Тернистый путь познания или Надежда умирает послед (Зиновий Бекман) / Проза.ру

            Пусть не меркнет в упорстве источник терпенья.
            Сила мышц проверяется только в труде.
            Вдохновенье умрет, лишь не станет волненья.
            Радость каждой победы приходит в борьбе.

            Но не каждого сразу встречает удача -
            Я вот снова споткнулся на гребне мечты.
            Если крылья сложить - значит попросту сдаться
            И зачахнуть во мраке мирской суеты.

            Но тропинкой крутой я дойду до проезжей дороги.
            Через чащу лишений навстречу мечте.
            Проглочу все обиды, обойду все тревоги,
            Но не сдамся в душе непокорной судьбе.
Эти, может быть не очень совершенные, строки я написал в юности, в далеком 1963 году, когда на пути к заветной цели, потерпел очередное фиаско. Есть люди, у которых учеба в школе и поступление в ВУЗы свершалось, как по накатанной дорожке.
У меня же, почти всё, чего я достиг в своей жизни, пришлось добиваться, преодолевая заслоны и препятствия. Не скажу, что все невзгоды и неудачи, я переживал легко, без уныния. Но, что, правда, то, правда – я никогда не терял присутствия духа и потому эти строки, которые вырвались тогда, в минуту отчаяния, из моей груди, можно смело назвать эпиграфом к этой странице моей жизни.

            1

   В тот день, когда мне вручили диплом об окончании Львовской государственной консерватории им. Н.Лысенко, у меня было ощущение, что я совершил восхождение на вершину горы Эверест, настолько трудным и тернистым был, пройденный путь к заветной цели. Когда с этой высоты я оглядываюсь назад, у меня всегда создается впечатление, что свое образование я получил не благодаря,а вопреки…
   1941 год. Мне обещают купить портфель и букварь. С нетерпением жду начала учебного года. Но жизнь потекла по другому руслу - началась война и вместо четырехлетней начальной школы, наяву четыре тяжелых и безрадостных года эвакуации: много дней в колоне беженцев, вслед за отступающими частями Красной Армии, часто под бомбами и пулеметными обстрелами фашистских стервятников с бреющих полетов во время переправы через Керченский пролив, на Таманском полуострове, в пылающих городах Анапе и Новороссийске.
В те годы нашей семье, покинувшей Крым в сентябре 1941 до возвращения в него в январе 1945 шесть раз пришлось менять место жительства в Краснодарском крае и Закавказье.
Мне было ДЕСЯТЬ, когда, вернувшись из эвакуации, я впервые сел за ШКОЛЬНУЮ ПАРТУ.
   СЕМИЛЕТКУ я окончил в 1951 году, в возрасте ДЕСЯТИКЛАССНИКОВ.
Если бы я был городским жителем, то мог бы продолжить учебу в школе рабочей молодежи, но я жил в деревне, а в округе не было, ни одной школы-десятилетки. Но для себя я твердо решил – продолжить свое образование. Однако, чтобы поехать на учебу в любой город Советского Союза, необходимо было получить паспорт. А это в то время для выпускников сельских школ было весьма проблематично. Местные органы советской власти и милиция, сохраняя для села рабочие руки, всячески препятствовали выдаче паспортов.
При его получении начальник райотдела милиции настоятельно советовал мне взять фамилию матери Березовский и отказаться от фамилии отца- «врага народа» Бекмана,по его словам «плохого и недостойного человека», отбывающего наказание в ГУЛАГе. Я решительно отказался и всю жизнь уважаю себя за этот поступок.

            2

   В этом же году я поступил в Киевский кинотехникум, выпускающий техников по ремонту и эксплуатации звуковых киноустановок. После небольшого степного крымского села Киев меня ошеломил. Я впитывал в себя все, как губка: библиотеки, кинотеатры, впервые в жизни музеи и драматические театры открывали мне неведомый прежде мир.
   Но после первого курса, разуверившись в избранной профессии, я забрал документы и вернулся в Крым. С детства меня привлекала музыка, искусство, сцена.
С 1952 года я уже студент Симферопольского училища культуры.
С упоением овладеваю игрой на музыкальных инструментах, осваиваю
азы режиссуры, танца и знакомлюсь с историей искусства.
   Однако, окончить училище мне не удается. В 1954 году, с последнего третьего курса, меня призывают в армию. Знания и навыки, полученные в училище, способствовали тому, что я стал артистом армейского ансамбля песни и пляски.
   В ансамбле я окончательно определился с выбором будущей профессии – стать профессиональным музыкантом. Чтобы осуществить эту мечту необходимо получить образование в музыкальном училище и консерватории,а училище культуры, в котором мне предстояло доучиться, не давало глубоких профессиональных знаний. И я принимаю, можно сказать, для себя судьбоносное решение - после демобилизации из армии, поступить на первый курс Симферопольского музыкального училища.
Третий раз заново и опять с нуля.
Срок моей демобилизации-сентябрь 1957, а вступительные экзамены в музыкальные училища начинаются в июне. Мне жаль терять год. Руководство ансамбля идет мне навстречу и закрывает глаза на мои, зачастую самовольные отлучки из Севастополя в Симферополь. В мае мне удается отвезти и сдать в приемную комиссию документы. Жду приглашения на экзамены, но вместо него получаю из канцелярии училища письмо, в котором сообщается, что меня не допускают к приемным экзаменам и, что необходимо приехать и забрать документы. Как оказалось, впервые во все высшие и средние учебные заведения поступил приказ Министра обороны о том, чтобы военнослужащих срочной службы не допускать к приемным экзаменам до их полной демобилизации.
   Директор училища Михайлова Наталья Васильевна показывает мне этот документ, советует не отчаиваться, готовиться и поступать в следующем году.
Секретарь-машинистка училища Нила Ивановна, молодая, приземистая женщина, с черными, как смола волосами, остроносая и в больших очках, за которыми скрывались несколько раскосые глаза, открыла папку с моими документами и,глядя на меня с сочувствием, сказала:
   - Как жаль, а я уже и экзаменационный лист на тебя заполнила, приклеила фотографию, Наталья Васильевна подписала и поставила печать. При этих словах, сидящий напротив, мужчина встрепенулся и, вдруг, говорит:
   - Послушай, Нила! Отдай ему экзаменационный лист. Пусть явится на экзамен по специальности и сыграет на нем. Если он понравится членам приемной комиссии, они будут заинтересованы в его приеме и, наверняка, будут за него хлопотать. Давай, Нила, поможем парню. Возьми грех на душу. Что тебе могут сделать? Через неделю ты увольняешься, и мы уезжаем. Они оказались супругами. С глубокой благодарностью я храню память о них. Василий Зарочинцев был на несколько лет старше меня,и также, как и я, из-за войны, с некоторым опозданием, получал образование. В этом году он окончил музыкальное училище по классу баяна и по распределению был направлен педагогом в Керченскую музыкальную школу.
Спустя два дня я вошел в здание музыкального училища и, озираясь, чтобы не попасть на глаза директору, нашел аудиторию, в которой каждый абитуриент моей группы сдавал основной экзамен по специальности, исполняя на своем инструменте, подготовленную программу.
   Я играл довольно сложные произведения, достаточно уверенно и эмоционально. Сказался сценический и эстрадный опыт службы в ансамбле. Члены комиссии, как мне показалось, слушали меня весьма благосклонно.
Когда после экзамена нам выдавали экзаменационные листы, неожиданно рядом оказалась директор училища Наталья Васильевна. С присущей её характеру решительностью и резкостью, она буквально вырвала из моих рук экзаменационный лист, смяла его и выбросила в мусорную корзину:
- Какая наглость,- процедила она сквозь зубы, измерив меня строгим взглядом,и, повысив тон, выплеснула:
   - Вон из училища!-Я был растерян и уже собирался забирать документы.
В это время с протоколами экзамена появились члены приемной комиссии. Узнав в чем дело, двое из них Николай Власович Жорняк и Виктор Михайлович Кравченко сказали мне, чтобы я до их возвращения, никуда не уходил и пошли в кабинет директора. Впоследствии, Николай Власович стал моим ведущим педагогом по специальности, дирижированию и инструментовке, а с Виктором Михайловичем, выдающимся педагогом Крыма по классу баяна, мне посчастливилось дружить и работать четверть века в Симферопольской детской музыкальной школе №1.
   Сколько времени они пробыли в кабинете директора, я не помню, но мне показалось достаточно долго – каждая минута казалась вечностью…
   Покрытая вся красными пятнами и испариной, Нила Ивановна, которой под горячую руку, видимо, влетело по самую завязку, пригласила меня в кабинет директора. Наталья Васильевна, глядя на меня в упор, явно едва, сдерживая раздражение, сказала:
   - Бекман, я допущу тебя к сдаче остальных экзаменов при одном условии, если через три дня ты привезешь справку своего армейского командования о том, что в случае поступления в училище, ты будешь демобилизован из армии к началу учебного года.
            3

Это была уже хоть какая-то надежда. Окрыленный я вернулся в Севастополь и, мне казалось,что получить такую справку, не представит большого труда. Но я ошибался.Начальник клуба военных строителей, в котором базировался наш ансамбль, выслушав мою просьбу, потупив взгляд, признался, что сделать этого не может.
   На другой день я поехал на Корабельную Сторону Севастополя, где стояла воинская часть, от которой я был откомандирован в ансамбль, и обратился к её командиру. Но он тоже развел руками и посоветовал обратиться лично к начальнику Политотдела бригады полковнику Ракитину. С ним мне приходилось встречаться во время моей службы в штабах воинских частей в Туапсе и Керчи. Я помнил его взрывной характер и, честно говоря, побаивался к нему обращаться. К тому же, он был в командировке. Оставался один день до следующего экзамена. Все мои попытки получить справку оказывались тщетными…
И тут я вспомнил о своем знакомстве с помощником Начальника Политуправления Черноморского Флота по комсомолу капитан-лейтенантом .(Я забыл его фамилию).
Мне доводилось с ним общаться во время поездки на Республиканский фестиваль молодежи и студентов в Киев в рамках Московского Всемирного фестиваля и во время флотских комсомольских конференций.
   Он встретил меня, как старого знакомого, без соблюдения армейской субординации. Когда я начал ему по форме докладывать кто я,он, прервав меня, поздоровавшись за руку, пригласил садиться.
Узнав о цели моего к нему визита, несколько задумался:
- Понимаешь, Бекман, вся сложность в том, что никто не имеет права нарушать приказ Министра Обороны Г.К.Жукова, в котором не оговорены никакие исключения.
- Понимаю. Но в этом году у меня появился шанс поступить и никто не знает, как жизнь сложится в следующем году. Все абитуриенты в основном 15-17 летние подростки, а мне уже больше двадцати двух. Очень жаль терять год.
   - Мне тоже очень жаль, но что, же придумать? – Закурив, он глубоко затянулся, постучал по столу карандашом. Затаив дыхание, я наблюдал за ним. У него была очень привлекательная внешность, правильные черты лица, слегка курчавые светлые волосы и добрый взгляд. Ему к лицу шла флотская офицерская форма. На левой стороне кителя, рядом с ромбом об окончании Высшего Военно-морского училища, выделялся комсомольский значок. Он был ещё комсомольского возраста и не на много старше меня. По своей должности в комсомольской иерархии, думаю, приравнивался к Первому Секретарю Горкома, а возможно даже Обкома комсомола.

Он ещё раз глубоко затянулся, потом погасил папиросу в пепельнице.
   - Попробуем сделать так, - сказал он, открывая ящик письменного стола.
На фирменном бланке Политуправления Флота я напечатаю необходимую для тебя справку. Если директор училища признает её правомерной, тебя допустят к экзаменам и это самое главное. Но учти в будущем, когда станет вопрос о демобилизации, никогда на эту справку не ссылайся, как будто её и не было. Пусть это останется между нами. Понял?
   - Понял, сказал я на прощанье, с благодарностью, пожимая ему руку.

            4

На директора училища Наталью Васильевну гриф «ПОЛИТУПРАВЛЕНИЕ КРАСНОЗНАМЕННОГО ЧЕРНОМОРСКОГО ФЛОТА» видимо произвел впечатление:
- Ну что ж, Бекман, похвальная настойчивость. Забери у секретаря свой экзаменационный лист. Извини, что он несколько помятый. Сам виноват. Сдавай экзамены. Желаю успехов.
Не скажу, что мне было легко – приходилось лавировать между дневными экзаменами в училище в Симферополе и вечерними концертами ансамбля в Севастополе. Тем не менее, мне удалось сдать все предыдущие экзамены строго по расписанию и в срок. Оставался последний письменный экзамен по русскому языку. И тут, как принято говорить, я получил удар ниже пояса.
   Неожиданно поступил приказ из штаба Черноморского Флота о том, что мне и моему партнеру Юрию Васильеву, как Лауреатам Республиканского фестиваля, поручено принять участие в праздничном фестивальном концерте во Всесоюзном пионерском лагере АРТЕК. В тот самый день и в то же утреннее время, когда мне предстояло писать диктант по русскому языку, я плыл на, выделенном командованием Флота, военном боевом корабле типа «Большой Охотник», из Севастополя к берегам Гурзуфа.
   Хорошо помню, как во время этого неожиданного морского круиза вдоль живописного Крымского Южнобережья, меня одолевали тяжелые предчувствия. Я почти был уверен, что за неявку на экзамен, мое поступление в музыкальное училище окажется под большим вопросом.
   Концерт закончился поздно вечером. Корабль отбыл обратно в Севастополь.
Я же по договоренности с Начальником лагеря Артек, остался ночевать в лагере с тем, чтобы рано утром попутным транспортом добраться до Симферополя.
В то утро судьба снова повернулась ко мне лицом. Я успел прибыть в музыкальное училище за 15 минут до начала последнего по расписанию письменного экзамена. После объяснения с директором, мне разрешили сдавать экзамен вместе с этой группой.
            5

   В середине июля я получил по почте извещение о том, что я принят на первый курс музыкального училища на отделение народных инструментов.
Начало занятий 1 сентября. За неявку на занятия до 10 сентября автоматически буду исключен из училища.
Радости моей не было предела. Но в оставшиеся полтора месяца надо было решить вопрос о моей демобилизацией из армии до 1 сентября. Но как? Особенно не афишируя свое поступление в музыкальное училище, я начал опять ходить по армейским инстанциям и наводить мосты.
   В середине августа во всех центральных газетах был опубликован приказ Министра Обороны о демобилизации в запас военнослужащих, призванных осенью 1954 года, сроки, службы которых, истекают в сентябре-октябре 1957 года. Это уже была какая-то зацепка.
   Я опять поехал на Корабельную Сторону к командиру своей части. Но он, как и в первый раз, развел руками и сказал, что приказ Министра Обороны вступает в силу не раньше сентября месяца и при этом подчеркнул:
   - Что касается тебя, ефрейтор Бекман, то приказ о твоей демобилизации я смогу подписать только после приказа Начальника штаба Севастопольвоенморстроя, в подчинении которого находится Ваш ансамбль.
Он похлопал меня по плечу:
   - Советую пойти в штаб СВМС и написать рапорт на имя начальника штаба полковника Чайковского, Если принесешь от него приказ, я не буду тебя задерживать и в тот же день напишу свой приказ. Это я тебе обещаю. До первого сентября осталось две недели. Так что, действуй.
   Через пару дней после репетиции я попросил у начальника клуба увольнительную и отправился на улицу Большую Морскую в штаб СВМС. Дежурный штаба сержант, увидев меня, широко улыбнулся, и сказал, что узнает меня ,как артиста ансамбля, выступающего в жанре сатиры и юмора совместно с партнером Юрием Васильевым. Мы познакомились. Я ему рассказал, что до службы в ансамбле я полтора года занимался штабной работой в должности старшего писаря в воинских частях в городах Туапсе и Керчи. Он оказался очень искушенным штабистом и тут же переспросил : в Туапсе у подполковника Падерина, а в Керчи у капитана Морозова? Завидная память. Его фамилия, как я тогда отметил, полностью соответствовала его штабной должности –Елистратов.
   Он оказался очень доброжелательным и словоохотливым собеседником. Его срок службы тоже заканчивался в сентябре-октябре месяце.
   Выслушав меня, он посоветовал в рапорте на имя начальника штаба указать истинную причину, по которой мне необходима демобилизация до первого сентября, и к рапорту приложить извещение из музыкального училища о моем зачислении.
Каждое утро он, с докладом, приходит к полковнику с документами и выберет удобный момент, когда можно будет передать ему мой рапорт.
   Когда тут же в приемной штаба, я писал рапорт, меня неожиданно осенила, оказавшаяся судьбоносной мысль.
   Вот текст моего рапорта:
      "Начальнику штаба бригады СВМС полковнику ЧАЙКОВСКОМУ от ефрейтора Бекмана З.П.

            Р А П О Р Т
   В связи с тем, что я поступил в Симферопольское музыкальное училище имени
П.И, ЧАЙКОВСКОГО, прошу демобилизовать меня к началу учебного года, к 1 сентября 1957 года.
   К рапорту прилагаю извещение музыкального училища о моем зачислении".
В тексте рапорта я специально выделил крупными буквами фамилию Чайковский.
   Через несколько дней Елистратов позвонил по телефону в наш клуб и сообщил мне о том, что приказ о моей демобилизации подписан.
   Когда я пришел забирать приказ, Елистратов рассказал мне, как начальник штаба отреагировал на мой рапорт. Прочитав его, он несколько раз повторил:
   - Ефрейтор Бекман… Бекман. . Так это же артист нашего ансамбля?
   - Так точно, товарищ полковник.
   - Он с Васильевым – наши лауреаты, замечательная пара юмористов, любимцы нашей публики.
Что-то, вспомнив, он вдруг засмеялся, потом переспросил:
   - А, что он ещё и хороший музыкант, раз его приняли в музыкальное училище?
   - Так точно. Очень хороший домрист.
   - Какие, Елистратов, в нашем ансамбле служат талантливые солдаты,- и начал заново читать мой рапорт и,вдруг довольный усмехнулся:
   - Надо же, полковнику ЧАЙКОВСКОМУ и Симферопольское музыкальное училище имени ЧАЙКОВСКОГО. Какое совпадение. Ну что, сержант Елистратов? Пойдем навстречу ефрейтору Бекману? Пусть учится. Наверно не каждому дано поступить в музыкальное училище.
   Подготовь, Елистратов, приказ – демобилизовать в порядке исключения к 1 сентября.
   Командир моей воинской части, к которой я был приписан, сдержал свое слово. Получив приказ начальника штаба СВМС полковника Чайковского, он подписал приказ о моей демобилизации с 18 августа 1957 года.
   Но мне пришлось задержаться в Севастополе еще на один день и в моей весьма успешной концертной деятельности поставить знаменательную точку, приняв участие в памятном концерте, который состоялся 19 августа 1957 года в Севастопольском матросском клубе, на котором присутствовал Министр Обороны СССР, Маршал Победы Г.К.Жуков. Прочитать об этом можно в моей публикации «Рукопожатие маршала Жукова"

            6

   Когда в первый день занятий, 1 сентября 1957 года я пришел в училище и зашел в кабинет директора, к Наталье Васильевне, чтобы показать свой военный билет с отметкой о моей демобилизации, она встретила меня доброй улыбкой:
   - Вы только посмотрите, Евгений Романович,- обратилась она к своему заместителю по учебной части,- на нашего новоиспеченного студента. Какой молодец! Вступительные экзамены сдал без отрыва от воинской службы и нас не подвел, во время демобилизовался. И ещё в последний день службы, как было написано во всех центральных и областных газетах, удостоился благодарности самого маршала Жукова.
С этого дня Наталья Васильевна стала относиться ко мне с большой симпатией, уважением и доверием. Вскоре с её легкой руки я был избран секретарем комитета комсомола училища, став на время учебы в училище признанным студенческим лидером
и, как она сама не раз подчеркивала, её правой рукой.
Большинство моих сверстников, которые учились на моем и старших курсах успели до поступления в училище закончить среднею школу и получить аттестаты зрелости, что освобождало их от посещения общеобразовательных предметов.
   У меня аттестата зрелости не было. Я поставил перед собой задачу: параллельно с первым курсом музыкального училища закончить десятый класс вечерней школы рабочей молодежи. Но у меня не было документов об окончании 8 и 9 классов. Правда, первый курс Киевского кино техникума и два курса Симферопольского училища культуры частично компенсировали занятия в этих классах, но не полностью, но я был уверен, что самостоятельными систематическими и планомерными занятиями, я смогу освоить недостающие знания и, прежде всего такие базовые предметы, как математика и физика, которые давались мне очень легко.
   Однако, директора вечерних школ рабочей молодежи, к которым я обращался с просьбой принять меня в 10 класс, считали это невозможным и, в крайнем случае, предлагали мне поступить в 9 класс.
Наконец, почти отчаявшись, я решил попытать счастья в Симферопольской вечерней школе рабочей молодежи №2. Директор школы Козлов Дмитрий Акимович, узнав, что я студент музыкального училища, оживившись, начал меня расспрашивать: кто у меня руководитель курса, кто педагог по специальности и, как бы невзначай рассказал, что ещё совсем недавно работал в нашем училище преподавателем истории СССР. Это вселило в меня какую-то надежду.
   Узнав, что у меня нет документов об окончании 8 и 9 классов, поинтересовался, где я учился после окончания семилетки перед призывом в армию. Услышав мой рассказ, на мгновение задумался, а потом сказал:
   - Ну, хорошо, Бекман, я зачислю тебя с испытательным сроком на первую четверть. Если вытянешь хотя бы на тройку, математику, физику и химию, будешь продолжать учиться. Если не потянешь, будешь отчислен. Какой иностранный язык учил?
   - Немецкий.
   - Прекрасно. Иди в 10»В» Классный руководитель Пиастро Розалия Абрамовна.
В аттестате зрелости, который я получил после выпускных экзаменов 21 июня 1958 года было всего три четверки( русский язык, немецкий язык и черчение) по всем остальным базовым предметам стояли пятерки.
   Примечательный факт: на письменном экзамене по математике, я успел, в отпущенное врем, решить все три варианта, и передать по рядам шпаргалки своим одноклассникам.
   Не буду лукавить, заниматься одновременно днем в музыкальном училище, а вечерами в школе, было далеко не просто, особенно в конце учебного года, когда пришлось в одно и то же время сдавать четыре экзамена в училище и восемь в школе.
Но мною прежде всего двигало желание и азарт доказать самому себе свои возможности и добиться успеха.

      Годы учебы в музыкальном училище стали важнейшим этапом в моей жизни.
Мне и моему поколению студентов несказанно повезло. Именно в этот период в Симферопольском музыкальном училище им. П.И.Чайковского работала плеяда выдающихся педагогов, которые создавали в училище необыкновенную творческую атмосферу, способствующую гармоничному развитию молодых музыкантов.

            7

   В июне 1961 году я успешно окончил училище и предо мной стал вопрос о совершенствовании своего музыкального образования. Я был полон радужных надежд. Мне было всего 26 лет и мне казалось, что у меня ещё есть время для разбега, а главное было непреодолимое желание продолжать учиться. Я принял для себя твердое решение, не откладывая, в этом же году поступить на заочное отделение консерватории.
Но мне, даже в кошмарном сне не могло присниться, с чем мне предстоит столкнуться на пути к осуществлению этой своей заветной, такой естественной, а главное, гарантированной Конституцией СССР, мечте.
В первых числах июля 1961 года я переступил с трепетом в душе порог Киевской консерватории. Ответственный секретарь приемной комиссии ( я запомнил его фамилию Гудзий), худощавый молодой человек с редкими светлыми волосами, тонкими губами и маленькими, бегающими недобрыми глазами, пролистал мои документы и, глядя куда-то мимо меня, произнес тоном, не оставляющем никакой надежды:
   - Товарищ, Бэ-экман, я не могу допустить вас к приемным экзаменам на заочное отделение, так как у вас нет выписки из трудовой книжки о наличии трудового стажа или хотя бы справки о том, что вы приняты на работу в какую-либо музыкальную школу.
   - Но на работу по распределению я должен прибыть лишь к 1 августа.
   - Ни чем не могу вам помочь. Вот вам ваши документы. Потому, как он мне их возвращал, я почувствовал, что у него нет сожаления в том, что он не смог мне помочь, а, наоборот, испытывал удовлетворение от того, что в его власти была возможность мне отказать. Есть такие люди.
      Несмотря на то, что я был подавлен и раздосадован, сдаваться – было не в моем характере. И я решил пойти в Министерство культуры УССР в отдел учебных заведений. Однако, зав отделом был в командировке. Его помощники сказали, что единственный кто может решить этот вопрос быстрее всех это сам Министр культуры Шаблий.
   В приемной я узнал, что в первой половине дня он будет на совещании в Совете Министров, а во второй половине дня к 14-00 вернется в Министерство. Я знал его в лицо и решился на отчаянный поступок. Дождавшись его в фойе первого этажа здания, вместе с ним вхожу в лифт, и прошу его выслушать меня. Он оказался очень доброжелательным человеком и, глядя на меня с высоты своего роста сверху вниз, с улыбкой произнес:
- Пока мы доедем до шестого этажа, в двух словах расскажите о своей просьбе.
Выслушав меня, он уже на выходе из лифта спросил:
- Вы в армии служили?
- Да. 3 года.
- Военный билет с Вами?
- Со мной.
Когда мы вошли в приемную, он сказал секретарю:
   - Напечатайте за моей подписью письмо ректору Киевской консерватории Штогаренко о том, что Министерство культуры разрешает допустить к приемным экзаменам такого- то, такого. В необходимый трудовой стаж засчитать годы службы в армии. Основание –выписка из военного билета.
   Прежде, чем войти в свой кабинет, он, пожелал мне успехов и, подбадривая, улыбнулся..
   В этот же день, тот же Гудзий, с какой-то кривой улыбкой принял у меня документы. Мне выдали на руки экзаменационный лист и назначили концертмейстера, с которым мне предстояло играть свою программу на вступительном экзамене.
   Им оказался ведущий концертмейстер кафедры народных инструментов Ашпис, седовласый, пожилой, несколько перекособоченный человек с неизменной папиросой в зубах и желтыми от табака пальцами. Играть с ним было одно удовольствие, и чувствовал я себя рядом с ним, как за каменной стеной, такую он вселял в меня уверенность. Подбадривая меня, он после репетиций, говорил:
   - Также, Зиновий, на экзамене играйте уверенно, свободно и музыкально, и я очень надеюсь, Ваше дело, Зиновий, будет в шляпе.
   Через несколько дней уже после самого экзамена, когда мы довольные друг другом, вышли из аудитории, в которой проходил экзамен, он снова повторил свою фразу:
   - Молодец! Не волнуйтесь. Уверен, Ваше дело будет в шляпе.
Когда же нам вынесли экзаменационные листы, и я увидел, что мне поставили … двойку, я на время лишился дара речи, потом нашелся:
   - А Вы говорили, что мое дело будет в шляпе.
Ашпис посмотрел в экзаменационный лист и сказал:
   - Я знал, что такое может произойти, но только не на специальности, а на любом другом экзамене. Ах, Бекман, Бекман… Вам ещё предстоит узнать цену Вашей пятой графы,- в глазах у него были слезы.
            8

      Забрав документы, я вернулся в Крым. К 1 августа мне предстояло прибыть по распределению к месту работы в Октябрьскую поселковую детскую музыкальную школу, где я должен был, что называется с нуля, открыть классы домры и балалайки и организовать оркестр русских народных инструментов. С большим интересом и воодушевлением я с головой окунулся в эту работу.
   Однако, несмотря на, потерпевшее в Киеве фиаско, мысли о продолжении музыкального образования не покидали меня. Через несколько месяцев я начал повторять свою программу и снова готовиться к вступительным экзаменам - на этот раз в Одесскую консерваторию.
   В отличии от Киевской консерватории в Одессе в порядке эксперимента вступительный экзамен по специальности был открытым, и проходил в большом концертном зале в присутствии слушателей. Мне казалось, что решение комиссии в этом случае будет более объективным.
   Мой концертмейстер, моложавая женщина, в очках, в ручной вязки без рукавов трикотажном платье, и, свисающей почти до пояса ниски деревянных бус, была очень тонким и чутким аккомпаниатором, и мы на репетициях быстро сыгрались.
   Игра в концертном зале в присутствии слушателей меня не смущала – сказался эстрадный концертно-сценический опыт. Я играл с настроением, не испытывая и тени мандража(физического волнения) и, даже удостоился аплодисментов.
   Но когда нам выдали экзаменационные листы, в моем листе, стояла … тройка, и не только я и мой аккомпаниатор, но даже мои конкуренты, которые слушали меня, были удивлены таким решением комиссии.
   Не оставляло сомнений, что судьба моя и на этот раз предрешена. Правда, тройка по специальности давала возможность сдавать все остальные музыкально-теоретические и общеобразовательные предметы в объеме средней школы.
   Я решил посоветоваться с деканом оркестрового факультета Натальей Васильевной Михайловой, которая до этого была директором Симферопольского музыкального училища, и год тому назад была переведена в Одесскую консерваторию.
   После окончания училища мы ни разу не встречались. Она обняла меня за плечи и без обиняков предупредила:
   - Золя, ты должен знать, я буду с тобой откровенна, что, несмотря на то, что я декан факультета и хорошо знаю твои музыкальные способности, волевой характер и целеустремленность, я никак не смогу повлиять на исход вступительных экзаменов, поэтому я, даже не пошла, слушать, как ты играешь. Здесь своя специфика, тем более в Одессе. Члены приемной комиссии ещё до экзамена знали, кого они будут принимать.
   - Простите меня, Наталья Васильевна, но я пришел к Вам вовсе не просить Вашей поддержки, Мне нужен Ваш совет: продолжать мне с тройкой по специальности сдавать остальные экзамены или сразу забирать документы.
   - Шансов у тебя очень мало. Но, вдруг ты наберешь хорошее количество баллов, правда, при зачислении преимуществом пользуется тот, у кого выше оценка по специальности. Но на экзамене могут быть всякие неожиданности, поэтому мне кажется, что тебе стоит рискнуть.
   Экзамены растянулись более, чем на три недели. Первый коллоквиум по общему кругозору, знаний музыкальной терминологии, музыкальной литературы
и навыков дирижирования я сдал на отлично. Все устные и письменные экзамены по музыкально-теоретическим предметам на хорошо. Сочинение по русской литературе написал на пять.
   Оставался последний решающий экзамен по истории СССР. Этот экзамен чаще всего это решето, на котором, как правило, отсеивали неугодных или тех, кто по конкурсу оказывался лишним. Экзаменатору это было сделать не сложно: два три дополнительных вопроса по основному материалу или просьба назвать контрольные цифры развития народного хозяйства, принятые на недавнем Пленуме ЦК КПСС и абитуриент оказывался в нокауте.
      У меня была отличная память, и неплохо был подвешен язык. Все о чем я читал, надежно оседало в тайниках памяти. Я помнил сотни дат, имен, событий.
Что касается пресловутых цифр развития народного хозяйства, мне достаточно было всмотреться в газетный текст и он, как фотография, на некоторое время закреплялся в моем сознании, и я мог безошибочно перечислить все пункты.
Я был уверен в своих знаниях и потому смело вошел в аудиторию, в которой принимали экзамен и без каких-либо колебаний взял экзаменационный билет.
Бегло пробежав его глазами, понял, что могу отвечать на поставленные вопросы без подготовки, но я решил осмотреться и послушать ответы абитуриентов. Особенно меня интересовали дополнительные вопросы.
   Ожидая своей очереди, я рассмотрел экзаменатора. С первого взгляда он мне чем-то не понравился. Чем же? Молодой, не старше 35 лет, с правильными, привлекательными чертами лица, одет с иголочки, а вот симпатию не вызывает. Ответы слушает, зевая, с отсутствующим взглядом. Всем своим обликом, как будто подчеркивая: кто вы и кто я?
   Когда подошла моя очередь, неожиданно открылась дверь и в аудиторию вошла декан Михайлова Н.В. и села на свободный стул рядом с экзаменатором. Тот встрепенулся и, обращаясь ко мне то ли в шутку, а может быть, чтобы разрядить обстановку от присутствия декана, чисто по-одесски спросил:
   - Ну - с, молодой человек, что вы имеете нам сказать? – и довольный собой громко рассмеялся, а Наталья Васильевна, кивнув мне, широко, как бы подбадривая, улыбнулась.Я сел на, стоящий напротив стул, и не заметил, как положил одну ногу на другую, типичная посадка домриста. Это не ускользнуло от внимания экзаменатора, и в его глазах блеснул недобрый огонек.
   Уверенно зная материал, я отвечал без запинок, четко формулируя мысли. Во время моего ответа, он несколько раз о чем-то перешептывался с Натальей Васильевной и, как мне показалось, одобрительно кивал головой. Без единого дополнительного вопроса с его стороны, я ответил на первые два вопроса билета и перешел к последнему, третьему: «Образование централизованного русского государства». Я подробно рассказал, что это была заслуга первого русского великодержавного государя ИванаIII, впервые назвавшего себя царем России, объединившего все земли под властью Москвы, построившего московский Кремль и освободившего русские земли от монголо-татарского ига. Я ещё не успел полностью ответить на этот вопрос, как экзаменатор, прервав меня, вдруг сказал:
   - Меня очень удивляет, что говоря об образовании централизованного русского государства, вы ни словом не обмолвились об опричниках, - и победоносно посмотрел на Наталью Васильевну.
   Признаться, я буквально в первое мгновение опешил, но быстро нашелся:
   - А Вам не кажется, что Вы ошибаетесь?
   - Почему ошибаюсь?
   - А потому, что я отвечал на вопрос «Образование централизованного русского государства” при царе ИванеIII, а опричнина была введена при царе ИванеIV(Грозном), время правления, которого относится к эпохе «Укрепление централизованного русского государства».
   В, наступившей тишине, вдруг прозвучал такой знакомый мне, громкий смех Натальи Васильевны, а экзаменатор отпарировал:
      - Да, я вижу, вас на мякине не проведешь.
А мне стало ясно, что это был провокационный вопрос, ставящим целью, выбить меня из седла. В этом я ещё больше убедился, когда в заключении, он, приблизив к себе газету, в которой был напечатан текст Пленума ЦК КПСС с контрольными цифрами развития народно хозяйства, обратился ко мне, с явным подвохом:
   - Основной материал предмета вы знаете не плохо. А вот как вы запомнили текст постановления, принятого на Пленуме нашей партии, которым сейчас живет весь наш советский народ, мы сейчас узнаем. Перечислите все известные вам цифры развития народного хозяйства на ближайшую пятилетку.
   В моем сознании сразу возникла картинка газетного текста, о которой я говорил. .И я начал уверенно перечислять: сколько намечено выплавить стали, какой собрать урожай зерновых, сколько произвести мяса, молока и т.п. Он только успевал следить за, лежащей перед ним газетой.
   У меня не было сомнений в том, что он явно хотел, мягко говоря, срезать меня на экзамене, и может быть, даже по чьей-либо подсказке, но ему это не удалось, и он без особого энтузиазма, поставил мне «четверку». А мог бы и «пятерку».
Спустя два дня на доске объявлений вывесили списки абитуриентов, принятых по результатам приемных экзаменов на первый курс заочного отделения Одесской консерватории. То, что в этих списках не оказалось моей фамилии, не стало для меня неожиданным.
   Когда я пришел забирать свои документы, ответственный секретарь приемной комиссии, сказал, что меня просили зайти к декану оркестрового факультета Михайловой. Войдя в кабинет, я кроме Натальи Васильевны, увидел там членов приемной комиссии по специальности зав. кафедрой народных инструментов Ефремова и преподавателя класса домры Касьянова.
   - Молодой человек – обратился ко мне Ефремов, - мы хотим Вам объяснить, почему, невзирая на то, что вы достаточно успешно сдали все экзамены, вы не прошли по конкурсу.
Решающую роль сыграла тройка по специальности на первом экзамене..
   - Нам показалось, - подключился к разговору Касьянов, - что у вас имеются проблемы постановочного плана и потому мы снизили оценку за исполнение. Чтобы их исправить, вам надо учиться не на заочном отделе, а хотя бы пару лет на стационаре. Кстати, сколько вам лет?
   - 27.
   - Вот и ладненько, - опять заговорил Ефремов, - а на стационар мы принимаем до 33 лет.
   Вот Наталья Васильевна нам сказала, что она хорошо знает вас по годам учебы в Симферопольском музыкальном училище и, что вы обладаете хорошими организаторскими способностями. Нам сейчас очень не хватает такого человека, который бы мог возглавить комсомольскую организацию консерватории, а судя потому, как вы сдали все вступительные экзамены, из вас может получиться хороший студент.
   - Так примите меня, я согласен. У меня же сданы все экзамены.
И тут возникла неловкая пауза. Наталья Васильевна, потупив взгляд, наклонила голову, Касьянов, глядя куда-то мимо меня, заерзал на стуле.
И в этой напряженной тишине, как приговор, прозвучали слова Ефремова:
   - Молодой человек, солнышко ( так он обращался ко всем студентам) в этом году уже полностью произведен набор на очное и заочное отделения. Готовьтесь и приезжайте в следующем году и на общих основаниях сдавайте вступительные экзамены. Мы вас ждем, правда, Наталья Васильевна?
   И, хотя я был раздосадован и расстроен, тем не менее, из Одессы в Симферополь, я вернулся с расплывчатой, но маленькой надеждой.
Правда, перед возвращением в Крым, я слетал в Кишинев, в консерваторию им. Музыческу. В Одессе мне подсказали, что по результатам экзаменов, меня смогут зачислить на открытое в этом году отделение народных инструментов. Но, как оказалось, со слов проректора, прием уже закончен, а во вторых, по классу домры вообще не было набора.
            9

   Год прошел в томительном ожидании. Я серьезно готовился к вступительным экзаменам, особенно по специальности.
На случай поступления на очное отделение надо было решить вопрос с дополнительным к стипендии заработком. Я написал письмо в Одесское Областное Управление культуры о возможном трудоустройстве в пригородных детских музыкальных школах и получил положительный ответ. Весной я получил открытку от Натальи Васильевны, в которой она писала, что предложение остается в силе.
Надежда меня окрыляла и поддерживала стремление заниматься.
   Прошло ещё несколько месяцев. За неделю до начала экзаменов у меня уже был билет на самолет до Одессы. И, вдруг, неожиданно, в день вылета из Симферополя, пришла телеграмма от Натальи Васильевны:
      «Обстоятельства изменились. Приезжать в Одессу не советую» Н.В.
Безрезультатно пытаясь дозвониться в Одессу, к Наталье Васильевне, я в последний момент решил не отменять полет и на месте выяснить обстановку.
Увидев меня, Наталья Васильевна, недоуменно, не скрывая некоторой досады:
      - Ты не получил моей телеграммы?
      - Получил за несколько часов до выезда в аэропорт, пытался к Вам дозвониться и решил на месте выяснить, что произошло. Мне же так настоятельно в этом кабинете советовали поступать через год на очное отделение, еще весной Вы мне это подтвердили. Что же произошло?
      - Мне больно тебе об этом говорить, но ты должен знать, что в твоей анкете есть одно существенное «НО», о которое ты еще не раз будешь спотыкаться - это твоя ПЯТАЯ в паспорте графа.
   - Так, что мне теперь из неё на всегда путь в консерваторию, в высшее музыкальное образование закрыт.
   - Ну, почему же, - и тут, не подумав, она сказала такую фразу, от которой у меня глаза наполнились слезами:
   - А вообще, Золя, педагогу детской музыкальной школы не обязательно иметь высшее музыкальное образование, - и, спохватившись, стала извиняться:
   - Извини, я не то сказала и не хотела тебя обидеть. Зная тебя, я понимаю, что поступление в консерваторию для тебя не самоцель, а потребность и верю, помня, какую настойчивость ты проявлял при поступлении в училище, что ты обязательно сумеешь добиться свой цели. Может быть, тебе попробовать поступать в российские консерватории.
      - Думал об этом, но в них нет классов 4-х струнных домр, поэтому придется пробиваться на Украине. Я хорошо подготовился по специальности, ещё раз попробую сдать документы в Киевскую консерваторию, и может быть, на этот раз мне повезет.
            10

   Когда я сдавал документы в Киевскую консерваторию, мне на ум пришло выражение о том, что невозможно дважды войти в одну и ту же реку. Прошло два года, но в этой «реке» мало что изменилось. Тот же ответственный секретарь приемной комиссии, встретивший меня кривой улыбкой, тот же концертмейстер Ашпис, встретивший меня теплым рукопожатием, но сочувствующим взглядом.
   После первой репетиции, он удовлетворенно похлопал меня по плечу:
- Молодец! Тем не менее, на этот раз я не рискую говорить Вам, что ваше дело в шляпе. Последние годы я уже ничему не удивляюсь. Но чем черт не шутит, а вдруг вам улыбнется удача, играете Вы, Зиновий, хорошо.
Бедный, бедный Ашпис, повидавший на своем веку сотни абитуриентов, знающий цену их исполнительского мастерства, после экзамена, вместе со мною был подавлен и не мог найти слова утешения - в моем экзаменационном листе опять стояла двойка.
   Интересная подробность. Во время репетиций с концертмейстером Ашписом, я познакомился с необычайно талантливой юной абитуриенткой Тамарой Вольской, которая тоже репетировала с ним, но поступала по классу домры на очное отделение. Она несколько раз слушала мою игру, ей нравилась моя программа и то, как я её исполняю, Узнав о том, что мне поставили двойку на экзамене, не могла сдержать слез. Пройдут годы, и Тамара Вольская станет известным в Советском Союзе педагогом и исполнителем, Лауреатом Всесоюзного конкурса исполнителей на народных инструментах, Заслуженной артисткой РСФСР и профессором Свердловской консерватории.
А тогда, в далеком 1963 году, с присущей юности горячностью, настроилась бежать в ректорат и выяснить, за что мне поставили двойку, но я её остановил.
   Сказать, что я был раздавлен – значит, ничего не сказать. Сердце мое разрывалось от горечи и обиды. Я слышал игру моих конкурентов и мог сравнивать. И потому вдвойне было непонятно, отчего двойка только у меня.
   Встретившись в коридоре с председателем приемной комиссии кафедры народных инструментов, известным в Союзе музыкантом Блиновым Е.Г. я спросил:
   - Евгений Григорьевич, Вы можете прямо мне ответить на вопрос, за что мне поставили на экзамене по специальности двойку. У меня программа не соответствует экзаменационным требованиям? Я технически с ней не справился или не охватил произведения по форме и через каждый такт ошибался? Играл недостаточно эмоционально и расходился с концертмейстером? Должны же быть какие-то веские профессиональные аргументы.
   Мне показалось, что он несколько опешил от моих вопросов, но как интеллигентный человек не отмахнулся от меня, а попытался мне объяснить:
   - Судя потому, как Вы формулировали свои вопросы, вы человек умный и потому вам легче будет меня понять. Вступительные экзамены – это, прежде всего конкурс.
   - Но конкурс – это соревнование, а Вы выбили меня с первого экзамена.
   - Мы оставили тех, кто нам показался более перспективным. Это же в ваших интересах. Зачем вам сдавать все остальные экзамены, если вас все равно не примут. Такая практика на вступительных экзаменах существует.
   - Но это, же нечестно по отношению ко мне, как абитуриенту. Вы лишаете меня права сдавать остальные экзамены, которые я могу сдать лучше ваших фаворитов, но вы выбили меня, чтобы я не путался у них под ногами. Не так ли?
   - Жаль, я вас не убедил.
   - Нет, конечно, я пришел поступать не с улицы, а после окончания музыкального училища. Государственная комиссия присвоила мне квалификацию, дала право преподавать и продолжать музыкальное образование в консерватории, а в Киевской консерватории мне второй раз ставят двойку по специальности. Так выдайте мне справку о моей профнепригодности, чтобы я не калечил учеников, которых учу, и сообщите об этом в Министерство культуры.
      - Кто был Вашим педагогом по специальности?
      - Жорняк.
      - Николай?
      - Да, Николай Власович. Кстати, он просил передать Вам привет.
      - Отчего же вы его не передали раньше.
      - Я посчитал не этично передавать его до экзамена.
      - Я напишу ему, что он воспитал хорошего студента.
      - Я понимаю, что происшедшее изменить нельзя, но если причина кроется в пятой графе моего паспорта, о чем я догадываюсь, а Вы знаете, то это, ни в какой мере в этих стенах никого не красит.
Он не нашелся, что мне ответить и, прощаясь,попросил передать привет Николаю Власовичу.

            11

   Когда, забрав документы, я ехал на вокзал, от безысходности в горле стоял соленый ком - я был на грани нервного срыва. Надо было взять себя в руки и успокоиться и тогда, уже в поезде, под стук колес, из моей груди вырвались строки, ставшие эпиграфом к этому повествованию.
Я дал себе зарок - ни в коем случае падать духом. В висках стучало: «Дорогу осилит идущий,» В тот миг для меня это были не просто красивые слова, а девизом к осуществлению заветной цели. Сколько у меня уже было попыток? ТРИ, но это, же не передел. Есть ещё неизведанные консерваторские города: Харьков и Львов.
И ещё, не доехав до Крыма, лежа на верхней полке плацкартного вагона, я уже представлял себя в одном из этих городов.
   Однако, жизнь иногда преподноси неожиданные сюрпризы. Спустя какое-то время после возвращения из Киева в Симферополь, вначале августа я купил в киоске «Союзпечати» газету «Советская культура». На последней странице прочел объявление о том, что Львовская государственная консерватории им. Лысенко объявляет набор студентов на первый курс заочного отделения. Прием документов до 30 августа 1963 года. Начало приемных экзаменов 1 сентября.
   Не будучи фаталистом, прочтя это объявление, подумал, что это судьба. После возвращения из Киева, я ни разу не прикоснулся к инструменту. До начала экзаменов времени остается в обрез, но достаточно, чтобы восстановить программу.
   Оформив отпуск на работе, я в последних числах августа приехал во Львов и сдал документы в приемную комиссию.
   Первое, что меня поразило, когда я сдавал документы - это доброжелательность, с какой ответственный секретарь приемной комиссии Мазепа Лешик Зигмундович встречал абитуриентов.
      Второе – это совершенно ошеломляющее впечатление, какое произвел на меня город Львов. Я читал в путеводителе, что его называют «Маленьким Парижем» или «Маленькой Веной». В то время я ещё никогда и нигде не был заграницей, и город меня просто поразил своей красотой, средневековой готикой и архитектурным великолепием.
   На улицах Львова звучит преимущественно украинская речь, но она отличается от украинского языка, на котором разговаривают киевляне. В ней много слов и интонаций польского языка, что придает их разговорному сленгу особый шарм. Однако, я отвлекся За несколько дней до начала экзамена я прочел на доске объявлений, что консультации для поступающих на отделение народных инструментов по классу домры и балалайки проводит доцент Козаков Георгий Николаевич. Его имя мне было знакомо по репертуарным сборникам, которые он редактировал. Я знал, что он относится к довоенной плеяде выдающихся исполнителей на народных инструментах, и ещё в 1939 году, занял первое место на Всесоюзном конкурсе.
   С некоторым трепетом я вошел в аудиторию и увидел, сидящего, за небольшим столом, склонного к полноте пожилого мужчину, с большим лбом и тяжелым взглядом, глубоко, посаженных глаз.
   Ответив на мое приветствие, он предложил мне сесть рядом с ним на свободный стул и назвать себя. Затем поинтересовался, сколько мне лет. Узнав, что 28, внимательно посмотрел на меня и спросил, где и когда я окончил музыкальное училище. Услышав мой ответ, переспросил, почему сразу после окончания училища не поступал в консерваторию. Я откровенно признался, что уже трижды сдавал вступительные экзамены: дважды в Киевскую консерваторию и один раз в Одесскую, но все три раза безрезультатно и подчеркнул, что за прошедшие два года после окончания училища нынешние экзамены уже будут четвертыми.
- Похвальная настойчивость, - произнес он, вздохнув, и посмотрел на меня, как мне показалось, с сочувствием.
- Познакомьте меня со своей программой по специальности.
Я перечислил: Моцарт. Скрипичный концерт №4(1-я часть), Глиэр. Романс, Косенко. Гавот, Михайлов. Вариации. Он удовлетворенно кивнул головой.
В это время открылась дверь и в аудиторию вошла очень миловидная, улыбчивая девушка, с лучистыми глазами и румяными, как вишенка, щеками.
- Танечка,- обратился к ней Георгий Николаевич, - вот ещё один абитуриент-заочник по классу домры Зиновий Бекман. Поиграйте с ним сегодня, а завтра приходите, я Вас послушаю. Так я познакомился с концертмейстером Таней Бергер. Все произведения ей были знакомы и мы быстро сыгрались. Несмотря на молодость, она оказалась очень чутким аккомпаниатором, с удивительным чувством ритма и музыкальностью. Я чувствовал себя с ней во время игры очень комфортно. В свою очередь, подбадривая меня, она вселяла в меня уверенность.
   На другой день, слушая мою игру, Георгий Николаевич был ко мне весьма благосклонен, сделал несколько незначительных замечаний, касающихся темпов и отдельных штрихов в концерте Моцарта. В заключении пожелал мне успеха, что было очень необычно. Его слова окрылили меня и вселили, хоть маленькую, но надежду.
Когда через несколько дней после экзамена нам вынесли экзаменационные листы, я с замиранием сердца, заглянув в него, увидел, что мне поставили четверку. Это уже была победа. Все мои ближайшие конкуренты тоже получили четверки и только самым из нас молодым, выпускникам музыкальных училищ этого года, 18-ти летним Онышко Леше из Луцка и Лифшиц Альбине из Черновиц, комиссия поставила пятерки..
   В отличии от Одессы все последующие экзамены я сдавал в приподнятом настроении и меня приятно поражала благожелательность, с которой к нам относились экзаменаторы.Помню, на устном экзамене по гармонии мне предстояло на фортепиано сыграть, указанную в билете гармоническую аккордовую последовательность. Мои навыки владения игрой на пианино были не очень продвинуты и потому прежде, чем её озвучить, я, приноравливая пальцы к клавиатуре, беззвучно ими манипулировал на ней. Следя за движениями моих пальцев, экзаменатор Михаил Михайлович Лемешко, наклонившись ко мне, чтобы не слышал ассистент, шепнул:
- Все правильно. Давите.- И поставил, как он выразился, твердую четверку.
Все экзамены я сдал благополучно, а сочинение по русской литературе так же, как в Одессе написал на отлично.
   Перед последним экзаменом по истории СССР до самого экзамена я не испытывал особого волнения, так как был уверен в своих знаниях. Но в день самого экзамена неожиданно мне пришлось изрядно поволноваться.
      Моя группа сдавала во второй половине дня. Когда я пришел к указанному времени, просочился слух, что несколько абитуриентов, с фамилиями, аналогичной моей, сегодня срезали на экзамене. В одной аудитории экзамен принимают сразу два экзаменатора Коссак и Конюхов. Ребята, которые получили двойки, сдавали Коссак. Они посоветовали мне брать билет у Конюхова.
   Когда я вошел в аудиторию, то на мгновенье замешкался, и в это время Коссак, повернувшись ко мне лицом, проговорила:
   - Молодой человек, что вы раздумываете? Подходите смелее и берите билет.
И я, вместо того, чтобы подойти, как советовали, к Конюхову, как под гипнозом, словно кролик в пасть к удаву, подошел к столу, за которым сидела Коссак.
   Взяв билет и бегло, пробежав глазами вопросы, убедился, что я хорошо знаю ответы, но внимание мое сверлила мысль, а вдруг Коссак относится к тем людям, которые не испытывают особой симпатии к представителям еврейской национальности. Кто-то сможет опровергнуть, что на Украине в то время это явление имело место?
      Я помню, как мне рассказывали знакомые студенты. что в Киевской консерватории была профессор некая Бэрэза, которая не скрывала своей неприязни к евреям и говорила, что она их чувствует за версту. Два года тому назад это чутье её подвело и она на вступительном экзамене по истории, поставила двойку моей будущей жене Елене, которая единственная из всего потока, поступающих на фортепианное отделение, имела по специальности пять. В её облике профессор, несмотря на то, что Елена русская, и фамилия у неё русская, увидела семитские черты: курчавые темные волосы, большие, несколько выпуклые глаза, плюс распространенный атрибут – очки.
   Когда в тот же день, забрав документы, Лена уехала в Симферополь, в консерватории случился переполох – её разыскивали по всему городу с тем, чтобы она пересдала экзамен.
   Но вернемся в аудиторию, в которой абитуриенты сдавали экзамен по истории.
Я был напряжен, не мог сосредоточиться. мысли мои путались и я был готов ко всяким неожиданностям. В это время, сидящий сзади меня за соседним столом, абитуриент, поступающий, по классу баяна, я запомнил его Юля Рябуха из Запорожья, прошептал:
      - Последние работы Ленина,- это как-то вернуло меня к реальности. На бумажке я написал: «Как нам реорганизовать рабкрин», «Лучше меньше, да лучше»,«О кооперации». Эту шпаргалку я подбросил ему под стол, которую он подтянул к себе ногой и незаметно поднял. Как он признался мне после экзамена: эта шпаргалка спасла его от провала. После манипуляций со шпаргалкой, я немного успокоился и сосредоточил свое внимание на предстоящих ответах. Когда я сел напротив экзаменатора, был уже собран и уверенно начал отвечать на вопросы. Я обратил внимание на то, что Коссак, внимательно слушая меня, одновременно изучает мой экзаменационный лист. Когда я ответил на первый вопрос, она предложила мне перейти ко второму. Отложив в сторону экзаменационный лист, слушая меня, удовлетворенно кивала головой. Это придало мне уверенности. И, наконец, третий вопрос «Образование СССР». Она попросила рассказать кратко: значение, историческая необходимость, национальная политика и перечислить все союзные республики.
Когда я начал отвечать, она пододвинула к себе мой экзаменационный лист, взяла ручку и я, к своему ужасу увидел, как после слова «история СССР» написала жирную двойку. Мне как будто кинжал вонзили в спину, и я на полу слове осекся, она посмотрела на меня и сказала:
- Продолжайте,- а я не пойму, зачем продолжать, если уже поставлена двойка. Машинально я произнес ещё несколько фраз, и, следя за её руками, увидел, как рядом с двойкой, она написала ноль, затем точку, следом ещё ноль, рядом девятку и получилось: 20.09. 63, а в конце по – украински «вiдмiнно»(отлично) Вот уж поистине у страха глаза велики.
            12

   Я был возбужден и ещё до конца не осознал, что произошло. Чтобы успокоиться и прийти в себя, я вышел из консерватории и поехал в Стрыйский парк. Первый раз я был в этом парке несколько дней тому назад после письменного экзамена по русской литературе и он меня просто ошеломил, я такого красивого парка никогда не видел. В моем представлении он ассоциировался с одним из чудес света. И это неудивительно. Стрыйский парк – красивейший парк современной Европы.
   Под тенистым каштаном я сел на скамейку. Итак, все экзамены позади. У меня хорошие результаты. Просочился слух, что на кафедру народных инструментов ( баян и домра) должны принять не менее 18 человек, из них на домру 5-6 абитуриентов.
Попаду ли я в это число?
   С этим вопросом на следующий день с утра я пришел в консерваторию. Мне сказали, что сейчас члены приемной комиссии каждой кафедры рассматривают кандидатуры абитуриентов, которые по результатам экзаменов, должны войти в списки, прошедших по конкурсу.
      Прошло несколько часов томительного ожидания. Ближе к полудню открылась дверь, и с замиранием сердца я увидел, выходящих из аудитории Георгия Николаевича Козакова и заведующего кафедрой народных инструментов Исидора Ильича Вымера.
      - Ну, что товарищ Бекман Зиновий, - увидев меня, сказал Гергий Николаевич,- переживаете? Не волнуйтесь. Я Вас поздравляю, вы прошли по конкурсу, - и пожал мне руку. После него мне пожал руку Исидор Ильич:
- Нам Георгий Николаевич рассказал о Ваших мытарствах. Мы уверены, что вы будете хорошим студентом, - и похлопал меня по плечу.
   Едва сдерживая слезы, я поблагодарил их.
В тот же день на общем собрании абитуриентов ответственный секретарь приемной комиссии Мазепа Лешик Зигмундович огласил список тех, кто проходит по конкурсу. Завтра он со списком вылетает в Киев в Министерство культуры для согласования и подчеркнул, что эта это обычная формальность, а по возвращении будет приказ ректора консерватории о зачислении на первый курс заочного отделения вновь принятых студентов. Для них через неделю начнется установочная сессия. Все остальные могут забирать документы.
   И, хотя при всех мою фамилию в этих списках во всеуслышание озвучили, на сердце было очень тревожно…
   У доски объявление, на котором висит приказ оживленная сутолока. Когда мне удается приблизиться к нему, я несколько раз его прочитываю и… не нахожу в нем своей фамилии.Бегу к Мазепе, он как-то растеряно и, даже виновато разводит руками и говорит:
   - Мы проглядели, а в министерстве обнаружили ошибку(помылку). Для зачисления Вас, Бекман, в консерваторию, не хватило 0,8 балла.
   - Как это может быть 0,8балла? Откуда они взялись?
   - Учитывался средний балл аттестата зрелости.
   - А Вы, Лешик Зигмундович, видели мой аттестат. В нем всего три четверки, остальные все пятерки. За такой аттестат можно было получить Серебряную Медаль.
   - Я Вам, Зиновий ничем помочь не могу. Идите к ректору. Ректор консерватории профессор Колеса Николай Филаретович маленького роста, худощавый, седовласый с бородкой, типичный западно-европейский интеллигент, в высшей степени обходительный и вежливый, поднялся навстречу и мне показалось, что ещё мгновение, и он начнет меня обнимать. Выслушав меня о том, что я был в списках, но в приказ не попал из-за каких-то 0,8 баллов, обнаруженных в министерстве. Он так же, как Мазепа, виновато развел руками и сказал, что там им виднее, а потом спросил, какая у меня была оценка по специальности на экзамене. Я ответил, что четыре. После его комментария, я едва не прыснул со смеха:
      - Чвирка цэ дуже добре, а лэ треба маты пьятку. На каком языке это было сказано, трудно понять, но я понял: «Четыре-это очень хорошо, но нужно иметь пятерку»
И как-то виновато добавил::
      - Я ничем Вам помочь не могу, милый человек. Вакантных мест нет, вместо Вас уже приняли другого человека. Как мне после этих слов стало больно и обидно.
На выходе из кабинета я встретил Вымера Исидора Ильича:
   - Я очень сожалею. Ни я, ни Георгий Николаевич, он, кстати, хотел Вас взять в свой класс, даже не подозревали, что может такое получиться. Я не могу припомнить такого случая, чтобы Министерство отсеивало абитуриента, рекомендованного приемной комиссией консерватории. Я не хочу добавлять Вам боли, но уверен, все Ваши проблемы кроются в пятой графе. Наверно какой-то министерский клерк посчитал, что для нашей кафедры одной Лифшиц будет предостаточно. Что Вы, Зиновий, собираетесь делать?
   - Как всегда не сдаваться и бороться. Я сегодня же со всеми документами собираюсь лететь в Киев, в Министерство культуры.
   - Очень хорошо. Вся комиссия, когда узнала, что Вы уже четвертый раз сдаете вступительные экзамены, прониклась к Вам уважением. Мы будем рады видеть Вас студентом на нашей кафедре. В это время к нам подошла концертмейстер Танечка Бергер:
      - Исидор Ильич! Что происходит? У него же проходные баллы, - в глазах у неё были слезы. За время экзаменов мы очень подружились.
      - Танечка, я напишу тебе из Крыма. Мы тепло обнялись.

            13

      В Министерстве культуры я решил записаться на прием к уже знакомому мне министру Шаблию. Однако я не знал, что совсем недавно министром был назначен Бабийчук. Но он оказался в отпуске, и все вопросы решала его заместитель Светлана Кирилловна Кириллова. Её секретарша, пожилая миловидная женщина, сказала мне, что на ближайшее время к ней невозможно будет попасть на прием, т.к. у неё очень напряженный график работы из-за того, что она замещает министра.
   Я настоятельно начал её просить. Она поинтересовалась, что привело меня в министерство. Может быть, мой вопрос может решить кто-нибудь из заведующих отделами. Я ей показал документы и подробно обо все рассказал. Она с сочувствием на меня посмотрела и сказала, что лучше всего, конечно, обратиться к Светлане Кирилловне. Затем спросила каким, временем я располагаю, и могу ли ещё несколько дней подождать.Я кивнул головой:
      - Могу.
      - Приходите в четверг, к концу рабочего дня, часам к 17-00. Я попрошу Светлану Кирилловну принять Вас, буквально, на несколько минут.
Когда в четверг я пришел к назначенному времени, секретарша, поздоровавшись со мной, зашла в кабинет Зам. Министра и через минуту, выйдя, сказала:
      - Проходите. Светлана Кирилловна Вас ждет..
Я увидел привлекательную молодую женщину, брюнетку, с правильными чертами лица, с добрыми глазами и мягкой улыбкой и подумал: для заместителя министра она слишком молода.
Ответив на мое приветствие, она предложила мне садиться и, глядя мне в глаза, приготовилась слушать. Я назвал себя и рассказал, что после окончания Симферопольского музыкального училища по специальности домра в 1961 году уже четыре раза сдавал вступительные экзамены по своей специальности на заочное отделение консерватории и каждый раз безрезультатно. Вот документы за все экзамены. рассказал о своих трех попытках поступить дважды в Киевскую консерваторию и один раз в Одесскую. И, наконец, в этом сентябре я успешно сдал все вступительные экзамены в Львовской консерватории. Был внесен в списки абитуриентов, которые проходили по конкурсу, однако, в приказ о зачислении на первый курс не попал из-за того, что якобы, в Министерстве культуры обнаружили, что для зачисления у меня не хватило 0,8 балла по аттестату зрелости. Я показал ей свой аттестат. Она внимательно посмотрела выписку из моего последнего экзаменационного листа и аттестат зрелости.
   В заключении я сказал:
   - Светлана Кирилловна, я в недоумении, почему мне не удается реализовать свое право получить высшее музыкальное образование. У меня уже заканчивается юношеский возраст, и я к этому вопросу отношусь очень серьезно. Если Вы мне не поможете, я завтра же поеду в Москву в Министерство культуры СССР и в ЦК ВЛКСМ.
Она очень серьезно, молча, посмотрела на меня, потом сказала:
   - Успокойтесь и не горячитесь. И не надо Вам, Зиновий, ехать в Москву.
Ответьте мне на вопрос: у Вас в Львовской консерватории есть знакомые или друзья, которые работают там или учатся?
   - Раньше не было, теперь есть.
   - Очень хорошо, - я не понял, к чему она клонит.
   - Попросите их, чтобы они постоянно следили за доской объявлений, на которой вывешиваются приказы ректора. И как только они прочтут о том, что кого-то исключили, или призвали в армию, пусть Вам телеграфируют, а Вы немедленно прилетайте в Киев, в министерство, непосредственно ко мне и я Вам обещаю, что Вы будете учиться в Львовской консерватории. Договорились?
   Она улыбнулась мне своей мягкой улыбкой и протянула мне свою руку, а мне вместо рукопожатия так хотелось поцеловать руку обаятельной женщины, но она была Заместителем Министра, а я ещё не состоявшийся студент-заочник. Неудивительно – в ту пору я был на пороге своих 29 лет.
   В тот же день я написал письмо Тане Бергер и попросил выполнить необычную просьбу Светланы Кирилловны. Спустя некоторое время, когда я уже был в Крыму, пришел от неё ответ, в котором писала, что она с радостью выполнит эту просьбу с большой надеждой, что это мне поможет.
   Все это время я жил в необычайном напряжении и томительном ожидании. Так прошел сентябрь, близился к концу октябрь, а от Тани ни каких вестей. Я знал , что зимняя экзаменационная сессия начинается с 10 января. Если до этого времени я не буду зачислен, то вероятней всего снова окажусь за бортом. Когда начали истекать ноябрьские, вначале недели, а потом дни, которые я каждый день отсчитывал, то вероятней всего именно это случится. Я, даже стал свыкаться с этой мыслью. И, вдруг, в первых числах декабря пришла телеграмма:
«Двоих отчислили тчк Одного вашего потока приняли духовое заочное тчк Срочно приезжай тчк Таня»
   В этот же день ночным рейсом вылетел в Киев. Утром уже был в Министерстве, но Кирилловой на месте не оказалось и, как сказала её секретарь, которая меня узнала, что лучше всего прийти завтра к началу рабочего дня - она доложит ей о моем приезде.
   Когда утром следующего дня мне удалось увидеться с Кирилловой, я показал ей телеграмму. Она сказала мне, что помнит о нашем разговоре и своем обещании, но сама очень занята и потому поручит начальнику отдела учебных заведений Сокальскому, чтобы он сегодня же, переговорил от её имени с проректором Львовской консерватории Козаком Евгением Теодоровичем. Он будет на совещании в министерстве и вопрос о моем зачислении на заочное отделение можно будет с ним решить без лишних формальностей.
   В этот же день во второй половине дня, ближе окончанию рабочего дня, я зашел в кабинет Сокальского. В кабинете я увидел среднего возраста высокого мужчину, крепкого телосложения с гладко причесанными волосами. Я назвал себя и поинтересовался, чем закончилась его беседа с проректором Козаком.
   - Вам отказали. Так что поезжайте домой, готовьтесь и на следующий год на общих основаниях опять сдавайте экзамены, - меня снова, как будто тем же обухом, огрели по голове. И именно потому, с каким равнодушием он мне это сказал, мелькнула мысль – он и есть тот самый клерк, увидевший ошибку в 0,8 балла.
   Ни слова не говоря, я вышел из кабинета и буквально побежал в приемную Кирилловой. Её секретарь, которая за время нашего общения прониклась ко мне сочувствием, увидев меня возбужденным и, узнав в чем дело, сказала:
   - Вам повезло. Светлана Кирилловна пять минут назад ненадолго вернулась в министерство, я ей доложу.
   Выслушав меня, Кириллова нахмурившись, попросила секретаря срочно пригласить к ней в кабинет Сокальского. Когда он вошел, я по её просьбе вернулся в приемную. Сквозь не плотно прикрытую дверь было слышно, как Светлана Кирилловна с раздражением и на повышенных тонах что-то выговаривала Сокальскому. Через несколько минут он вышел от неё весь в испарине, с красными разводами на щеках. Следом вышла Кириллова и, подойдя к столу секретаря, проговорила:
   - Напечатайте прямо сейчас за моей подписью письмо на имя ректора Львовской консерватории профессора Колессы Миколы Филаретовича о том, что Министерство культуры, как исключение, разрешает зачислить на первый курс заочного отделения БекманаЗ.П. успешно сдавшего приемные экзамены, но не прошедшего по конкурсу.
Письмо было напечатано на украинском языке, на котором словосочетание «как исключение» звучит «як выняток». И этот выняток преследует меня всю жизнь.
С заветным письмом на руках, в приподнятом настроении, окрыленный в прямом и переносном смысле, на борту "тихолета" АН-24 ночным рейсом вылетел из Киева во Львьов.
            14

   Утром я уже входил в консерваторию. В приемной мне сказали, что ректор болеет и его обязанности исполняет проректор Козак, кабинет которого в этой же приемной, напротив кабинета ректора. Войдя к нему кабинет, поздоровавшись, протянул ему письмо из министерства. Пробежав его глазами, он, как-то криво усмехнулся:
   - Я же вчера в министерстве изложил свою точку зрения зав, отделом учебных заведений Сокальскому. Мы не можем вас принять. Уже прошел почти семестр. Вы не успеете подготовиться к зимней сессии, к тому же у вас не сданы письменные работы за первый семестр. Зачем нам студент, у которого будет столько «хвостов»
   - А как же письмо зам. Министра Кирилловой.
   - А, что письмо Кирилловой. Она же не приказывает, а только разрешает. Она разрешает, а нам не надо. Так что я повторю то, что вчера в министерстве сказал Сокальскому: приезжайте на следующий год, - и вернул мне письмо в знак того, что разговор окончен. Из его кабинета я вышел не только расстроенный, а в буквальном смысле оплеванным и почувствовал смертельную усталость. Что же делать? Смириться и возвратиться в Крым? Что-то предпринимать - у меня уже нет сил. Поникший, я решил зайти на кафедру и, если удастся, перед отъездом увидеть Таню Бергер, Козакова и Вымера. Мне повезло – у них у всех в это время были занятия.
   Первым я увидел зав. кафедрой Вымера и, рассказав ему о своем визите к Козаку, показал письмо из министерства. Исидор Ильич внимательно его прочел и спокойно сказал:
      - Знаете, Зиновий, мне кажется, Вам не надо отчаиваться. Вы можете ещё ,хотя бы на неделю, задержаться в Львове? Вернется на работу после болезни ректор Колеса. Я хорошо знаю его, он не станет так глубоко вникать в смысл формулировки, разрешают или приказывают. Для него будет главным, что письмо из министерства, на его имя и за подписью зам. министра. Кроме того, прежде чем принять решение, он наверняка будет советоваться зав. кафедрой, а я вас от имени кафедры, поддержу. Это я Вам обещаю.
   Я был очень благодарен Исидору Ильичу – у меня опять появилась надежда.
Позавтракав в консерваторской столовой, уставший за последние несколько дней до изнеможения, я вернулся в гостиницу, и проспал более 12 часов.
   Следующие несколько дней я решил в консерваторию не заходить. Надо было немного успокоиться и привести свои нервы в порядок. Мне захотелось побродить по городу и познакомится с его достопримечательностями. Уже через полчаса я понял, что во Львове каждая улица и каждый дом – это достопримечательность, можно не ходить по музеям, сам город - это музей под открытым небом.
   В один из вечером я побывал во Львовском театре оперы и балета и поразился его сходству с Одесским оперным театром. И это не случайность, потому, что эти два театра, наряду с Венским оперным театром – творение рук одних и тех же выдающихся зодчих Фельнера и Гельмера.
   На пятый день моего томительного пребывания во Львове меня ожидал необыкновенный сюрприз. В актовом зале консерватории мне посчастливилось побывать на концерте тогда еще малоизвестной молодой певицы Елены Образцовой, который она дала для студентов и преподавателей консерватории. Прошло более 50 лет, но я до сих пор нахожусь под впечатлением её необыкновенного пения и женского обаяния.
   Как-то в городе я случайно столкнулся с Мишей Гичко, с которым мы почти все экзамены сдавали в одних группах. Помню, как он сокрушался, когда узнал, что не прошел по конкурсу – он поступал, как и я на оркестровый факультет, только на духовые инструменты, по классу трубы. Я помнил, что он из какого-то Закарпатского города.
   - Миша, какими судьбами, ты сейчас во Львове.
   - Можешь меня поздравить. Несколько дней тому назад меня приняли на первый курс заочного отделения.
   - Поздравляю. Но как тебе это удалось?
   - Можно сказать, повезло случайно. Я работаю преподавателем трубы в училище культуры города Хуста в Закарпатье. В октябре к нам в училище приезжал министр культуры Бабийчук со своим помощником. Они знакомились с преподавательским составом. Просматривая мои документы, Бабийчук, спросил меня:
      - Вы знаете товарищ Гичко, что преподаватели училища должны иметь высшее образование. Почему вы не поступили на заочное обучение в консерваторию или институт культуры?
      - Пробовал в Львовскую консерваторию, но не прошел по конкурсу. Он переспросил: Сколько вас человек поступало на трубу? Я ответил:
      - Двое.
      - А сколько приняли:
      - Одного.
      - На какие оценки сдал экзамены?
      - Без троек. Бабийчук усмехнулся и сказал помощнику, чтобы он записал мои данные и написал за его подписью письмо ректору и, уже обращаясь ко мне, добавил:
      - Ждите приглашения из консерватории.
И, вдруг, засмеявшись, Миша продолжил свой рассказ:
         - Жду неделю, месяц, второй месяц, и так мне обидно стало. Взял и написал лично министру Бабийчуку: « Уважаемый товарищ министр, если Вы Бабийчук, а я всего-навсего Гичко, так можно было так надо мной пошутить. Кому после этого можно верить.» Расписался, вложил в конверт и заказным письмом отправил.
   Через десять дней пришло письмо из консерватории с сообщением о моем зачислении. Вот приехал брать все задания по контрольным письменным работам и программу по специальности на зимнею сессию. Времени осталось в обрез. Не представляю, как успеть, все выполнить. Ну, а ты как, если не ошибаюсь, Зиновий?
      - Не ошибаешься. Лучше не спрашивай. Привез из министерства письмо за подписью зам. Министра, а Козак его не признает. Вот жду Колессу после больничного. Зав.кафедрой надеется на положительное решение.
      - Ну, дай пять. Желаю тебе, чтобы повезло. Бегу в консу на первую встречу с педагогом по специальности. Миша как будто светился
   Глядя ему вслед, я подумал, как часто в нашей жизни многое, хорошее и плохое, зависит не столько от обстоятельств, сколько от человеческого фактора.
Вот и моя судьба сейчас зависит от решения только одного человека.
   Истекала неделя моего пребывания в Львове и тревожного ожидания выхода на работу ректора Колессы. Наступило 15 декабря 1963 года. В ректорате я узнал, что завтра он будет на месте, но сможет ли он принять меня в первый день? А время не терпит. Я знал по рассказам, что он очень демократичный человек, напрочь лишенный каких-либо бюрократических канонов, и может, даже в коридоре, вежливо выслушать любого студента.
   Его прихода я ожидал, сидя в приемной, и когда он, войдя, ещё не успел взяться рукой за дверную ручку своего кабинета, поздоровавшись, обратился к нему:
   - Николай Филаретович, я приехал из Симферополя и уже больше недели ожидаю Вас. У меня очень серьезный вопрос и прошу уделить мне несколько минут.
Он с интересом, но по-доброму посмотрел на меня:
   - Как ваша фамилия?
   - Бекман
   - Да, да Бекман. Я помню вас. Ну, проходите, - и, открыв двери кабинета, смутив меня, жестом руки пропустил меня впереди себя.
   - Так в чем ваш вопрос?
   - Я сдавал приемные экзамены на заочное отделение, но не прошел по конкурсу. Если Вы помните, я к Вам, Николай Филаретович, тогда обращался.
Слушая меня, он утвердительно кивнул головой.
-Я обращался в министерство и привез письмо, вот оно. Взяв письмо, он сел за стол, надел очки и начал внимательно его читать. Прочитав, отложил его в сторону, и так же внимательно посмотрел на меня.
      - Это хорошо, что они разрешают, даже очень хорошо. Но сегодня уже 16 декабря, а зимняя сессия начинается меньше, чем через месяц. Разве вы успеете выучить экзаменационную программу по специальности, написать за первый семестр все письменные работы и подготовиться к остальным экзаменам.
      - Я уверен, что успею. У меня очень хорошая память, в том числе музыкальная. Три недели достаточно, чтобы выучить программу по специальности и написать письменные работы, а к остальным экзаменам, полагаясь на свою память, я подготовлюсь во время сессии. Я Вам обещаю, что академических задолженностей у меня никогда не будет. Не для этого я четыре раза сдавал вступительные экзамены.
Я увидел, как, услышав это, глаза его потеплели и, теребя свою клинышком бородку, он ещё раз взял в руки письмо, пробежал его одним взглядом и, принимая какое-то решение, вздохнул:
   - Я посоветуюсь с зав, кафедрой народных инструментов Исидором Ильичем Вымером и дам вам ответ, сегодня же…
   Спустя какое-то время, показавшееся мне вечностью, Вымер, выйдя из кабинета ректора, улыбаясь, подошел ко мне, пожал мне руку и обнял за плечи:
   - Ну, что я вам говорил. Зайдите к ректору, а потом к нам на кафедру.
Когда я вошел в кабинет, Николай Филаретович, поднявшись из-за стола, пошел мне навстречу и двумя руками пожал мою руку:
   - Я вас поздравляю, Зиновий Бекман, считайте, что вы уже студент-заочник Львовской государственной консерватории имени Лысенко.
Исидор Ильич заверил меня, что вы будете достойным студентом. На кафедре всех тронула настойчивость, с которой вы добивались этого дня. Завтра будет приказ.

   У меня в руках, сохранившийся с тех давних пор, мой студенческий билет за № 467. Дата зачисления в консерватории 17. XII. 63г.


            Послесловие

   В 1963 году на кафедру народных инструментов на первый курс заочного отделения Львовской консерватории были зачислены 18 студентов: 12 по классу баяна и 6 по классу домры. Я был шестым. В 1969 году до финала дошли 8 студентов: баянистов -7, домрист -1.

   Государственные экзамены по защите дипломной работы и исполнение выпускной программы я сдал на отлично.

З апреля 1969 года в актовом зале консерватории, в торжественной обстановке мне вручили диплом Ш №290170

   В 70-80 - е годы прошлого века, руководимый мною оркестр русских народных инструментов Симферопольской детской музыкальной школы №1 6 раз выходил победителем республиканских конкурсов. Все 6 дипломов первой степени, которыми награждался оркестр под руководством Бекмана Зиновия были подписаны Зам.министра
Кирилловой С.К.
      Догадывалась ли она, подписывая дипломы, что я и есть тот Зиновий Бекман, которому она помогла поступить в консерваторию.

   Примечание: Всё основано на реальных фактах и все названные в тексте фамилии подлинные.












.