Письма в никуда. Продолжение

Луиза Кипчакбаева 2
ХШ
"С  первым   снегом!  Хорошо –то  как на  улице.  А  помнишь,  как мы  учили  в школе: 
Вот  моя  деревня, вот  мой  дом родной,
Вот качусь  я  в санках  по горе крутой, 
Вот  свернулись  санки  и я  набок – хлоп!
Кубарем  качуся   под  гору в сугроб 
И  друзья-мальчишки,  стоя  надо  мной, 
Весело  хохочут  над  моей бедой
Сегодня  воскресенье  и  вся  твоя  семья  дома.  Жена хлопочет  у  плиты,  жарит  вкусные  оладьи. Дети собирают  на стол. Ты приходишь из магазина с  покупками  и  мальчишки  бегут к тебе  навстречу с возгласами: «Папка  пришел!» Оранжевые  мандарины, клубничное  варенье  в вазочке  на  тарелке  пышная  горка  оладьев,  жена  разливает горячий  чай  в пиалы.  Вы весело  обсуждаете планы  на  этот  выходной   и  затем  ты,  как глава семьи  говоришь: «Идем  кататься  на  лыжах  в  лес!»  Представляю  как  это  здорово,  когда  ты  не один,  а  рядом  с тобой  дорогие  и близкие   люди. 
Береги  это  счастье!
 XIV
Добрый день, дружище!
Хотя для меня ни день, ни вечер уже не могут быть добрыми. Дни уходят, исчезают - кап, кап, кап... Куда? Мир потерял все краски... Я иглой не попадаю в вену. Руки др-ро-рожат. Дрянь дело. Насколько меня хватит?
Становится невыносимо жутко и хочется зарыться, как страусу, головой в песок, чтобы никого не видеть, ничего не слышать, не говорить.
Я уже не могу без наркотиков, стал их презренным рабом. "Никуда от меня не денешься, и не вздумай открещиваться ", -  злорадно насмехается надо мной Бес с иглой. А ты знаешь, я теперь почти каждый день колюсь. Кошмар! С каждой дозой удовольствие становится слабее, а желание - сильнее. Гляжу на себя в зеркало и жуть берет. Труп ходячий... Расправа над самим  собой идет жестокая. Все, тупик, все, баста, приехали!
Сил бороться у меня уже нет. Такая ломка начинается - боже упаси испытать тебе это. Судороги скручивают тело: ни ходить, ни лежать невозможно. Скачет пульс.
Такой нестерпимый зуд в венах, что хочется вырезать, искромсать их. И длится ломка несколько дней. Представляешь? Нет слов, чтобы описать эти кошмарные мучения.
А наркотики надо доставать с каждым днем все больше и больше. Цены на них галопируют. А за копейку дружки готовы выгрызть глотку. Все вещи из дома распродал. Деньги проширял. Куда мне теперь податься. Что же делать? Что? Воровать идти? Все гнетет, удручает. Беспросветный мрак заслонил от меня весь мир, ка­жется, что ничего, кроме муче­ний и кошмара, на свете нет. Я совсем не хочу жить. Для чего мне жить, зачем? Я уже ни на что не надеюсь, зацепиться мне в этой жизни мне не за что. Смерть для меня желаннее жизни. Уж лучше никак, чем вот так. Знаю что самоубийство - тяжкий грех.
Вижу, что письмо мое получи­лось злое, безысходное, сумбурное - прости. Но и молчание мое тебя обижает. В письме мои сокровенные мысли, то, что думал и чувствовал, то и написал. Я решил поделиться своими дума­ми только потому, что меня ты не знаешь и вряд ли мы когда ни будь свидимся. Это, наверное, и к лучшему. Встреча со мной не доставит тебе радости. А жизнь дарована для радости, - сказал один поэт, помнишь?
Ну что ж, бывай здоров! Ответа не жду.

XV

Я обречен... Все равно подо­хну на игле. Кто раньше ступил на эту дорогу, тот быстрее достиг­нет финала. Этот страшный фи­нал неизбежен. Нервы расшатались. Не могу... Не могу уже больше... Если бы ты знал, как я озлобился, я способен только на подлость по отношению к людям, особенно живущим лучше меня.
Не делай возмущенного лица! Не кипятись! Не надо! Успокой­ся. А ты что бы делал, если узнал бы страшную правду?
Петр, этот барыга, знаешь, так нагло и цинично сказал мне, что у него есть "крыша"  и  один начальник, который вместо того, чтобы сжигать конфискованные наркотики, продает их ему, Петру.
Замкнутый, порочный круг! Абсурд. И мы я этом круге живем, мечемся, барахтаемся и бессильны что-либо изменить. Боже ты мой, получается, что все бессмысленно, нелепо, ненужно. Где искать правду? Я мечусь, страдаю... Где найти ответы на мучающие меня вопросы? А Петр бахвалился - не стыдился...! У него не дом, а какая-то лавка. Ребята, не таясь, заходят и покупают свой пакет. И соседи наверняка все знают. Петр разбогател страшно, до невозможности, что окружающие смирились, привыкли ко всему этому. Петр сам не колется. Свою жизнь ох как бережет. Я видел там совсем юных девчонок.
Так больно видеть их. Глупые, доверчивые, как мотыльки, они - летят на этот ложный, пагубный отсвет, еще не зная, еще не ведая, в какую бездну он их ведет. При виде этой ожиревшей, откормленной туши понимаешь, что заглохла, зачерствела душа Петра. Его уже ничем не проймешь. Он все измерил выгодой, деньгами. Ему наплевать, что рядом кто-то...
Ничего у меня не осталось. Вот только это небо. Сегодня утром я смотрел на небо. Будто видел его впервые. Какое оно высокое, доброе. Там успокоение, забвение, отрешенность от всего мирского... А здесь зло на каждом шагу.
Догорает маленькая свечка, ты дунь на нее и пусть же она погаснет, все равно неминуем конец...!
И как же больно и прискорбно,  что никто не узнает, что она была, горела - но зачем, для чего?
Еле тлеет огарок свечи."

Продолжение следует

автор Луиза Кипчакбаева