Я впервые восприняла себя как отдельную сущность в тот неповторимо-сакральный момент, когда у меня появилась сестра.
Случайно это или нет? Думаю, нет. Чтоб заработал механизм памяти, чтоб он включился, нужно было соотнести себя с кем-то на твоем же уровне, удвоиться - это раз. Появилось новое в моем лексиконе слово - СЕСТРА!
И второе - надо было испытать зашкалившие по накалу эмоции... Или уже чувства? И их перепад - от вершины и плюса к глубочайшему минусу. Такую мощную волну поднять, чтобы она врезалась в мягкий пластилин детской памяти и обожжённая, застыла рельефом в твоей вечности.
В том августе мне еще не исполнилось трёх лет. До этого дня-черты меня по сути и не было как "человека помнящего". Но случился такой день-просвет - яркий, как лучистое сияние многорожковой люстры в ночи и преисполненный великой радости: мы с бабушкой, няней Аней и ее дочкой - долговязым подростком Галкой - ожидали маму с папой и моей маленькой сестричкой (ура!!!) из роддома.
В доме вкусно пахло пирогами с черемухой и капустой. И лучистое солнце, и невыразимое волнение с утра царили везде и заставляли нас без устали кружить по комнатам и двору. Усидеть на одном месте или тем более, заснуть, как положено трехлетке после обеда, было категорически невозможно.
Бабушка, в яркой косынке, повязанной назад, румяная и стройно-молодая, носилась туда-сюда: то астр лилово-розовых нарежет для вазы, то тарелки еще раз протрет на круглом столе в зале, то за веник схватится.
Мы же с Галкой уже часа два сидели на заплоте - так в Сибири называют деревянный забор из вертикальных неоструганных досок темного оттенка. Точнее, сидела она, Галка. Я же в силу своей малости залезть на него не могла. И только спрашивала - по очереди с бабушкой и няней Аней:
- Ну что, не идут?!
- Нет, не видать - важно, с оттяжкой отвечала Галка. И поправляла то и дело скатывающийся пёстрый шёлковый шарфик на стриженой под мальчика голове.
Томительные, невыносимые минуты равнялись бесконечности. Чем занять себя в ожидании? Нечем! Все силёнки души моей, да и всех нас - четверых разновозрастных женщин - устремились туда: на этот окраинный, грязный пустырь, по которому от центра шахтерского городка од названием Черемхово должны были двигаться родители вместе с моей - моей! - сестрой. Пешком. О такси тогда и речи не могло быть. И слова такого не знали.
Няня Аня - кротчайшее, вполне ангельское создание, как понимается мне теперь, много позже, только вздыхала, бессильно сидя в уголке двора на маленькой скамеечке. Её из роддомов вообще никто не забирал, ни разу. Мимоходные мужья и отцы исчезали, как водилось в наших краях: ссыльные, странные, безответственные мужички только и могли что оставить своё семя на попечение доброй женщине. И тут же мистически раствориться во времени и пространстве навсегда...
Лихая наша Галка, в частности, являлась дочерью сосланного сына гордой и пассионарной Чечни, память о котором практически не сохранилась в нашем семействе и шахтерской округе. Няня Аня же, несмотря на отсутствие кровной связи - милым образом осталась со мной на всю жизнь. О ней есть рассказ у меня - "Тетя Аня или чеченский след". Не сочтите за рекламу, - просто еще один низкий поклон этой святой русской женщине.
Моя подготовка к встрече сестры заключалась в том, что я то и дело поправляла сползающие чулочки под байковым в цветочек платьем и крепко сжимала в руках белого пластмассового зайца – мой подарок новорожденной сестричке. Наверное, его купила и дала мне бабушка, но точно я этого не помню.
Зато не забыть мне вовек того момента, когда Галка, чуть не свалившись с заплота, заорала дурным от восторга голосом:
- Идут, идут!!!!!
Помню, что бабушка моя от этого галкиного вопля столбом застыла на пороге, на крыльце – не могла сдвинуться. Няня Аня под своим белым платочком тоненько воскликнула: «Ой, мамочки!», а я... Я стрелой понеслась к калитке и со взрослой силой распахнув ее, помчалась дальше – по пыльной, неровной дорожке пустыря, протоптанной за лето соседями по улице с названием Степная.
Вдалеке, на повороте этой дорожки хорошо виднелись два силуэта – папы в двубортном темно-синем костюме с прямоугольными плечами и в кепке, а рядом с ним – худенькой мамы в шерстяной кофточке на пуговичках и такой же синей юбке. Потом я узнала, что этот популярный тогда материал назывался габардином…
Силуэты приближались, и я, задыхаясь, летела им навстречу. Кажется, что это совсем недавно - вчера - я не чуяла ног в стоптанных за лето сандаликах под собой. Кажется, что это вчера - меня переполняла бескрайняя, первобытная любовь и поднимало над охладевающей сибирской землёй невыразимое, огненное счастье…
Я добежала, и сердце не выскочило всё-таки из моей тщедушной груди. Папа держал на руках свёрток не помню какого цвета, и я, растерявшись, стала тыкать в этот сверток-кулёк белым зайцем.
"Посмотри, видишь, какой он славный!" – хотела сказать я своей сестре.
Вместо традиционно-взрослого "Здравствуй"...
Тогда мама приподняла уголок одеяльца с одной стороны кулька, и там показалось что-то красноватое и крохотное. Мама и папа что-то говорили, но мне стало ясно одно – мой заяц ей… ему, этому еле видному существу в кульке совершенно не интересен. И не нужен. Так же, как и я сама…
Родители шли дальше. Им я тоже, похоже, была не слишком интересна.
Обида, горечь разочарования, залившая мне сердце сразу же после огромной радости ожидания чуда - всё это решила сохранить моя память. Автоматически...
А дальше я не помню, что было. Будто меня снова не стало… На время.