Глава 2. Неожиданная встреча. Я становлюсь ламой

 

       Первый, которого я встретил на причале, был Кайман. В белом европейском костюме и  шляпе. Он величаво стоял,  расставив ноги в начищенных туфлях,  и дымил сигаретой.
       - Явление Христа народу! - выпучил я глаза. -   Ты откуда здесь взялся? 
       - Пути Господни неисповедимы, - рассмеялся вождь, после чего заключил меня в дружеские объятия.
       А далее сообщил,  что спустя пару недель после моего отъезда, в деревню  наведались иммиграционные власти, начавшие интересоваться  им и мною. Мол, незаконно въехали в страну, а значит, подлежим выдворению.
       -  Это не иначе с подачи американцев, -  нахмурился  я.- Ну и что дальше?
       - Я им сказал, мол, ты уже свалил,  а куда не знаю, после чего мне  приказали убираться из  Венесуэлы, заявив, что в противном случае посадят.
       Ждать, пока они это сделают, я не стал, и когда  власти убыли, дав мне на сборы  двадцать четыре часа, провел ряд организационных мероприятий.
       Для начала назначил Ораху вождем, а Кокои шаманом,  сообщив им, что убываю в  командировку, вслед за чем, прихватив наличность, отправился к сеньору  Мигелю, у которого выяснил, что  ты отплыл в Калькутту.
       Ну а дальше   дело техники. Сначала перелет на Дакар, а оттуда сюда.  Здесь устроился на работу и вот, пришел тебя встретить. - Надеюсь, возражений не имеется?
       - Обижаешь, - потрепал я  друга по плечу. - Ты для меня столько сделал. А я добра не забываю.
       - Ну что? Тогда поехали ко мне? - сдвинул он на затылок шляпу. - Отметим, так сказать, встречу.
       - Нет вопросов, -  сказал я. - Двинули.
       Оставив позади порт, со  скользящими в вышине  стрелами кранов, жужжащими у судов погрузчиками и  снующими там докерами, мы вышли  на обширную стоянку у него, где Кайман  подвел меня к небольшому  «фольксвагену».
       - Мой служебный автомобиль, - сказал, когда уселись в кабину, после чего завел двигатель, и мы выехали в город.
       Калькутта шумела  разноголосицей  уличной толпы, гудела клаксонами машин и непередаваемо пахла.
       Проехав  в  автомобильном потоке, перемежающем автобусами с рикшами   в центр, мы свернули  на одну из  улиц и  остановились  у построенного в европейском  стиле, рядом с древним буддийским храмом, трехэтажного  дома.  Судя по виду, он знал лучшие времена, но выглядел еще довольно прилично.
       - Это гостиница, у меня здесь номер на двоих, - сказал Кайман, когда мы   вышли из машины.
       В затененном прохладном фойе, с допотопной мебелью,   скрипящим под ногами  паркетом и кожаным продавленным диваном, за стойкой администратора  нас встретил  смуглый  пожилой индус  в тюрбане и белой накидке. Вежливо поприветствовав гостей, он снял   с конторки  и вручил Кайману медный ключ с брелоком.   
       На третий этаж мы поднялись по вытертой ковровой дорожке, поскольку лифт в гостинице отсутствовал, прошли по длинному, с рядом дверей коридору и остановились у одной. С номером «54».
       - Силь ву пле*,  - сказал, вождь, - отпирая  ее ключом. - Это мои пенаты.
       «Пенаты»  состояли из прихожей,  довольно просторной комнаты, ванной с туалетом, а также  выходящей на теневую сторону лоджией, увитой каким-то цветущим растением. Издававшим сладкий  запах. Мебель, телевизор и холодильник были шестидесятых  годов, но жилище выглядело чистым и уютным.
      - Так, ты пока располагайся и если есть желание, прими душ, а я  пока  спущусь вниз. Закажу ужин в номер, - сказал Кайман, 
      Сунув  вещмешок в шкаф, я   прошел в ванную, где, раздевшись, с удовольствием  ополоснулся под  прохладным душем, а когда вернулся назад, Кайман,  облаченный в шорты и футболку, доставал из холодильника запотевший  сифон, оплетенный сеткой.
       -  Как насчет содовой со льдом?  - поставив его на журнальный  столик, направился  к буфету.
       -  Не откажусь, - опустился я в кресло.
       Чуть позже, сидя друг против друга  и удобно вытянув ноги, мы попивали колкую, с потрескивающими кубиками льда,  газировку.  Я рассказал  приятелю  о   плавании, а также охоте на акулу, а Кайман о своей работе.
       Так случилось, что во время перелета из Дакара в Калькутту, его соседом в кресле оказался топ- менеджер  одной   местной компании, занимавшейся поставками чая в Европу. После знакомства, узнав, что попутчик знает английский с русским,  он предложил  вождю в ней место переводчика.
       - Работа не пыльная, да  и платят прилично, - сказал  Кайман. - Так, что не бедствую. Жить  можно.
       Потом в дверь постучали, - он  крикнул «войдите!»  и на пороге возник официант  с подносом, в белом дхоти*
       - Мехербани сахиб*,- изобразил он легкий поклон. Вслед за чем   накрыл стол и удалился.
       К горячей  курице с рисом,  рыбе, сыру  и зелени, хозяин добавил  бутылку замороженной «Столичной» из холодильника. 
       - Откуда? -  удивился я.
       - Презент, -  сковырнул колпачок с бутылки   Кайман. -  Помимо Европы, компания работает с Советским Союзом.
       Затем мы  выпили за встречу,  и  отдали дань ужину. Вкусному, но с изрядным количеством перца и других, неизвестных мне специй.
       Между тем на город опускался вечер, жизнь в нем понемногу замирала, зной спадал,  и  мы вышли в лоджию, подышать свежим воздухом.
       Там стояли два бамбуковых шезлонга, мы уселись в них и закурили.
       - Послушай, Этьен, - сказал после недолгого молчания Кайман. - Как ты смотришь на то, если я отправлюсь с тобой  в  Китай?   Индия не по мне.   Здесь много суеты, шума   и к тому же   нездоровый климат. 
       -  Буду только рад, - без колебаний ответил я.  Кайман был настоящий друг, и ему можно было верить.
       -  Только в Китае мы отправимся в особый район, он зовется Тибет, - добавил, взглянув  на  вождя. - И там я  продолжу дело Увааты,  став ламой.
       - Да. В Тибете нас сам черт не найдет, - рассмеялся Кайман. - Хорошо придумал.    Кстати, хочу задать тебе вопрос  (глубоко затянулся сигаретой).
       -  Давай - кивнул я.
       -  Ты русский?
       -  Почему  так решил?   
       - Когда ты болел малярией, то бредил на русском языке и кое - что о себе рассказывал.
       - Например?
       - Что  учился в школе КГБ, а потом служил в контрразведке. И еще. Разное.
       Запираться дальше не было смысла, мне не хотелось обманывать Каймана, и я рассказал ему все. О своей прошлой жизни, смерти и чудесном воскрешении.
       Когда закончил, на  небе взошла огромная луна, более яркая,  чем в Северном  полушарии;  в воздухе  почувствовались запахи речных испарений, а со стороны храма замелькали  тени летучих мышей. Создавая иллюзию потусторонности.
       - Да,  - нарушил долгое молчание  Кайман, выслушав мою историю. - Если бы это рассказал кто другой, ни за что бы, не поверил.
       - Почему? - не согласился я. - В мире  были и есть подобные люди. Например, тот  же  Нострадамус, Мессинг  или  Ванга.  Биографии их весьма туманны, но вполне возможно, что они проживали вторую жизнь. Почему и  стали прорицателями.
       -  Так ты знаешь все события, которые нас ждут? -   вытряс из пачки пару сигарет  Кайман, и мы снова  закурили.
       -  Нет, -   выдул я  дым изо рта.   - Только самые значительные. Ну и те, которые отложились в памяти.  Так что никакого дара предвидения у меня нет. Он укладывается в законы физики.
       - Кроме  встречи с Творцом и воскрешения, - сказал Кайман. - Это какая-то чертовщина.
       - Не скажи,  - снова возразил я. - Об этом говорят   практически все  религии.
       - И какова твоя цель?  Изменить мир?  Или что-либо другое?
       - Мир изменить  нельзя, -  философски изрек я. - Все, кто пытался это сделать, плохо кончили.
       - В смысле?
       - Иисус Христос  пришел  к людям  учить их добру и справедливости. Не вышло. Люди его распяли. Затем это же попытался сделать в своем понимании  Адольф Гитлер, возомнив себя мессией. В результате, убив миллионы, потерпел крах и покончил  жизнь самоубийством.  Сейчас наши вожди  ударными темпами строят коммунизм. Очередная  явная утопия.
Так что никаких иллюзий на этот счет, я не питаю.   
       - Значит, остается «или» -  вспыхнул  напротив светлячок сигареты. - Что ты вкладываешь в это понятие?
       -  Ничего. Я буду предрекать будущее в  меркантильных интересах, а еще водить за нос сильных мира сего. Разных там президентов, королей и генсеков с  миллиардерами.
       - А что? Лично мне это по душе, - заявил Кайман, после чего светлячок, прочертив дугу, исчез.   Словно его и не было.
        Ну а потом мы отправились спать. Утро вечера мудренее. 
        Поскольку побывать в Калькутте и не посмотреть «Жемчужину Востока» мог только  сумасшедший,  к которым я пока себя не относил,  весь следующий день  (это было воскресенье)  приятель знакомил меня с городом.   
        Он был из тех, которые потрясают и очаровывают одновременно.      
        Интеллектуальная и культурная столица Индии являла миру известных  поэтов, писателей и лауреатов Нобелевской премии. Десятки мест в ней представляли бенгальский танец, поэзию, искусство и кино. При этом третий по величине город страны,   уже давно ассоциировал с образами человеческих страданий для жителей Запада.
        Крайняя нищета тесно соседствовала с монументами британской колониальной архитектуры, подавляющее большинство которых находилось в плачевном состоянии.   
        После потери статуса политехнического центра Индии в начале века, болезненного раздела страны в 1947-м  и потока беженцев в результате индо-пакистанской войны, Калькутта стала синонимом упадка и бедности.
        В истории редко случается, чтобы город так остро поносили и клеймили его знаменитые посетители.
        Французский антрополог Клод Леви - Стросс как-то назвал Калькутту «местом всего, что стоит ненавидеть в мире». Американский кинорежиссер Вуди Аллен отметил: «здесь есть сто не внесенных в список заболеваний». 
        Лауреат Нобелевской премии по литературе Видиадхар Сураджпрасад Найпол заявил: «Я не знаю другого города, судьба которого была бы столь безнадежна».
Его немецкий коллега, также лауреат - Гюнтер Грасс, прожив в городе в течение нескольких месяцев, пошел еще дальше и придумал худшее оскорбление из всех: «Это куча мусора, выброшенная Богом».
        И даже будущий премьер-министр Индии Раджив Ганди назвал Калькутту «умирающим городом»,   пожелав, что бы она просто исчезла с лица Земли.
        Первой покровительницей Калькутты была Кали, одна из наиболее почитаемых божеств в индуизме. Ее часто изображают обнаженной, с четырьмя руками и темной кожей. Лицо Кали перекошено гримасой. Гипнотический и пронзительный третий глаз расположен на лбу. Она носит ожерелье из голов мужчин.
        Верующие знают, что богиню разрушения не следует воспринимать легкомысленно. Согласно индуистской легенде, она бесстрашна перед лицом смерти и сознательно предпочла смерть на огне.
        Обезумевший от потери своей супруги, Шива исполнил ужасный танец смерти, и Земля вздрогнула. Дабы воспрепятствовать непоправимому, Вишну метнул магический диск, тело Кали раскололось на пятьдесят два  кусочка и упало на Землю. Мизинец правой ноги приземлился возле реки Хугли. Спустя некоторое время на этом месте возник город Калькутта.
        Другой ее покровительницей являлась Мария Тереза. Католическая монахиня из Албании прибыла в Калькутту в начале  30-х годов,  основав монашескую конгрегацию Сестры Миссионерки Любви для помощи бедным, больным и инвалидам.
        Основанная ею конгрегация вышла за пределы Индии, и впоследствии стала действовать в ста одиннадцати странах мира, обычно, в бедных регионах, а также местах стихийных бедствий.
        В 1979 году Мария Тереза Калькуттская получила Нобелевскую премию мира, а после  Золотую медаль Конгресса - высшую награду США. Спустя шесть лет после ее смерти, эту удивительную женщину    причислили к лику святых. 
        Как Мумбаи и Ченнаи, история города тесно взаимосвязана с колониальными устремлениями «Туманного Альбона». Когда-то гордая столица Британской Индии, Калькутта воскрешает в памяти эпоху английского владычества и чувство затерянности во времени.
        Созданная в качестве важного торгового центра Ост-Индской компании на берегах реки Хугли в конце семнадцатого века, она выросла до самого большого торгового центра Азии, заслужив уже упоминавшееся мною название «Жемчужины Востока».
        Благодаря великолепным викторианским зданиям, декоративным озерам, выложенным из булыжника пешеходным дорожкам, фигурным фонарным столбам  и паркам, Калькутта была полностью европейским городом по своей архитектуре и ощущениям, став излюбленным местом английских колонистов.
        Как столица Британской Индии, Калькутта процветала в течение всего девятнадцатого столетия. Здесь был основан первый современный индийский университет, город стал очагом индийского искусства и литературы.
        Но Калькутта была построена в болотистой дельте, высокая температура, влажность, административно невыгодное расположение на восточных окраинах государства, рост национального самосознания и стремление бенгальцев к независимости, окончательно убедили британцев перенести столицу в Дели в 1911 году.
        Изначально потеря статуса политического центра Индии мало повлияла на экономическое положение Калькутты. Но раздел единого государства на Индию и Пакистан возымело катастрофические последствия для города.
        Количество выехавшего индуистского населения из Западного Пакистана в Пенджаб примерно равнялся миграции мусульманского населения из Пенджаба в Западный Пакистан. Миграция в Западной Бенгалии почти всегда была в одну сторону.    
        Примерно четыре миллиона индуистских беженцев из Восточной Бенгалии прибыли в Западную Бенгалию, загромождая и без того перенаселенную Калькутту.
Был период, когда люди умирали от голода на улицах, формируя образ Калькутты как символа крайней нищеты. Не успела столица штата оправиться от первой волны мигрантов, как началась вторая волна беженцев в результате индо-пакистанской войны 1971 года.
        Ситуация еще больше усугубилась, когда правящая в штате Коммунистическая партия Индии пыталась упразднить феодальную систему землевладения. С того времени Калькутта заслужила репутацию места, непригодного для проживания, превратившись в город ужасающей бедности и дряхлых зданий, с переполненным населением.
С тех пор, когда англичане окончательно покинули Индию, Калькутта надолго погрузилась в царство хаоса и нищеты, грязи и запустения.
        Сегодня, большая часть архитектурного наследия города находилась в плачевном состоянии, монументальные колониальные здания практически не реставрировались. Мох и грязь покрывали когда-то красивые викторианские дома – обветшавшая каменная кладка, облупленная краска и штукатурка, покоробленные солнцем деревянные окна служили ярким свидетельством равнодушия к колониальному наследию.
        Вдали от главных дорог, сточные канавы были выстланы мусором. Ветхие здания Калькутты и хаос его улиц создавали пугающее первое впечатление на приезжих туристов. Третий по величине город Индии   служил ярким свидетельством множества социальных проблем государства.
        К вечеру, изрядно  уставшие, а я переполненный впечатлениями, мы  остановили машину у небольшого  местного ресторанчика  неподалеку от  общественного городского парка, именуемого Майдан, являвшегося предметов особой гордости   калькуттцев. 
        На его обширной, зеленой территории располагались множество игровых площадок и стадионы, мемориал  королевы Виктории   и даже монарший гольф-клуб. А еще в парке щипали зеленую травку коровы с лошадьми, а местные аборигены устраивали пикники и стирали в прудах свою одежду.
        Ресторанчик стоял под сенью арековых пальм, был стилизован в индийском  стиле  и имел  открытую, затененную цветущим жасмином часть, с несколькими пустовавшими столиками.
        - Так, сейчас  подкрепимся блюдами индийской кухни, - сказал Кайман, когда мы уселись за один. Вслед за чем подозвал официанта. Изъясняясь с тем на смеси английского с бенгальским, приятель  сделал заказ, и вскоре блюда стояли перед нами.
        В числе таковых был суп, именовавшийся «дал бхат», состоявший из бобов, томата, риса и имбиря;  креветки, запеченные в горчичном масле, а также горячие лепешки «пури»,  которые мы употребили с большим аппетитом.
        На десерт последовали что-то вроде пирожных  называвшихся  «сандеш», приготовленных из  мягкого творога с кардамоном,  украшенные кокосовой стружкой, а к ним традиционный черный чай, сваренный с молоком и пряностями, именуемый «масала», которого я употребил две чашки.
         - Ну как тебе? -  утирая губы салфеткой, поинтересовался Кайман,  отвалившись на спинку стула 
         - Убедительно, - ответил я. - Кухня у них  явно лучше европейской.
         - Восток дело тонкое, - голосом  товарища Сухова изрек Кайман, и мы громко рассмеялись.
         Далее расплатились, прикупив  увесистый  ананас и бутылку рома «Олд Монг»,  после чего сели в машину, отбыв   в гостиницу.
Там, поочередно приняв душ,  нарезали ананас тонкими ломтями, откупорили ром  и стали верстать план будущего мессианства.
         По нему, для начала,   надлежало изучить вопрос обращения меня в  ламу.   Кайман, в силу  своего атеистического мировоззрения, а также любви к мирским утехам,  таковым быть особо не желал. В связи с чем,  предпочел роль посредника в общении с внешним миром. Как  было на Ориноко.
         По существующим канонам буддизма, стать его проводником  можно было двумя путями. Посвятить себя служению с малых лет, что в силу моего возраста исключалось,  или же  принять «постриг» в  монастыре, где  стать затворником или уйти в мир. 
         Так что оставался второй. Вопрос был в том,  где это проще сделать.
         А поскольку вариантов было три: Индия, Бутан или Тибет, мы остановились на первом. И  вот по каким соображениям.
         Как  следует по Марксу «религия - опиум для народа», а опиум, как известно, товар. И, следовательно, она тоже является  таковым в обществе потребления.
         Индия была колыбелью буддизма, его  здесь было в избытке, чем мы и решили  воспользоваться.
         Короче, следовало найти  храм, которых здесь было немеряно, покладистого настоятеля и реализовать один из принципов  политэкономии: «товар-деньги-товар». Все по науке.
         Избрав этот путь, мы одухотворились, чему способствовал  ром, вкупе  с   ананасом  и на следующее утро занялись реализацией.
         Для начала  Кайман съездил в компанию, где взял расчет, сообщив, что ему нужно срочно убыть в Европу на похороны горячо любимой тети,  затем  вернулся назад, и  мы, плотно позавтракав, отправились в город.
         В ближайшем киоске приобрели  красочный буклет со всеми  буддийскими храмами Калькутты, далее  продали в ювелирной лавке мой последний алмаз,  наняли  рикшу и принялись окучивать религиозное поле.
        Настоятели трех первых, расположенных в центре храмов, выслушав заманчивое предложение, нас корректно, по- восточному  "послали",  и тогда,  пересев с людской тяги на такси, мы двинули на окраину.
        Храмы там были попроще, монахи худые и стройные, а настоятели  сговорчивее.
        С одним из них, похожим на Хотея* индусом с продувной рожей, после недолгой беседы мы пришли к общему знаменателю, и за половину имеющихся у нас средств, он согласился провести обряд посвящения.
        Время таинства было назначено  на следующий день, перед заходом солнца, а для  придания ему торжественности, как полагалось в таких случаях, настоятель рекомендовал привести с собой друзей и знакомых.
        Поскольку же кроме Каймана таких в наличии  не имелось, он обещал посодействовать и в этом. За дополнительную сумму. В результате мы добавили «хотею» еще несколько купюр, а он заявил, что  организует массовку из числа своих монахов с послушниками. 
        Далее  оговорили вопрос моего  нового имени, и в силу преемственности я захотел  назваться  Уваатой. На это настоятель не возражал, и поинтересовался, останусь ли я в храме или пожелаю стать странствующим монахом.
        - Великий Учитель много  странствовал - ответил я. - Хочу повторить его путь. Дабы познать истину. На том и порешили.
        Когда Земля завершала свой очередной оборот, а небесное светило  клонилось к западу, мы с Кайманом прибыли в храм, торжественно убранный по такому случаю.
        Истертые  плиты  внутреннего двора были  спрыснуты водой, окружающие его стены украшены гирляндами  благоухающих цветов и разноцветными лентами. Здесь нас встретили несколько  молодых послушников  в праздничных одеждах, сопроводивших   в главный зал  храма.
        Там, на  ковровом помосте, под  отрешенной статуей Будды, величаво сидел  индус-настоятель, по бокам,  у стен, в смиренных позах стояли два десятка монахов, а в бронзовых подставках ароматно курились  благовония.
        Два послушника, склонив головы, подвели меня к помосту, усадив напротив,  и настоятель   обратился ко всем присутствующим с проникновенной  речью.
Она была по восточному витиеватой, сводилась к прославлению Великого учения  и  приобщения к нему в моем лице, очередного последователя.
        Далее последовало хоровое пение мантр под звуки нескольких барабанов с флейтами, и само таинство.
        Новообращаемому, то - бишь мне,  обрили голову опасной бритвой, после чего раздев наголо, переоблачили  в белую накидку. Затем последовал целый ряд традиционных в таких случаях вопросов. Например, есть ли у меня долги, позволяют ли отец с матерью стать монахом, готов ли я  к аскетической жизни, а также многие  другие.
        На все, смиренно сложив руки на груди и  потупив глаза,  я  отвечал пространно и благочестиво.
        Удовлетворившись ответами  и величаво кивнув жирной головой, настоятель  принял из рук  служки Священную книгу и, неспешно полистав ее страницы, нарек очередного сподвижника  именем - Уваата. Как  было заказано.
        Далее  меня снова переодели, теперь уже в оранжевую одежду, состоявшую из легкого саронга с накидкой, после чего, раскачиваясь как маятник и закатив под лоб глаза «Хотей» выдал  мне первые предписания из двухсот двадцати семи, имевшихся в буддийском каноне, которые в ближайшей перспективе  надлежало выполнить.
        - Непременно, - благоговейно сложил я руки, кланяясь. - Все будет исполнено в лучшем виде.
        После этого  церемониальная часть  закончилась, «массовики» были приглашены в обеденный зал подкрепиться чем Бог послал, а настоятель вместе с еще двумя ламами, а также мы  Кайманом,  прошли в другой,  предназначенный для начальства.
        Там тоже был накрыт низкий стол, с разбросанными у него шелковыми  подушками, на котором стояли разнообразные кушанья  индийской кухни, а к ним местные горячительные напитки.   
        По знаку настоятеля, поджав ноги и сунув подушки под бока, все уселись вокруг, далее один из лам пропел несколько приличествующих моменту  мантр, и все приступили к трапезе.
        Она сопровождалась красочными тостами в честь Великого Будды, его  достойных учеников, а также вновь обращенного.
        В гостиницу, распевая песни, мы с Кайманом вернулись под утро на рикше и сразу завалились спать. Впереди нас  ждали  новые дела  и свершения.