ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МУРАВЕЙ И ЛЕВ
I
На поляне лежал Лев и морщил нос. Видимо, о чём-то глубоко думал, а нужная мысль не приходила. Неожиданно к нему на лапу влез Красный Муравей и смело побежал по шерсти вверх, к голове. Лев, замученный бесплодными мыслями, переключил внимание на непрошеного гостя: «Что ему надо?»
Муравей вмиг оказался на носу Льва, привстал на задние лапки, средние упёр в бока, а передними посучил, словно от радости. Потом взял и ни с того ни с сего укусил Льва прямо в нос. И как ни в чём не бывало уселся на львиный ус, иронически посмотрел Льву прямо в глаза.
Ирония обезоружила Льва. Он хотел было раздавить наглеца или проглотить, но укротил свой порыв и спросил не без тени раздражения:
– Что это значит?
– А ничего, – задиристо и с сарказмом ответил Муравей.– Решил проверить реакцию царя зверей.
Льву стало любопытно:
– А зачем тебе испытывать моё терпение? Ты ведь знал, что мог погибнуть после своего эксперимента?
– Знал,– продолжал в том же духе Муравей. – Но мне теперь всё равно.
– Странно, – задумчиво сказал Лев. – Почему? Какой резон без смысла рисковать жизнью?
– А меня изгнали сородичи из своей колонии. И теперь я свободен как ветер. Куда хочу – туда ползу, что хочу – то и делаю, кого хочу – того кусаю. Для меня ничего не имеет смысла.
– Не понимаю, – сказал Лев и вопросительно посмотрел на Муравья. – Не понимаю твоей бравады.
– То-то и оно, – огорчённо и вместе с тем растерянно произнёс Муравей. – Я сам не понимаю. Я сильно провинился перед своими сородичами, мне бы извиниться, покаяться, а я спесь напустил на себя, перессорился со всеми, ну, они и выставили меня из колонии.
– Расскажи-ка, – попросил Лев, хотя ему не терпелось скорее избавиться от непрошеного гостя, чтобы вернуться к своим размышлениям. – Подробнее расскажи.
– Мне нечего особенно рассказывать. Я восстал против разумности устройства муравьиной общины, мне не хотелось быть винтиком в чётко отлаженном механизме. Кричал об этом на каждом углу, а в последнее время уклонялся от всех дел. Меня призывали к разуму, говорили «опомнись». Я не внял предостережениям. И вот теперь я свободен, но несчастен. У нас каждого подстерегает подобная участь, кто попытается восстать против. Я долго думал над своим поступком, но почти ничего не решил. Трудно не оправдывать своих действий. А в последнюю минуту, когда увидел тебя, решил, что уж лучше погибнуть от лапы царя зверей, чем полная неопределённость.
Льва тронула искренность муравьиной исповеди, и он откровенно признался:
– Мне куда тяжелее, чем тебе. Я только что думал над тем, как усовершенствовать порядки в нашем животном царстве. Жалуются, понимаешь, слабые на сильных. Не выполняются, говорят, ваши гуманные указы. В указе написано, что все звери должны жить в братстве, любви и уважении, а какое братство между журавлем и лягушкой, если он её, чуть зазевавшуюся, сразу в рот? Или какая любовь и уважение может быть у зайца с волком или у лисы с курицей? Вот и засомневался я в правильности указов.
Муравей оказался смышлёным слушателем. Он тотчас поддержал беседу:
– Указы тут ни при чём, указы правильные. Вот только следить за их исполнением надо. У нас в общине, рассказывают, тоже такое было: слабые пожирались сильными. И прошло много тысячелетий, прежде чем додумались ввести должности надзирателей. Эти надзиратели теперь денно и нощно снуют между муравьями-тружениками и муравьями-солдатами и в оба смотрят, как бы сильный слабого не слопал. И ничего, худо-бедно порядок поддерживается. Все вроде бы довольны. А у вас, уж извини, до порядка — как отсюда до прерий.
Лев задумался:
– А послушай, Муравей, что если я тебя назначу своим министром? У нас министр уже старый стал, пока обдумает какую-то идею, целая вечность пройдёт. Стоит в болоте на одной ноге, глаза закроет и спит. Я подкрадусь к нему, укоризненно спрошу: «Опять заснул?» А он: «Что вы, ваше превосходительство, никак нет. Обдумываю. К этой идее надо подходить со всех сторон, а я подошёл только с половины». — «Ну что ж,– тоскливо отвечу ему, – подходи с другой половины». И не успею удалиться, как он, переменив уставшую ногу, тотчас закрывает глаза и начинает посапывать. И доказывает, что у него такой метод. Я-то знаю, что он ни о чём не думает, но как уличить его во лжи? Или как измерить время, нужное для обдумывания той или другой идеи, как установить для него лимиты? И чем измерять продуктивность его мышления?
– Нет ничего легче, – обрадовался Муравей. – Я принимаю ваше предложение стать министром. А аиста по боку. Персональную пенсию ему и ценный подарок: дачу, например, на юге. В конце концов, всё в наших лапах.
– Вот и хорошо, – облегчённо вздохнул Лев. – С тобой мы быстро изменим порядок. Я много слышал о муравьях. Они настоящие труженики, и на размышления у них уходит куда меньше времени, чем у других зверей и птиц. Одно время я хотел подчинить муравьёв, но это оказалось не так просто. Переговоры о присоединении их общины к нашей вроде бы закончились успешно, и бумаги нужные были подписаны, но я всё время замечаю, что они сами по себе. И хотя мы доводим до их сведения все наши указы, они живут по своим собственным законам. В конце концов я плюнул на всё и оставил их в покое.
– Верно. Ваши указы, точнее бумаги, на которых они были написаны, — все пошли на строительные нужды. Польза, как видите, от них тоже была. Экономия материальных средств и трудовых затрат.
– Что ж, – поднялся Лев с поляны, – пошли в резиденцию.
– Пошли, – ответил Муравей, не слезая с носа Льва.
II
В резиденции, устланной шерстью белых горных коз, Лев сказал Муравью:
– Вот здесь выбери себе место для жилья. Пока не решим проблему, будешь жить со мной. Чтобы я тебя не разыскивал по всем окрестностям. А потом можешь перебраться туда, где тебе понравится.
– Хорошо, – согласился новый министр. – Только я хотел бы попросить тебя...
– Проси.
– Разреши мне поселиться у тебя за ухом. Моя спальня была сплетена из львиных шерстинок, так что у тебя за ухом я буду чувствовать себя как дома. Это пойдёт мне только на пользу, мне не так трудно будет бороться с ностальгией.
– Хорошо, – не очень охотно согласился Лев.
На том они и уснули.
Наутро Лев проснулся и увидел у себя на усах муравья, потиравшего лапки.
– А так даже удобнее, что ты поселился за ухом. Совсем не надо тратить время на то, чтобы позвать тебя.
– Примемся за дело, – сказал Муравей. – Я, кажется, кое-что придумал.
– Что? – с интересом спросил Лев и приказал слугам-лисицам подать завтрак.
– Мы примем за основу устройство порядка в нашей, муравьиной, общине. Всё-таки, хотя он и без недостатков, но пока это единственно возможный вариант.
– Слушаю, – одобрил Лев.
– У вас как звери живут? Каждый сам по себе.
– Не совсем, – возразил Лев. – Это раньше, до нашей эры, жили так. А после Большой Реформы — совсем по-другому. Каждому определён свой круг обязанностей. Допустим, в провинции грызунов каждое животное занимается строго определёнными делами. Мыши носят на общие склады рис, пшено, зерно. Хорьки охраняют склады, чтобы не похитили, допустим, нечистые на лапу хомяки. У нас ещё встречаются любители поживиться за чужой счёт. С ними трудно бороться, но мы боремся.
– Наше новшество как раз позволит переменить положение в лучшую сторону, – вклинился Муравей в монолог Льва.
– Продолжу, – сказал Лев. – В общем, каждая группа зверей занимается общественно полезным трудом, результатом которого является накопление материальных благ. Вначале трудно было с соловьями и другими пернатыми. Не знали, что с ними делать, куда пристроить. Пробовали заставить их, подобно синицам, таскать зерно и колосья на склады. Синицы удачно совмещали и полезное – труд, — и приятное – пение. Но соловьи наотрез отказались. Мы, мол, менестрели, у нас лапки неразвитые. Некоторые, правда, испугались приказа и пробовали носить в клювах зерно. Но у них плохо получалось. К тому же стали жаловаться на то, что у них голос садится от пыли. Что толку от такой слабосильной птички? Потом кто-то из зверей — кажется, медведь, — предложил: а пусть они будут общественными певцами. Пусть поют во всех местах, где трудятся звери, птицы и насекомые. Пусть вдохновляют. Мне, например, легче вытаскивать мёд из дупла, если рядом распевает соловей. А мы за это станем выделять им часть продукта. Только вот репертуар им надо подобрать такой, чтобы пользы больше было. Чтобы не только о любви серенады распевали, а и на производственные темы, например, о радости труда. Это предложение приняли. И теперь соловьи тоже считаются у нас не тунеядцами. Правда, с репертуаром до сих пор неразбериха.
– Ну что ж, – сказал Муравей. – Неплохо, с одной стороны. А жалобы, говоришь, до сих пор идут?
– Идут, – грустно согласился Лев. – И, что самое плохое, – сокрушённо продолжал он, – с каждым днём их приходит всё больше. Каждый жалобщик требует справедливости.
– Это естественно, – поддержал Муравей.
Лисы принесли завтрак на две персоны. Расставили по двум сторонам жирафьей шкуры угощение на импортных пальмовых листах. Мясо жареное и сырое, яйца печёные и только что из-под куропатки, молоко козье и лошадиное. Муравей удивился, что ему подано столько же порций, сколько и Льву.
– Но я же не съем столько, – попытался протестовать Муравей. – Мне надо самую малость.
– Привыкай, – отечески произнёс Лев. – Ты теперь министр. А какой министр мало и невкусно ест? Тебе надо мозг питать.
Муравей поползал по еде, понюхал, пощипал кое-что, поблагодарил Льва и снова взобрался к нему на ус.
– Я тебя не стряхну во время завтрака? – учтиво осведомился Лев.– Я ещё только приступил к еде. А во время еды у меня челюсти ходят быстро. Ненароком слетишь в жаркое.
– Я покрепче прицеплюсь, – сказал Муравей. – А пока ешь — не буду терять времени, поведаю свои идеи.
– Давай, – согласился Лев, разгрызая огромную буйволиную кость.
Муравей пристально посмотрел на кость, потом заглянул в глаза Льву. Но тот отвёл взгляд в сторону и стал лакать молоко из блюдца. Потом снова принялся за кость.
– Нам надо организовать в вашей общине когорту надсмотрщиков. Как у нас. Только мы творчески переработаем эту идею. Допустим, будем их именовать по-другому: когорта смотрителей, например, или проводников справедливости.
– Хорошая идея. Только кто ими будет? – спросил Лев, пережёвывая кусок сырого мяса.
– Кандидатуры я тоже подобрал, – ответил Муравей.
– Ты даёшь! – не удержал восторга Лев.– Что за министра бесценного я нашёл себе! А чуть было не задавил лапой. Ты наверняка ночи не спал, всё обдумывал?
– Нет, – кокетливо отозвался министр. – Я спал. Мне часто во сне хорошие идеи снятся.
– Продолжай, – попросил Лев.
– Продолжаю, – сказал Муравей. – Как-то в глубоком детстве я увидел около человеческого жилья такую картину: девчонка гнала на луг гусей. В руках у неё была хворостина. Гусыни шли послушно, а гусаки всё время норовили клюнуть девчонку за ногу, ущипнуть. Если бы не хворостина, несдобровать бы ей. Они так угрожающе шипели, что мне страшно стало, пришлось убраться поскорее. Я предлагаю на должности ревнителей справедливости назначить гусаков. А чтобы я не ошибся в своём выборе, мы обоснуем его с научной точки зрения: пригласим видных психологов, философов, социологов и прочее учёное зверьё, пусть они, каждый со своей точки зрения, представят полные выкладки гусиной сущности.
– Гусаки потянут, – блаженно жмурясь, отозвался Лев. – Я знаю это племя. Задиры и неподобострастные. Не то что шакалы.
– Отберём несколько тысяч гусаков из всех провинций, соберём их в столичном лесу. И обучим новому делу. Для этой цели откроем Гусиную Академию. Три года они будут изучать разные дисциплины, чтобы досконально знать повадки всех животных. Торжественно вручим им дипломы и отправим трудиться во имя справедливости.
– Хорошо, – чуть не мяукнул от восторга Лев. – За идею представлю тебя к награде.
– Разлетятся наши гусаки — за правду борцы по всем провинциям и станут нести свою службу. Чуть где сильный покусится на слабого, беззащитного — наш гусак шею вытянет, зашипит, стало быть, предупредит. Если ослушается нарушитель, гусак его ущипнёт. Если и после этого не исправит поведения, гусак соберёт своих коллег, и они предадут виновного строгой каре. И гласность обеспечим. Другому неповадно повторять будет. Таким образом, за три года справедливость восторжествует во всем животном царстве.
– Почему за три? Раньше нельзя? – с нетерпением спросил Лев.
– Нет, – коротко ответил Муравей. – Три года потребуется для того, чтобы обучить гусаков всем нужным дисциплинам. Если укоротить срок обучения, можно всё дело испортить.
– Три так три, – согласился Лев.
– Вот вкратце и вся моя идея, – сказал торжествующий министр.
– Отлично мы поработали сегодня. Прежний министр-аист до самого конца жизни своей до такой идеи не додумался бы. Так и свалился бы в болоте, не исполнив своего долга. Вовремя я его на дачу отправил. А теперь давай погуляем, – предложил Лев. – Отдохнём после завтрака.
III
Лев, помахивая хвостом, не спеша пошёл по лесу. Вскоре они вышли на поляну.
– Тоскливо что-то, – грустно сказал Муравей. – Посмотреть бы на своих.
– Устроим, – согласился Лев. – Где твой муравейник?
– Вот, около той сосны.
И Лев зашагал к сосне.
Муравей заволновался, увидев огромную кучу из хвойных иголок, былинок, мелкого хвороста.
– Разреши мне спуститься на землю? – попросил он.
– Разрешаю, – нехотя согласился Лев. – Только не удери от меня. А то кто нашу идею будет претворять в жизнь?
– Я мигом. Я только похвастаюсь. А если чуточку задержусь, не жди. Сам доберусь.
Муравей бегом припустил к муравейнику и вскоре скрылся в одном из бесчисленных входов.
Долго ждал Лев. Муравей не выходил. Расстроился царь зверей: «Видимо, остался. Но нет, не может обмануть царя зверей. Да и такой пост бросить министерский — глупцом надо быть». Хотел Лев разворошить муравейник, но, вспомнив один из своих гуманных указов, не сотворил беды для муравьёв и отправился в свою резиденцию. Время подходило к обеду, и у Льва заурчало в желудке.
«В конце концов, – вспомнил Лев слова Муравья, – всё в наших лапах».