Станция Осинки

Александр Дубровин 3
           На кухне  в избе Владимир перестелил пол. У входной двери поправил ступеньки. Покрасил в яркий цвет резные наличники на окнах. Машину дров перепилили, теперь вот переколоть надо. Восемь лет не был он у матери в деревне, на родине. После службы в армии,  уехал в большой город на севере и прижился там. Трижды, в летнюю пору, приезжал с женой в отпуск. Теперь развелись. Разменяли квартиру, и живёт Владимир один в однокомнатной. Он корреспондент областной газеты. Дочь замужем. Ему уже сорок пять. Пронеслось время. Дни, месяцы, годы прокрутились колесом, перемалывая мелкие и крупные радости и невзгоды. Перемололось всё в житейскую пыль. Так же колесо водяной мельницы, которая давным-давно стояла на реке за деревней, перемалывало жерновами зерно в муку и пыль.
      По вечерам Владимир ходит от огородов к реке - искупаться. С колхозной фермы ветерок доносит приятный запах навоза. Хочется дышать полной грудью и смотреть во все глаза на луга за речкой, на лесной массив, на жёлтые пшеничные поля. Надоел город с суетливыми людьми, с переполненными по утрам трамваями и троллейбусами, в которых не на кого обижаться, когда тебе наступают на ноги. Владимир купается и долго сидит на берегу, смотрит, как над верхушками сосен пылает багряный закат и от него водная гладь реки блистает золотыми искрами.
      Август - месяц грибной.
              - За грибками в Осинки поди. - Мать, советуя, поправляет на голове цветастый платок, укрывая под ним седые пряди волос. - Наши все оттуда на паровозе ездют…  Пять километров, ежели через лес, напрямки.
              - А там куда ехать?
              - Чай, увидишь, где грибники-то сходют… - Мать стояла в ситцевом платье, в потёртой, залатанной на рукавах шерстяной кофте. Лицо морщинистое, заботливое, родное. Деревенская труженица, крестьянка-колхозница. Сколько таких, не обласканных судьбой, пожилых женщин сидит на лавочках у старых изб в русских деревнях. В прошлом -  и сила, и желания, и азарт жить. Осталось терпение и последняя радость: по вечерам - закатное солнце над седыми головами и досужие разговоры.   
              - Завтра с утра и поеду, - согласился Владимир и про себя ласково передразнил мать: «Сходют, ездют».
      Утро показалось прохладным. Снизу от реки поднимался густой синеватый туман. Придерживая висевший на плече короб,  Владимир свернул на укатанную машинами песчаную дорогу, что коридором тянулась через лес. Над высокими соснами светлело небо. Деревня Осинки - на бугре. К железнодорожному пути прижались платформа и деревянный, когда-то крашенный в синий цвет,  вокзальчик. Под крышей, над входной дверью, криво прибитая вывеска с выцветшими буквами: «Осинки». Внутри зальчик с несколькими лавочками, с побелённой печкой, с расписанием движения поездов на стене и с окошечком кассы.
      Владимир протянул в окошко деньги, спросил билет до третьей станции, в сторону города. Миловидная светловолосая женщина улыбнулась. Приятное белое лицо и глаза синие, как два крохотных озерца. Владимир смотрел удивлённо: «Вот ведь нечаянная радость, как солнце в небе из-за туч выглянуло».  Пробивая билет, она стала серьёзной, и он заметил в глазах заботу, а на лице печать усталости. «Ей сорок - сорок пять лет, - определил Владимир.  - Узнать бы о ней, может, не замужем». Она ему приятна и, значит, нужна.  На такой бы, наверное, женился. Владимир вышел на платформу. Настроение сделалось радостным, бесшабашным, и день занимался солнечный. С группой грибников доехал до нужной остановки.
     Он привёз полный короб белых и подосиновиков. Вывалил их в сенях на пол перед матерью. Весь вечер, переполненный радостной неведомой силой, он, яростно размахивая колуном, колол дрова. А утром, с корзиной, шагал через лес к Осинкам. Опять в кассовом окошке разглядывал милое, желанное лицо. Из помещения кассы в микрофон она объявляла о прибытии поезда и о длительности стоянки. А тут вышла в зал в тёмно-синей железнодорожной форме: юбка, пиджак и белая блузка. Чуть полноватая, невысокая фигура.
              - Поезд подходит, - произнесла она, - у нас энергию сняли, объявлять не буду, - и развела руками перед пассажирами, сидящими и стоящими с сумками, вёдрами, корзинами.
      Владимир смотрел ей на руки - есть ли обручальное кольцо. «На правой, - разглядел он и поморщился. - Замужем». Он сразу помрачнел. Уже не радовало солнце, встающее над вокзалом, не радовали оживленные разговоры грибников в вагоне.
      В полдень он привёз грибы, безразлично вывалил их в сенях на пол и ушёл купаться на реку.
      Утром он снова шагал к Осинкам. Решил не ездить в лес, а поговорить с ней и, может быть, сказать о своих чувствах.
      Отошёл от платформы поезд, и в верх по небу полезло солнце, опустел вокзальчик. Владимир шагнул к окошку кассы, когда в зал вбежали мальчик лет семи и девочка постарше. За ними ввалился мужик с рыжей шевелюрой на голове, в старом свитере, потёртых джинсах и резиновых сапогах. Мужик бесцеремонно открыл дверь в помещение кассы, и вскоре все они, вместе с  ней, прошли через зал мимо Владимира, и мальчик взглянул на него с любопытством - наивным и почему-то сиротливым взглядом. От вокзала направились они в деревню. Владимир двинулся следом. Зачем - он уже не знал, ведь у неё муж и дети. У крайнего дома на лавочке деревенские парни пили водку и закусывали. С рыжим они поздоровались, а когда Владимир поравнялся с ними, спросили закурить.
               - Нет, - отмахнулся он.
               - Чево? - подошёл один, коротко стриженный, в футболке. Резкий удар в лицо. Щеку как обожгло. Владимир отшатнулся. Рванувшись, схватил  нападавшего за руку.
               - Сопляк, я же тебя об коленку сломаю.
      Подошли еще трое - все пьяные. В доме распахнулось окно, выглянула пожилая женщина.
               - Вы что же к человеку пристали, ироды?
               - Всё путём, тёть Зин. - Парни повернулись, пошли к лавочке. - Как здоровьице?
      Владимир сплюнул, развернулся и - мимо вокзала, через лес, домой. «Зачем он шёл? - не давали покоя тоскливые мысли. - Там семья. Слух пойдёт - вся деревня знать будет».
      Дома он собрал свои вещи в спортивную сумку. Побрился и потрогал синеющую под глазом опухоль. Потом, выплескивая из себя злость и безысходность, ожесточённо колол дрова. Переколол и, пока не стемнело, уложил их в поленницы у забора.
               - Собирался ещё недельку пожить, - плакала мать.
               - Я приеду, - обнимал её Владимир.
      Утром, когда от реки плыл по воздуху синий туман и дымкой стелился над лугом, он укатил на рейсовом автобусе в районный центр.
      Через пару дней осиновские старухи на лавочках обсуждали на разные голоса свежие новости:
                - Опять этот пьянь Колька Татьяну избил…
                - Ведь брат родный, алкаш несчастный.
                - Видать у неё денег занимат, а она не даёт, тоже ребятишек двое - кормить надоть…   
      Татьяна, та женщина, которая работала в кассе на вокзале, жила без мужа - давно развелась, а кольцо носила на правой руке, потому что с безымянного пальца левой руки оно слетало. Воспитывала двоих детей. По соседству жил брат её, рыжий Колька. Владимир, которого под стук вагонных колёс увёз далеко на север скорый поезд, так и не узнал обо всём этом.