Мне предстояла командировка в городок, где прошло мое детство и я с нетерпением ждала отъезда, хотелось побывать там, встретиться со школьными друзьями, да и вообще освежить в памяти картины детства.
Правда, уголовное дело, которое мне нужно рассматривать, было очень неприятным и скандальным. Дважды судьям срывали процесс, прежде, чем его передали мне.
Я тщательно изучила материалы.
Два друга, выйдя на пенсию, решили побаловать себя свободой, весной соорудили в тайге землянку и спокойно там жили-поживали. Рыбачили, заготовляли для домашних березовый сок.
И в один несчастный день набрели на эту землянку трое подростков. На беду ружье у них было с собой. Решили, что старики гонят самогон, устроили засаду и расстреляли бедняг. Вот такая фабула.
Все трое парней несовершеннолетние и знали родные убитых, что больше десятки суд им наказание дать не вправе. Это возмущало всех, не хотели люди смириться. А у стариков убитых на двоих было аж пятеро сыновей и они прилюдно клялись лишить жизни парней-душегубов.
Дважды срывали процесс, устраивая заваруху. И вот я должна поехать туда и как-то всех успокоить. Как это сделать, я не знала и вообще не предполагала, что командировка эта так дорого мне обойдется.
Но, собственно, не об этом деле я хочу рассказать, хотя оно тоже было очень трудным. Другая напасть меня ожидала, еще более неожиданная и страшная.
В двух словах, раз уж разговор зашел, скажу, что дело об убийстве стариков удалось рассмотреть без больших скандалов. Всех сыновей пригласила до процесса и выяснила основную причину бузы. Громко и грозно возмущались сыны, что потерпевшими по делу следователь, а потом и оба предыдущих суда признали только по одному человеку, а остальные сыновья, по их понятиям, вроде и не потерпевшие от убийства отцов.
Подивилась я решениям коллег. Где это сказано, что нельзя всех сыновей признать потерпевшими? А нигде. Поговорили, успокоила и без скандала процесс начался. Всех сыновей потерпевшими признала и соответствующие права предоставила. Кипели, конечно, парни, да и стоило кипеть, уж очень стоящими людьми отцы их были. Но вот как-то поняли мужики, что работать мне надо, дело рассматривать.
Охрана, конечно, усилена была, но весь процесс все равно пришлось быть настороже. Обошлось, слава Богу.
И вот в это же самое время в перерыве вижу в коридоре знакомое лицо. Показалось и исчезло, словно спряталось. Потом повторилась эта история раз и другой. Что-то меня встревожила такая картинка. Хоть и с трудом, но в вспомнила я, что лицо это вроде бы принадлежит соученице моей.
Девочка училась в классе помладше, наверное, в пятом-шестом, не больше и обращала на себя внимание какой-то необычной смуглостью. Темная кожа, смоляно-черные волосы и глаза - необычная внешность. Она и взрослая сохранила такую же чернявость, что, видимо, и позволило мне вспомнить даже имя. Лиля Колова ее звали.
Вечером в гостиницу ко мне пришли школьные знакомцы приглашать на встречу и согласились, что до окончания процесса ни о каких посиделках даже речи быть не может. А я затеяла с ними разговор о Лиле, которая явно караулила меня в суде и пряталась, словно не решаясь подойти. Это было для меня непонятно и тревожно.
- Ах, эта Лилька, - сказал Коля, который работал акушером-гинекологом и знал всех женщин в городе, - Лилька - целая трагедия. Пьет, бомжует, никак не успокоится. Аборты ее я устал считать. Интересно, что ей от тебя-то надо? Она сейчас с какими-то темными цыганами связалась, не загремела бы в тюрьму. Цыган этих у нас то и дело с наркотой ловят.
В разговор вступила Катя, моя одноклассница, уже ставшая директором школы:
- Мать у Лильки этой - вот несчастная женщина, горя своего так и не выдержала, умерла. Она учительствовала всю жизнь, мы ее и хоронили. Помнишь, что со старшей дочкой ее случилось?
Помню, конечно, только как-то не связала тот очень давний случай с появлением Лили в моем поле зрения. А случай был такой.
В доме учительницы Коловой обнаружили тело ее 16-летней дочери. Лаз в подполье был открыт и труп находился там, внизу.
В городе сразу заговорили, что это убийство.
Я помню, как хоронили всей школой эту девочку и рыдали, когда мать и Лилька бились в истерике.
Катя, между тем, продолжала:
- Елена Егоровна от убийства дочери кое-как оправилась, а Лилька подросла и задурила. Ничего сделать с ней не могли, так и угробила мать, да и себя гробит.
Рассказ моих школьных друзей меня не успокоил, но предпринимать что-либо оснований не было. Во всяком случае, пока идет процесс. Да и сама Лиля явно не решалась встретиться со мной в перерыве.
Так продолжалось несколько дней и взгляд мой то и дело выхватывал из массы людей смуглое лицо и жгуче-черные тревожные глаза. Я поняла, что встречи не избежать.
Процесс между тем затягивался. Пришлось допустить всех заявленных потерпевших и выслушать подробные рассказы о жизни убитых, терпеливо заслушивать вопросы, задаваемые всеми потерпевшими, оглашать все до единой бумажечки по делу.
Подсудимые дружно ревели, потерпевшие сыновья скрипели зубами и сжимали кулаки.
Дело, совершенно спокойное по доказательствам, оказалось очень сложным для рассмотрения.
Но, как кончается все, закончился и этот процесс.
После приговора подошли потерпевшие сыновья, прочли мне лекцию о несправедливости закона, слишком мягко карающего убийц, но все же поблагодарили за уважение к убитым.
Надо еще сказать, что мой приговор они не обжаловали.
Вечером я спешила поскорее оформить необходимые документы и с целой кипой бумаг в руках выскочила из кабинета, направляясь в канцелярию. Меня остановил оклик просто по имени. Голос был незнакомый, грубый и прокуренный. В удивлении я чуть повернулась и оказалась лицом к лицу ... с Лилей.
Темное лицо было растерянным. "Могу я с вами поговорить?" - спросила она и голос ее дрогнул.
Ну вот, видимо, этот час и настал. Мне бы передохнуть чуть-чуть после процесса, да еще и не закончено оформление дела, но я чувствовала, что отказать ей было нельзя. Какую-то надежду связывала женщина с этой встречей, не иначе.
"Господи, только бы за цыган с наркотиками заступаться не начала", - мелькнуло в голове, но отступать было поздно.
- Можно, можно, - ответила я. - Но придется подождать, пока закончу с бумагами.
По имени я Лилю на всякий случай не назвала. Во-первых, неудобно без отчества, хотя меня-то она окликнула по имени. Во-вторых, панибратства на этой встрече мне не хотелось никак. Лучше соблюсти официоз, по крайней мере, пока не узнаю, в чем дело.
- Я подожду здесь. Только бы не выгнали, - заторопилась Лиля.
- Распоряжусь, подождите.
В канцелярии я попросила, чтобы охрана, уже освобождавшая помещение, оставила женщину в коридоре.
Доделывая свою работу, я продолжала гадать, что за необходимость заставила Лилю долго меня выслеживать и просить, наконец, о встрече. Запланированная и обещанная встреча со школьными друзьями и ужин тоже откладывались на неопределенное время. Да ладно. Пусть будет, как будет.
Наконец, с делами покончено, здание суда опустело. Охрану сменила пожилая дама, сидевшая за столиком в коридоре у самого входа, да в своем кабинете остался председатель суда, видимо, не решаясь оставить меня наедине со странной посетительницей, не внушавшей особого доверия. Оно, наверное, и правильно.
- Входите, присаживайтесь, - позвала я Лилю в кабинет.
Она зашла и села за приставной столик напротив меня. Одета очень небрежно. Джинсы и куртка не первой свежести, грязноватые кеды на больших ступнях. Смоляные волосы стянуты в жалкий хвостик. В целом внешний облик подтверждает слова гинеколога Коли о Лилином образе жизни.
Резким движением Лиля вдруг вынула из кармана куртки пластмассовый плоский бутылек, два пластмассовых же стаканчика и даже не спросила, а утвердила:
- Выпьем!
Мне пришлось встать:
- Исключено. Уберите немед..., - и не договорила, потому что она уже успела плеснуть в стаканчик, выпить и скривила лицо.
- Вы ведь помните меня? - спросила.
- Ну, - я замялась, - не то чтобы хорошо помню. Мы учились в одной школе, мне кажется.
- Учились, - кивнула она. - Я поняла, что вы помните. В коридоре много раз на меня глядели. Извините за выпивку, не могла иначе разговор начать. Тяжело мне, не выскажешь, как тяжело, жизнь свою я под откос пустила, изгадила...
"Ну вот, - уныло подумала я, - сейчас начнет на свою жизнь жаловаться. Что мне ей нотации читать? Она их уже слышала-переслышала".
Лиля, видимо, заметила мое настроение и заторопилась:
- Нет, нет, я не жаловаться пришла, не подумайте. Просто вы человек вроде как знакомый и незнакомый тоже, да еще при чинах, вот я и решилась вам рассказать, наконец, свою муку, что жить не дает мне, ну не дает... Кому я из здешних могу исповедаться, скажите? И стыдно, и страшно...
Она опять выхватила бутылек, глотнула прямо из горлышка, я снова возразить не успела.
Дело принимало неприятный оборот. Что же ей нужно от меня? "Исповедаться"? Что это значит?
Сжатым кулаком Лиля ударила себя в грудь, но понизила голос:
- Как сестру мою убили, а убийцу не нашли, помните?
Я только кивнула в ответ, а она близко наклонилась ко мне через стол и выдохнула:
- Это я!
По спине моей к затылку поползли мурашки. Отпрянув, я не могла отвести взгляд от черных неистовых глаз, окруженных воспаленными красными веками. Нужно взять себя в руки.
- Лиля, - вскрикнула я, - успокойтесь, Лиля!
Она выпрямилась на стуле:
- Послушайте.
И начался рассказ.
И попала я в тот солнечный летний день, и увидела, как девушка старательно отмывает пол на кухне своего дома, как влетает баловная младшая сестренка, опрокидывает нечаянно ведро с грязной водой, получает за это грязной тряпкой по ногам и немедленно отвечает ударом по голове битой от лапты, с которой в руках и вбежала в кухню.
Падает сестра, а ребенок в панике: "Убила! Убила! Что делать? Мама будет ругаться. Надо убрать, спрятать, не видеть всего этого. Если не будет сестра неподвижно лежать, пройдет страх..."
Нашла выход - открыла подполье, столкнула сестру и дала деру. Унеслась на берег реки, выбросила биту в воду и просидела до ночи, рыдая.
Сбежать думала, но куда? Еще страшнее. А боялась-то чего? Да что мама ругать ее будет, вот чего она страшилась.
Стемнело, холодно стало и страшно, побрела домой.
Ну а там уже и плач стоит, и милиция.
- Где была? - спросили.
- Гуляла, - было ответом.
Больше никто у нее ничего и не спрашивал.
А признаться испугалась. Вот так всю жизнь и пробоялась. Жила с виной, как с бедой и каждый день ей последним казался, все себе наказание придумывала.
"Вот тебе, вот тебе за то, что убила сестру. Убийцам не положено радоваться жизни. Убийцы не имеют права иметь детей. Убийцы не могут любить и их тоже любить нельзя." Вот так всю жизнь.
С этим она и жила. Определила кару и мстила себе сама.
Я слушала ужасную исповедь и отчаянно жалела, сама не зная кого. Или эту опустившуюся женщину, или того насмерть перепуганного ребенка, что метался по кухне возле неподвижно лежавшей сестры. Не знаю.
Меня уже потряхивало от усталости, голода и испытанного потрясения. Сумерки за окном все сгущались, превращаясь в настоящую ночь и она, как назло, обещала быть безлунной и темной.
Подойдя к Лиле, опустила руки ей на плечи, ощутив частую мелкую дрожь под грубой джинсой.
- Спокойно, - сказала я ей, - давай-ка вместе успокоимся. Что ты так себя казнишь? Лет-то тебе сколько было?
- Одиннадцать, - прошелестело в ответ, - в пятый я перешла.
- Одиннадцать! Да ты ребенок совсем была, ответственности не подлежала. Да ведь и не было у тебя, Лиля, умысла на убийство, не хотела ведь ты сестру убивать, лишить жизни?
- Какой там умысел? - перебила она меня. - Да бита от лапты была просто плоская деревянная лопаточка, легкая совсем. Как все получилось и сейчас не могу понять.
- Может, ребром? - спросила я и осеклась, не дело мне вступать в обсуждение деталей, пора заканчивать бесполезный разговор. - В общем, - подытожила я, - ничего мы с тобой сегодня уже не сможем решить, видишь, ночь уже. Встретимся завтра и обсудим все по новой. Ты правильно сделала, что пришла ко мне. Обещаю, что разберусь. Давай часикам к двенадцати подходи сюда же. Согласна?
Лиля молча кивнула и поднялась тяжело, как по частям.
Вновь достала бутылку, но увидев мою предостерегающе поднятую руку, сунула ее в карман. Не прощаясь, вышла из кабинета и пропала в полутьме длинного коридора.
Я зашла в кабинет уже встревоженного председателя суда, рассказала об услышанном и взяла с него обещание помочь, здраво полагая, что без него мне разобраться с этим старым делом невозможно.
"Да ладно, - успокоил он меня. - Завтра с утра запрошу дело, посмотрим, что там. Да она малолетней была, ответственность не грозит. Чего вы взволновались?"
С этим мы расстались.
Я отправилась в гостиницу и позвонила друзьям, что встреча опять не состоится.
Уставшая и потрясенная, я плюхнулась в постель и как провалилась в сон, забыв даже перекусить.
Когда утром я зашла к председателю суда, он поднялся ко мне навстречу и улыбнулся. Стало понятно, что есть у него какие-то новости, причем неплохие.
И действительно, на столе лежало тощее дело в ветшающей обложке.
- Я еще с вечера дело запросил в прокуратуре, - сказал председатель. - Гляньте, что делается. Вам будет, чем эту даму обрадовать. Ну, не так я выразился... Радости мало, конечно, но девочка эта напрасно себя винила. Напра-а-сно, - протянул он и замолчал.
- Да не тяните вы, - взмолилась я.
Председатель осторожно полистал дело, ткнул пальцем в серый листок и подвинул дело ко мне.
Это было заключение судебно-медицинского эксперта о причине смерти Коловой Елены, 16 лет.
И согласно этому документу Лилина сестра скончалась от черепно-мозговой травмы в области виска и рана причинена при падении в подпол на острие топора. Так тогда и писали эксперты. Сейчас так не пишут.
- А как же удар битой, потеря сознания?
На этот мой вопрос председатель пожал плечами:
- Ну, видите, врач только кровоподтек нашел. Видимо, удар был и девушка сознание теряла, а может, и просто притворилась, чтоб напугать сестру. И напуганная сестренка столкнула ее в подполье. А там, на беду, топор. Вот и горюшко. Одна в могиле, другая в бомжах. А дело-то еще тогда прекращено, несчастный случай. Ох ты, чего только не бывает в жизни.
Ну да, конечно, все так и было. И Лиля мне говорила о той злосчастной бите - лопатка.
- Да, а как же столько лет жила эта легенда об убийстве, умышленном убийстве?
Председатель глянул на меня укоризненно:
- Ну, неужели вы забыли, как в нашем городке слухи живут? Тогда что и кому разъясняли? Тем более девочке?
Забрав дело, я ушла в свой, а точнее, в выделенный мне кабинет и стала с нетерпением ждать полудня, когда должна явиться ко мне Лиля.
Пока ждала, изучила дело. Все верно рассказал мне председатель суда. С учетом Лилиного эмоционального признания и заключения врача-эксперта - так он назвал себя в документе, имел место несчастный случай. Значит, бедная Лиля всю жизнь казнила себя напрасно.
Ошибку надо исправить и это в наших силах. Но где же моя посетительница?
Полдень прошел и время хоть медленно, но все же двигалось дальше и дальше, а Лиля не появлялась.
Я выходила в коридор, выглядывала на улицу - напрасно.
Председатель суда, с которым я поделилась тревогой, сперва только пожал плечами, а через пару часов позвонил в милицию, где пообещали проверить все места, где могла находиться Лиля, да при этом еще и посмеялись, что знают, где найти эту хорошо известную им особу.
Уже заканчивался рабочий день, когда мне сообщили, что Колову Лилию не обнаружили и вместе с нею исчезла цыганская семья, где она обитала в последнее время. Дом их закрыт, а соседи либо действительно не знают, либо не желают сообщить, куда подевалась семья и Лиля со своим сожителем.
Милиция еще установила, что Колова билетов на поезда не приобретала.
Разочарованию моему не было предела. Зачем же она приходила и почему скрылась?
Наверное, этого я никогда не узнаю. Где-то в глубине души поселилась и царапалась нехорошая мыслишка о том, что эту встречу со мной ее дружки могли расценить как донос на них, если были за ними грешки, а это вполне возможно. В таком случае женщине могла грозить опасность. Кто искать ее будет? Она по существу одинока и беззащитна.
С тем мне и пришлось уехать.
Время шло, я иногда позванивала то председателю суда, то прокурору, но ничего нового не было. Лиля в городе не появлялась и не было признаков несчастья с нею, я имею в виду, что трупа ее не обнаруживалось.
Мне оставалось надеяться только, что Лилю как-то успокоила жуткая исповедь и она перестала казнить себя, кто знает.
Потом был мой переезд в столицу и я стала уже забывать о Лиле, как вдруг пришло мне письмо от бывших моих сослуживцев и в конверт была вложена довольно потрепанная Новогодняя открытка, адресованная мне.
Под банальным поздравительным четверостишьем всего несколько слов: "У меня есть дочь Лена". И подпись: "Лиля".
Обратного адреса не было, а почтовый штамп прочесть было невозможно.
Я обрадовалась открытке. Наконец-то проявилась Лиля! И раз у нее есть дочь, названная именем сестры, значит, жизнь ее переменилась в лучшую сторону.
Вот и ладно, живи спокойно, Лиля, и расти свою девочку.