушной, черной, как смоль, шевелюры и пышных густых усов.
- Кого? - еще сильнее взволновался Сардаров. - Женщину?
- Да нет. Нэпмана одного. Захаров фамилия. У Бергера в кабинете сейчас сидит, показания дает. Генка Панкратов зверствует, - добавил Тихон, сбегая вниз по ступеням.
До революции Гаврилов работал дворником в этом же отделении, когда оно еще принадлежало к полицейской структуре. В милиции он оказался в первые годы после переворота, когда в органы, по причине острой нехватки кадров, брали всех подряд. Кто-то из начальства обратил внимание на недюжинную силу Тихона, который на спор разбивал ударом кулака дубовую бочку — и счел, что эта особенность усатого здоровяка неплохо пригодилась бы в деле борьбы с преступностью. Уличных хулиганов Гаврилов и впрямь усмирял своим пушечным ударом весьма исправно — но за четыре года службы так и не продвинулся по карьерной лестнице выше рядового милиционера, поскольку был не слишком сообразителен — и порой наивен, как ребенок. Эти черты Гаврилова сделали его среди сослуживцев объектом постоянных шуток — но не злобных насмешек, которые могли бы по-настоящему унизить человеческое достоинство.
- Да, Герман Генрихович просил, чтобы ты сразу зашел к нему, как объявишься! - крикнул Тихон откуда-то снизу, после чего, зазевавшись, споткнулся и, громогласно чертыхаясь, кубарем покатился вниз по лестнице. Сардаров за него не беспокоился — переживать, скорее, следовал за судьбу того, кто попался бы на пути этого «снаряда».
Григорий поднялся на третий этаж, постучал в дверь кабинета Бергера и, дождавшись разрешения, вошел. Герман Генрихович был слишком занят для церемонного приветствия, поэтому лишь коротко кивнул и взглядом указал Сардарову на стул. За столом напротив шефа сидел некий мужчина с потерянным взглядом — должно быть, тот самый Захаров, о котором упомянул Тихон. Рукой он прижимал к своему рту окровавленный платок.
Когда потерпевший отнял от лица руку с платком, чтобы заговорить, Сардаров на миг почувствовал себя так, словно на него кто-то опрокинул ушат холодной воды. На несчастного было не просто страшно — больно смотреть. Банда Панкратова превратила его лицо в настоящую жуткую маску.

Остаток прошедшей ночи превратился для Захарова в настоящий ад — и самым скверным было то, что преисподняя разверзлась в его собственной квартире. В чемоданчике панкратовского подручного скрывался целый набор пыточных инструментов — и часть из них сей же час пошла в ход. Но всякий раз, когда Захаров вскрикивал, Катенька начинал громко и сладострастно стонать, изображая постельные наслаждения — чтобы соседи, услышав это, подумали, будто нэпман развлекается с очередной барышней, и не заподозрили неладного.
После того, как ужасный «доктор» - сперва предусмотрительно избавив Валерия Александровича от нескольких золотых коронок, принялся крошить и вырывать его здоровые зубы, Захаров не выдержал запредельной боли и рассказал бандитам, где спрятаны его деньги и золото. Панкратов тут же вскочил и, сорвав со стены картину, отбросил ее в сторону. После этого чудовищный горбун, отпустив хозяина кваритры, выломал своими огромными лапами дверцу сейфа, а карлик, ловко запрыгнув внутрь, принялся выбрасывать наружу пачки купюр, украшения и золотые слитки. Катенька и громила подставили под этот «рог изобилия» два просторных мешка. Главарь шайки с удовольствием взирал на происходящее, а Доктор возвышался над выплевывавшим на пол кровь и осколки зубов Захаровым, глядя на него сверху вниз неподвижным, ничего не выражающим взглядом. Садист вращал между пальцами жуткого вида зазубренное лезвие — и Валерий понимал, что если закричит либо дернется, оно непременно воткнется ему в глаз или рассечет горло. Бывшему уже миллионеру оставалось лишь обреченно наблюдать, как разбойники лишают его огромного состояния, заработанного за десять лет жульничества, спекуляций, обмана, приписок, обвесов и сложных мошеннических схем.
После того, как они выгребли из сейфа все до последней монеты, Захарову заткнули кляпом рот. Доктор, собрав инструменты, захлопнул чемодан. Катенька распахнул окно, и бандиты начали один за другим покидать квартиру нэпмана, спускаясь вниз по лестнице, которую, вероятно, подставил еще один их сообщник — или сообщники. Мешок потяжелее, с драгоценностями и золотом, унес, перевалив, через плечо, горбатый молодчик. Второй, набитый доверху деньгами, достался Катеньке.
Последним вылез в окно сам Генка Панкратов. Он на мгновение задержался в проеме, глядя на Захарова и напоминая в лучах лунного света ночного демона — горгулью.
- Приятно было с вами пообщаться, Валерий Александрович, - издевательски произнес Геннадий. - Обязательно сообщите нам... когда снова разбогатеете.
Подмигнув, голова с всклокоченными волосами скрылась из поля зрения. Захаров яростно замычал. Через несколько минут на соседней улице зарычал мотор отъезжавшего автомобиля. Все было кончено.
Скуля от боли, ограбленный, униженный и изувеченный нэпман подполз на коленях к креслу, кряхтя, кое-как повернулся к нему спиной, уселся на пол и принялся тереть связывавшую запястья веревку о деревянную ножку. На то, чтобы избавиться от пут, ушло у него несколько часов. Первым делом нэпман вытащил изо рта ненавистную тряпку, потом — поднялся и, с трудом переставляя трясущиеся от волнения ноги, вышел из квартиры на улицу. В предрассветную пору вконец обессилевший Захаров стучался в двери ближайшего милицейского отделения.
- Что они забрали из вашей квартиры? - спросил, попыхивая трубкой, Бергер.
- Все мои деньги, - с трудом выговорил Захаров. - Несколько тысяч рублей. Отсутствие половины зубов сильно мешало ему внятно произносить слова. - И фамильные драгоценности.
Нэпман не стал упоминать о том, что на самом деле в сейфе его хранились четыре с половиной миллиона рублей наличными и еще полтора миллиона — в золоте и бриллиантах. Он и не ждал, конечно, что советская власть вернет ему все это, даже если разыщет. Скорее уж, у нее возникнут вопросы о происхождении этих баснословных богатств, и тогда Валерию Захарову придется самому отвечать перед законом. Вернее всего — отвечать своей головой. Так что пусть уж милицейские считают, что эти деньги и золото банда Панкратова награбила во всем городе, за все время своего существования. Но за ту невероятную мерзость, которую они сотворили с ним самим, Валерием Захаровым, эти подонки должны были заплатить.
- Несколько тысяч, говорите? - Бергер, хмыкнув, заглянул в лежавший перед ним на столе протокол осмотра места преступления. - Насколько можно судить, сейф установленный в вашем жилище, является намного более вместительным. Туда наш Тихон целиком забраться смог бы — и еще останется место для свиного окорока и бочонка с пивом.
- Я покупал его с дальним прицелом, - прошамкал нэпман. - Думал, сумею когда-нибудь разбогатеть по-настоящему.
- Не понимаю, чем вас не устраивает советская банковская система, - вздохнул Герман Генрихович. - Сами посудите: храните вы эти деньги в банке, всего этого просто не могло бы произойти. Ладно — допустим, там действительно было всего несколько тысяч. Но как бандиты вообще узнали об их существовании?
- Их навела моя бывшая горничная, - неохотно признался Валерий Александрович.
- А вот это уже интересно! - в глазах Германа взблеснули огоньки охотничьего азарта. - Вы знаете, где ее можно найти?
- Нет, - покачал головой Захаров. - Она уволилась месяц назад.
- Тогда откуда же вы знаете, что это она?
- Панкратов сам сказал, - потерпевший снова приложил к лицу платок.
- Надо же, каков шельмец! - Бергер перевел взгляд на Сардарова, словно ища у того поддержки. - Совсем уже страх потерял.

Генку Панкратова в Петрограде боялись и ненавидели — но все же, многие относились к нему с изрядной долей уважения. Был он первостатейным бандитом, лишенным всяких признаков какой-либо морали. «Если у человека есть, что взять — я должен это взять», - был уверен Панкратов. Это свое кредо он регулярно воплощал в жизнь.
С началом нэпа криминогенная обстановка в России существенно обострилась. После девяти вечера каждый второй, рискнувший выйти на улицу в дорогом пальто или шубе, имел все шансы вернуться домой в одной жилетке, а то даже и без нее — стоило лишь наткнуться в неосвещенном переулке на банду Панкратова или кого-то наподобие них. Улицы кишели головорезами, не чуравшимися никакого преступления. Случалось, что за неимением прохожих, они грабили друг друга. Но главной мишенью разбойников являлись, конечно же, те, у кого водились деньги и ценные вещи. Нэпманы — новая буржуазия, всеми силами стремившаяся набраться лоска в традициях старой, но не обладавшая надлежащим, воспитанным на протяжении поколений изысканным вкусом, который позволил бы ей это сделать. Посетители ресторанов и варьете кичились свалившимся на них внезапным богатством, которого столь же мгновенно и лишались, стоило им попасть в поле зрения Генки Панкратова.
Этот человек обладал в Петрограде самой дурной славой, которую только может иметь бандит. Свидетели рассказывали, что револьверы были спрятаны у Панкратова даже в рукавах — а в потайных карманах своих брюк он носил холодное оружие и воровские приспособления.
Родом Геннадий был из города Тихвина, там же выучился в школе, получил профессию типографского наборщика и устроился работать. Когда началась война — пошел добровольцем на фронт и дослужился аж до командира пулеметного взвода. Вернувшись же с передовой, Панкратов, как и многие другие ветераны Гражданской, поступил на государственную службу.
Именно этот факт делал его особенно ненавистной фигурой в глазах сотрудников следственных органов. Ведь Панкратов был не простым разбойником — а переметнувшимся на обратную сторону закона ренегатом. Должность он получил не где-нибудь, а в самой ВЧК. Геннадий стал следователем военно-контрольной части дорожно-транспортной Чрезвычайной комиссии Объединенных северо-западных железных дорог. Прослужив на этом месте год, Панкратов проявил интерес к работе под прикрытием — и его было решено внедрить в преступный мир Петрограда. Никто не мог тогда предположить, что перспективный сотрудник так увлечется криминальной романтикой, что скоро сам превратится в одного из генералов этого мира.
Когда, весной 1921-го в северной столице начала расти слава непревзойденного налетчика, ловкого грабителя и харизматичного вора Генки Панкратова, чекисты знай, только, потирали руки, довольные тем, что созданная ими легенда прижилась, и теперь у них есть надежный источник в преступных кругах. Так продолжалось до тех пор, пока однажды, во время инсценировки налета, Панкратов не застрелил совершенно постороннего человека — выбежавшего на крики из своего учреждения сотрудника охраны Госбанка. Вместо того, чтобы явиться в начальственный кабинет с повинной и попытаться как-то выкрутиться из пренеприятного положения, Геннадий сначала ненадолго залег на дно, а потом... продолжил череду невероятных в своей дерзости преступлений. Стало понятно — его с правоохранительными органами дорожки разошлись навсегда, и теперь в Петрограде свирепствует самый настоящий, а не придуманный в недрах ВЧК разбойник и убийца.
 
- Как вы получили эти травмы? - задал следующий вопрос Герман Генрихович. - Неужели бандиты стали пытать вас... ради нескольких тысяч?
- Да! - Захаров заплакал. - Они же совершенно чокнутые! Среди них был человек, которого Генка называл Доктором. А у этого Доктора — целый саквояж всяких ножей, щипцов и ножниц! Он... Он... - Валерий Александрович затрясся в беззвучных рыданиях.
Сардаров и Бергер ошеломленно переглянулись.
- Чемодан с хирургическими инструментами? - воскликнул Бергер, вскакивая из-за стола. - Вы это серьезно?
- Посмотрите на меня! - заливаясь слезами, Захаров поднял на начальника отделения совершенно безумный взгляд. - Разве такое можно придумать? Или, по-вашему, я сам с собой это сделал?
Изо рта изувеченного мужчины потекла кровь.
- Хватит, хватит, уважаемый, успокойтесь, - Сардаров подскочил к потерпевшему и протянул ему взамен пришедшего в негодность платка свой собственный. - Вы понимаете, что это значит, Герман Генрихович? - хоть они и были теперь на «ты», в присутствии постороннего милиционерам следовало придерживаться официального тона общения. - Кажется, мы вышли на след... сами знаете, кого!
- Да, возможно, - Бергер посмотрел на Захарова. - Как звали ту девушку, о которой вы говорили? Вашу бывшую горничную.
- Дуня, - отдышавшись и высморкавшись, ответил тот. - Евдокия Погорелова.
- Ну вот и все! - Григорий звучно щелкнул пальцами. - Теперь мы найдем Погорелову и допросим. Она расскажет нам, где скрываются Панкратов... и его приятель-садист.
- Нет, - покачал головой Бергер. - Мы не найдем ее.
- Почему? - недоуменно воззрился на него Сардаров.
- Потому что ее уже нашли, - шеф постучал пальцем по объемистой папке, что лежала на столе рядом с протоколом. - Здесь материалы по двум предыдущим эпизодам. Их доставили мне по запросу еще вчера. Именно Евдокия Погорелова была первой девушкой, в гости к которой заявился ночью... сами знаете, кто.
- Черт, - вырвалось у Сардарова. По лицу пострадавшего предпринимателя было видно, что он совершенно ничего не понимает в странном разговоре сыщиков, которому стал свидетелем.
- Что ж, - Григорий вернулся на свое место, достал папиросу и закурил, - кажется, это дело приобретает совсем уж скверный оборот.
«Зачем я это говорю? – подумал он в тот миг. – Оно с самого начала было крайне скверным».