Ублюдок в море сна
«В щедрости и помощи другим будь
рекою».
(Руми)
«Умершего в путь дальний проводите,
И помяните, и живите век,
И пряникам медовым предпочтите
Сухой от неподкупности чурек».
(Расул Гамзатов)
1
Этот мир обета верности никому не давал, Ангел смерти повеление однажды в точности исполнит, дань Господню без труда отыщет и заберёт.
Я в кои - то веки в Марокко собрался, давно хотел названий дивных, как - то: Касабланка, Рабат, Фес, Марракеш, содержанье узреть, вместо едва не убыл с Азраилом* в странствие истинное, к месту возврата. Легко, не ведая ни страха, ни тоски, ни даже печали: «лежал», распластан и «недвижим»*, весь без следа исчез на время.
Испытания ж семичасовые достались доктору; и Бог - руками великого этого! - вернул меня родне, хорошенько встряхнув прежде, дабы уразумел, как житиё дальнейшее вершить.
Нагоняй оставил глубокие рубцы на сердце, зализывать раны дней было предостаточно, миновали и они. Теперь денег занести - без этой головной боли тому, кто попадает к эскулапам - никак, и домой!
Вчера жёнушка приходила, рассказывала, что у знакомой свёкра положили под нож, вернули, когда не жилец. Предоплаты - работали ж! - не возвратив, хотя стало ясно сразу же, что обречён, не протянет и месяца. Я так понял, в гробу они видели и полис, и то, что больница не их отцами строена, и расходы на похороны, и пятое с десятым, включая сострадание во времена тяжёлые.
Но подозреваю и другое: скорее курица молока даст, чем алчный барашка в бумажке согласится вернуть…
Принято заносить заранее, но меня со «Скорой» препроводили сразу же на стол, а теперь решаю сам вопрос. Мог бы, конечно, и не дать, ну а вдруг нелёгкая тебя ль, близкого ль кого занесёт обратно сюда, и тогда тебе припомнят всё.
Десять, а выпишут к двум. В палате никого, лёг, забытьё напало.
Сон предобеденный, отрада моя и отдохновение, коего объятиям предаюсь много лет, удивительней ночного.
Во мгле сияющей нет тщеты, грудь стеснится всякий раз, пленённая живостью затаённых уголков бытия (может быть, даже и сердцевины её!), которые и явит смерти младший брат*: мир цел, и от настоящего к прошлому и будущему - рукой подать!..
Обычно не запоминается ничего, но сегодня маму встретил. Хибара низкая, лампа яркая свисает. Родной не видно, но здесь она, здесь! Как не быть, вымолила бедная встречу, у могилки не дождавшись…
Тут нога наливается свинцом правая, засасывает её в трясину. Лежу лицом к стенке, ощущаю спиной тепло, чуткое ухо улавливает шаги мягкие: кто - то приближается, смыкает руки негрубо на шее, давит. Ни ужаса, ни испуга, вышвыривает скоро на берег этот: в песках зыбучих жизни оказался в тоске неприкаянной, огонь не отпылал, от него к мальчишке жалость вспыхнула.
Лет пятнадцати, сирота круглая из интерната для инвалидов, такой же перитонит, что и меня чуть не свалил, как раз оперируют его…
Тот зачал, эта родила, выбросили. С папой не ел за одним столом, мама не баюкала, дедушка не баловал, бабушка не целовала, провожая в школу, ни праздника какого вместе, ни потери… Жил, страдал, умрёт, а слёзы горьки и пусты, не отозвался на них никто.
Всплакнёт за ним, наверно, одна из женщин, что привезла его - лицом добра, печальна очень, у другой глаза усталые, чувств не разобрать.
Впрочем, чего это я, даст Бог, постарается лекарь Абдуллу - то спасти…
Азан* раздался. Сходил в мечеть, рядышком она, вернулся, упал в кровать - дома дел невпроворот, досыта высплюсь вряд ли потом.
Уловил сквозь дрёму, как санитарка разговаривает с кем - то в коридоре:
- Когда привезли, от него, прости меня, Господи, так воняло, изо рта запах шёл невозможный. А Магомедович «долго так обнял», сказал, что всё будет хорошо! Э - эх, жаль - то как маленького!
Это «долго так обнял» неуклюжее меня тронуло, смысл сказанного разъяснился позже, а пока, пока провалился обратно в глубокую яму, теперь уже без видений.
Проснулся без трёх два. Пора. Я, конечно, калач битый, но данью душу отъять у достойного, всучив взамен кучу рублей - сделка плутовская! К Богу пиетета преисполнен, иначе б как нашёл в себе силы обнять дурно пахнущего кого - то, подарив участие и любовь - а тут навлекаю кару на оба дома, ведь «Аллах проклял того, кто дает взятку, и того, кто берет ее»!
Да, и суют, и принимают - но установления не отменял никто, хотел бы взглянуть на «молодца», который сподобился бы на то!
Я боялся и хотел услышать «Прочь отсюда», но если случится, что деньги, скинув рубище праведника, обеими руками схватит, то уныние быстро же и пройдёт - не сокрушаться ж вечно…
Постучался, вошёл. Магомед Магомедович сидит за столом, в окно смотрит распахнутое, за ним ветерок лёгкий листья нежит дерева огромного.
Повернул голову. Вокруг глубоко посаженных серых глаз залегли борозды, уязвлён чем - то, более скажу: не знаю, что именно гнетёт его, но опечален не на шутку, не ко двору я.
Поднял вопросительно брови.
Цирк, да я и он – грустные в нём клоуны. Свернуть бы шапито, убраться восвояси, но больно замысловатую фигуру изобразить придётся, чтобы до кармана его добраться, встал бы, что ли...
Я оглянулся, увидел ключ в замке, запер дверь, подошёл, положил знаки благодарности на стол.
Посмотрел как на пустое место.
Коря себя за оплошность, добавил к трём пятитысячным ещё подружку, две с половиной Джомолунгмы образовалось.
Оценил как барханчик - барханишко захудалое...
Забавно! Поставлю - ка «страдальцу» ещё два изваяния Муравьева-Амурского*!
Он сегодня не оригинален - на физии штиль полнейший! Однако! Ему пальца в рот не клади!
Прибавил в раздражении лёгком ещё, выставка скульптур пополнилась, стоит сорок теперь.
То же безветрие! Разыгралась, никак, впрочем, не отображаясь на вывеске, буря во мне, и я добавил в бешенстве восемь бумаг - накось, отведай!..
Встал, взял голубчик, рябчик, тетерев, баклан, пеликан, гиппопотам, кто ещё там, взял!..
Вовремя! Да, он врач от Бога, другой, возможно, опустил бы руки, и это чудо, что я выжил, но за каждый час по одиннадцать с лишком тысяч выцарапывать?!
А если б тот попался, у кого мелочи нет, а крупные не водились - иди, умирай?! Или вылечит, но зацелует ястреб курочку до последнего пёрышка?
Сумму разумную обозначив, память добрую б оставил - вот цена вопроса, а дал бы я, не благословив и копейки, ещё!.. Вспомнились соседи: направили сына в больницу, печень лечить, а за душою ни гроша, собирают.
Да ладно убиваться: рана заживёт, досада растает, как и бакшиш* его, более того - вот будет потехой новость - то ему! - и жизнь растает, как сахар в кипятке, будь ты к разуменью глух трижды.
Обошёл, держа добычу в когтях, стол, сунул деньги в…купюроприёмник мой. Мой, мой, не свой!
Я опустил глаза, стыд пожарищем прошёлся по душе, выжег бы, да охладили слёзы почтения.
- Какой сегодня месяц? - прервал наконец молчание док…
- Июнь.
- Кому июнь, кому Рамазан*. Жаль, что у тебя невежество в сердце, или ты решил переступить через знания. Если я и в другие месяцы мзды не беру, неужели ж возьму в дни поста? Хотя б поспрашивал бы прежде обо мне, и да, недержание денег лечится иным, пора б знать!..
Ему было что - то около тридцати пяти, мне пятьдесят три, назидание вышло мягкое, но я изменился в лице, стоял унижен…
Обронил меж тем чему - то своему вослед:
- Я просил за него у Аллаха…
У меня сжалось сердце в предчувствии недобром.
- За Абдуллу?
- Да.
- Ответил?
- Да!..
- И что сказал?..
- Сказал, что нет! Умер наш мальчик…
- Как?!
- Смерть, брат мой - это Истина, как и правдивое обещание Того, Кто сироту утешит, - молвил он, пожимая плечами, - хотя никак и не привыкну к ней. В молельной комнате Коран ты ведь читал?
- Я.
- За ним и зарыдать - то некому, проводи, как положено, и мы в расчёте.
- «Мой брат по вере, истинный мой брат»*, склонил я голову в знак согласия, вслух же сказал:
- Клянусь, это очень выгодная сделка, ты даже не представляешь, какая выгодная! Провожу, как не проводить! Более того, если некому, я и земле его предам…
- Возьми номер, позвони, я приду на похороны, отца тоже навещу, скоро, наверно, уезжать мне…
Выйдя из больницы, я сел в поджидавшую машину, и мы отправились с сыном (пусть учится жить!) в интернат, нашли директора, объяснили ему всё, и до захода солнца* погребальные носилки до места донесли. Я, сторож, который и уложил бедняжку, несколько ребят, не знаю, кем они там ему приходятся, тут и Магомед Магомедович подоспел.
Худенький, щёки впалые, глаза большие, красивые, чёрные, не по годам серьёзные - таким остался в памяти бездоля - пацанёнок наш… Те его предали, мы обмыли, земле предали, молитвы за него вознесли.
Смотритель кладбищенский ушёл куда - то, интернатские на автобусе укатили, остались мы втроём. Доктору оказалось в нашу сторону, предложил подвезти.
Всю дорогу молчали, у магазинчика он попросил остановиться. Я и сам зашёл в тот же, только через подсобку.
Осматриваясь, я вдруг услышал знакомый голос…
Это был он, Авиценна*, чего, интересно, хочет? Оставаясь незамеченным, я навострил уши.
- Если можно, конфет шоколадных, вон тех, по четыреста, и запишите на меня, к маме в гости, скоро у нас зарплата, я полностью рассчитаюсь.
- Не могу, хозяин (то есть, я!) предупредил, что если у кого долг перевалил за три тысячи, тому не давать ничего...
- Ну да, да, извини…
О, в самом начале восхождения я пребывал в великой нужде и часто, преодолевая стыд дичайший, просил взаймы продуктов в магазине. И когда тебе откажут - ты оказывался пришиблен. Того хуже, когда тебе и рады б помочь, да у самих не густо…
А ведь зудела во мне мыслишка, что денег он не взял потому лишь, что не нуждается в них, а вот ведь обернулось - то как! Слёзы любви и жалости навернулись на глаза мои, и я чуть не бросился к достойному, дабы пролепетать:
- Прими же, от души, без задних мыслей, не ты, а я, я!..
Не возьмёт…
И как Доказательство Истины вспомнилась мне история о Абу Хурайре, величайшем собирателе хадисов*, которая потрясла меня в пятнадцать лет. Её поведал, да смоются все грехи его, отец.
«Поистине, было и такое, что от безысходности приходилось припадать ему печенью к земле, чтобы как-то заглушить чувство голода или подвязывать к животу камень. И однажды он уселся на дороге, по которой ходили Пророк (да благословит его Аллах и да приветствует!) и сподвижники в надежде тайной, что кто - то пригласит его в гости и угостит. Вскоре те показались, однако никто и не подумал сделать то. Пророк же (да благословит его Аллах и да приветствует!), поняв, что творится у него на душе, позвал Абу Хурайру к себе и накормил досыта»…
2
Спустя полмесяца, в день Ураза - байрама*, я встретил его в мечети, когда, как обычно, отправился с соседом на намаз ночной. Гиппократ*сидел возле стены, воздев к Небу руки, читал дуа*. Глаза его были закрыты, меня он не видел. Зато я мог зреть картину ужасную: щёки его были расцарапаны, похоже, что дело недавнее и …ногтей женских.
Умеет же поразить в самое сердце!
Я спросил соседа, когда отошли на почтительное расстояние:
- Что с ним, это же твой друг, ты ведь не скажешь, что он…?!
- Нет, нет, всё проще: к маме ездил, - ответил тот, - с праздником поздравить.
- И что?
- Ничего. Вот она и разукрасила его…
- Кто?!
- Мама!
- Чья?!
- Магомеда!
- Мачеха?
- Нет!
- Не может быть!
- Тем не менее! Ах да, откуда тебе знать?! У них в семье пятеро детей. Дочка да трое братьев - так себе, этот же - золото! А как он к матери добр - сказка! Но именно его она почему - то возненавидела.
- Невзлюбила?
- Говорю же, на дух не переносит!.. Люто. Не сказать, что из ума выжила, медсестрой работает. Моя тётя напротив них живёт, на капельницу к ней ходила, когда всё случилось, она и рассказала.
- А он?
- Что он? Терпел, пока оторвали маму от него.
- Но почему она с ним так?
- Кто знает? Говорю же, он о ней больше всех - то и заботится, она ж его ублюдком прозвала.
- А когда разняли?
- Убежал…
- А она?
- Что она? Бросила в него камень…
- В смысле «упрёк» вослед?
- В смысле «булыжник». Увесистый, в спину, хорошо, не попала, на воротах вмятина осталась. Теперь вот обратно в Питер уезжает, у него там карьера блестящая намечалась, бросил всё…
- Ради неё?
- Именно. Здесь и на работе не сложилось у него. Ворона, словом, белая, не прижился нигде…
Я смутился за «пеликана с бакланом», спросил напоследок:
- А жена?
- Попалась такая, что и врагу не пожелаешь, да ещё с запросами мадам, с претензиями, с амбициями. Словом, разошлись, детей не заведя…
3
Наутро разбудили причитания у соседей. Умер сын, которого оперировал шестидесятилетний доктор. Руки дрожат уже, спец средненький, да с места денежного его так и не смогли сдвинуть: в министерстве родственник шишкой ошивается…
Ошибка, сепсис, еще три операции, кома. И потеряла мама второго сына за месяц, первый погиб в аварии. Когда ей сказали мужчины потом, что найдём хирурга, накажем примерно, она покачала головой:
- С ним я и старшего забыла, но не надо, пусть между нами рассудит Аллах!
Благородный тот уехал, жизнь продолжалась.
- «Мой брат по вере, истинный мой брат, умён безумьем, бедностью богат», о, наставник мой, где б ни был - храни тебя Господь!..».
Слышал я, что важного итальянца, приехавшего на симпозиум в Россию, после автокатастрофы к Данте не отпустил. Тот, сам врач, ознакомился с историей болезни, признался в восхищении, что никогда б с подобным не справился, пригласил в свою клинику. Так мой Гален* оказался в Риме.
Эх, встретиться бы, посидеть, поговорить за жизнь. И о том спросил бы, что не встречал ли случаем, гуляя по городу Вечному, «Челентаны» с Кутуньо...
Доведётся вряд ли, аddio*, друг мой, аddio, хотя arrivederci* звучит красивей, сердцу нежней…
4
Довелось. Прошло два года, и однажды перед пятничным намазом перечислили, дабы выстоять заупокойную молитву, тех, кто умер на этой неделе. Среди прочих назвали и Магомеда, сына Магомеда. Я тут же представил Рим, каким видел в кино его, академика моего.
Выйдя на улицу, я столкнулся с соседом.
- Идёшь?
- Куда?
- Не слышал разве, доктор умер, вон несут его.
- Он же…
- Заболел, умирать сюда приехал, сгорел за месяц...
О, великий, не знаю, верно ли изъясняюсь, но я почувствовал, стоя у последнего приюта изгнанника - тебя, как седеют корни волос моих, как взор сделался тяжёл мне, как душа растеклась в унынии в клетке обиталища своего.
О, бодрствующий среди спящих, ты был слишком хорош для этого мира, чтобы задержаться надолго в нём, и храни тебя Бог, ведь все пути, когда чист душою, приводят к Нему…
Примечания:
1. Касабланка, Рабат, Фес, Марракеш – города в Марокко.
2. Азраил – Ангел смерти.
3. «Лежал недвижим»* - из стихотворения Лермонтова «Сон (В полдневный жар в долине Дагестана)».
4. Смерти младший брат – сон.
5. Азан - призыв к молитве.
6. Два изваяния Муравьева-Амурского - На лицевой стороне пятитысячной купюры изображен памятник Н.Н. Муравьеву-Амурскому, с 1847 по 1861 год служившему генерал-губернатором Восточной Сибири.
7. Бакшиш – взятка
8. Рамазан – месяц обязательного поста
9. «Мой брат по вере, истинный мой брат, умён безумьем, бедностью богат» - "Большая касыда" Ибн аль-Фарида.
10. И до захода солнца - «Торопитесь похоронить умершего, так как если он был хорошим человеком, то этим вы ускорите получение им того вознаграждения, которое ожидает его, и он обрадуется ему, если же он был плохим человеком, то это зло, от которого вы поскорее избавитесь».
11. Авиценна, Гиппократ, Гален - знаменитые врачи древности.
12. Ураза – байрам – праздник разговения.
13. Хадис - изречение Пророка(да благословит его Аллах и да приветствует!).
14. Дуа - мольба, просьба, обращение ко Всевышнему.
15. Аddio - прощай (с итальянского).
16. Arrivederci - до свиданья (с итальянского).