Говорят, время лечит, но не людей, которых называют "дети войны". Собранные здесь воспоминания очевидцев различного возраста и социального положения тревожат душу и сердце коротким словом - "война".
Из воспоминаний Виталия Титова, педагога-музыканта, члена Союза театральных деятелей России.
Его величество детский сад
Когда началась война, мне шел четвертый год - от горшка два вершка, но наше поколение "горшечников" уже кое-что смекало: отцы уехали далеко воевать с фашистами. Эх! Что может быть интереснее, чем "воевать" - скакать верхом на деревянной лошадке с шашкою в руке, стрелять из "пулемета" и орать во все горло? Только мамки с бабушками не разделяли наших восторгов, вздыхали, украдкой платком промокая глаза.
С появлением на улицах искалеченных дяденек, до нашего сознания стало доходить: на свете творится что-то страшное.
Всю войну, до победного сорок пятого, воспитывался я в круглосуточном детском садике номер тридцать, что и ныне у подножия Карадырской горы.
Наши матери и бабушки, наравне с "бронированными" мужиками, бились в горячих цехах комбината по двенадцать часов, выдавая непростые сверхнормы. А мы, их дети и внуки, находясь в нашем втором доме, окруженные теплотой и заботой, открывали мир прекрасного и интересного. Здесь царил покой и уют, наполненный ребячьим смехом, визгом. Окружающие нас были мудрыми тонкими педагогами-психологами - от музыкального руководителя до малограмотной ночной няни бабы Паши.
Тут я начал формироваться как личность, отсюда берёт начало мой путь в большое искусство. И этим я обязан ему, детскому саду военной поры.
…За "немецким" магазином в киосках мы покупали жареную кровь животных на противнях. Она напоминала деликатесный и калорийный холодец. Здесь можно было вкусить прелесть пирожков из неповторимого ароматного ливера (сорок копеек за штуку) или устроить дома пир, разогрев их до розоватой аппетитной корочки на сковородке.
А ярко-оранжевый золотистый "петушок" на палочке доставался нам с сестрой после похода мамы на "малый базар", располагавшийся на задах нашего дома, или "большой базар", что находился на одиннадцатом участке. Лакомство пахло ванилью и еще чем-то вкусным: до сих пор ощущаю аромат…
Мама и после войны долго закупала все впрок: приносила домой пачки соли, десятки коробков спичек…
Бои регионального значения
Навсегда запомнил День Победы на небольшом пятачке - площади перед гортеатром. Сейчас уже не верится, как небольшое пространство могло вместить тысячи людей. Кукурузник, летящий над ликующей толпой, разбрасывал праздничные листовки, которые расхватывали и зачитывали до дыр.
Пацаны постарше нас на пару лет воевали с ровесниками Карадырки за право утвердиться на горе с одноименным названием. Схватки были нешуточные, с применением самодельных пик и пугачей-"поджигов", имевших серьезные последствия. После "боев местного значения" мы рисковали изведать происки агентуры враждующих сторон. Один из таких агентов поинтересовался, за кого я болею.
"За Щитовые", - отвечаю - и получаю в ухо. Чуть позже, на вопрос другого парнишки, разумеется, выбираю Карадырку и зарабатываю роскошный фингал. Не желая больше испытывать судьбу - третьему встреченному признаюсь: не тутошний я…
Из воспоминаний поэта Александра Павлова:
"На "четырнадцатом участке" я появился на свет божий, не заорав, но трудолюбиво засопев, окунулся в грозный послевоенный мир.
Как-то раз отец, танкист Уральского добровольческого корпуса, завязав бинтом левый, выбитый на фронте глаз, посадил меня, пятилетнего, на раму велосипеда и поехал рыбачить на "Песчанку".
Ехали мимо "скрапной". За версту были видны колоннады цеха, над кранами которых громоздились горы металлического лома. Кстати, и велосипед-то был собран здесь! Денег дома "лишних" не было.
Под колоннадами можно было найти и раму велосипедную, и колесные обода, и рули.. А покрышки и камеры уже начали появляться у утильщиков и артельщиков. И потому не завидовали тогдашние пацаны ребятишкам состоятельных родителей, чинно катающимся по дворам и улочкам на магазинных велосипедах.
Потом скрапная площадка превратилась для нас в настоящий арсенал, где мы "надыбывали" не только патрончики, но и искореженные "вальтеры" и наганы, доставали даже боевые "лимонки". Отловом нас нас, голодранцев, занимался какой-то хитроумный мужик, выстригавший ржавыми ножницами посередине башки волосы и мазавший это место солидолом: дабы родители знали, что их отпрыск мотался на "скрапную" и проследили - не заимел ли он в своем арсенале палаша, шашки, штыка-ножа, а то и пистолета. В подбитых танках тогда и много другое можно было найти!... Бывали случаи находок в раскорёженной технике жутких останков погибших. Самые ушлые доставали гранаты-лимонки, порой подрываясь на них.
Не помню, кто, но притащили в класс разряженную "лимонку", "подшутили" над молодой учителкой - выкатили гранату прямо к доске. Я и сейчас помню смертельную бледность на ее лице. Уж такая "плоская шуточка" получилась. Но она ничего не сказала ни директору, ни завучам. И нам, придуркам, было во сто раз стыднее...
Прохладное счастье
Алла Зилинская вспоминает:
"Праздником для нас было мороженное, которым торговали перед кинотеатром, такое неповторимое и вкусное !
Ничего более изумительного я не помню за всю последующую жизнь и сегодня. Волшебством нам казался процесс расфасовки этого прохладного счастья, а продавец , с ловкостью фокусника, завораживал и очаровывал. Тетенька в руках держала металлический стакан с подвижным донышком на ручке, на которое выдавливалась круглая вафелька , затем вся ёмкость стакана заполнялась мороженной массой, пахнущей ванилью , сверху накладывалась ещё одна круглая вафелька, и снизу вся порция выталкивалась подвижным донышком стакана вверх , ловко подхваченная продавцом, попадая, наконец, нам в руки . И мы, держа пальцами за вафельки, начинали облизывать всё вокруг них, чтобы только последними их съесть, хрустящие ещё, но пропитанные подтаявшим от наших языков, мороженое. И это, кустарным образом сваренное лакомство , в памяти осталось,навсегда.
Копилка
С кино связано много воспоминаний ,ставших неотъемлемой частью нашей жизни. Нам, детям, разрешалось кино раз в неделю и выделялись средства из семейного бюджета. Моя ближайшая и любимая подружка Броничка не получала денег на кино даже и раз в неделю. Её мама содержала двоих детей и средств совершенно не хватало даже на еду. Я старалась за неделю скопить вожделенные три рубля на лишний билет для подруги . Иногда помогала копилка, подаренная папой, в целях воспитания чувства бережливости,которого мне не хватает и сегодня. Копилки, в виде свинок, кошечек, грибочков, толстых и пузатых, для большей вместимости, были, обычно, глиняными или из папье – маше, имели сверху одно входное отверстие с прорезью. Копилка должна была разбиваться, после её совершенного наполнения. Поэтому я у каждой очередной копилки выпиливала в донышке отверстие, чтобы добывать чуть появляющиеся недельные накопления. Затем я тщательно заклеивала дырки до следующей попытки. Поэтому моим детским копилкам не суждено было быть наполненными полностью ..."
Наша военная жизнь
Рассказывает ветеран труда Галина Чуркина: "Приходили в магазин рано утром,ждали, когда привезут хлеб. А его привозили иногда с двухчасовым опозданием.. Все ждали... Женщины садились на пол, что-то вязали, а мы, ребятня, играли на улице. Как только подходила машина с хлебом, неслись в очередь.
Пока идешь домой, нюхаешь хлеб: какие он издавал запахи! Хотелось отломить, хоть крошку, но мы не смели: дома все делили по кусочку..."
Самое распространенное и сытное блюдо военного времени - затируха. Рецепт ее прост: в чашке растирали муку, опускали ее в кипящую воду, где варилась картошка.
Ели супы из крапивы, лебеды с картофелем, лепешки из той же мерзлой картошки.
Школьников часто привлекали на уборку урожая в колхозы и совхозы.
Ветеран труда Нина Левшунова рассказывает, как их, школьников, отправили убирать прошлогодний проросший ячмень.
"Работали самостоятельно, без взрослых, несколько дней. Вывозили нас в поле, оставляли муку, топор, котел и коробок спичек.Воду для еды брали из луж, процеживая через косынку, затирали немного муки, добавляли собранную кислятку или "заячью капусту". На костре пекли ячмень, ели его, но потом маялись животами".
Они еще не знают...
Ольга Анцупова рассказывает:
..Они послушно глядят в объектив: кто - строго, кто - спокойно, а кто-то озорно улыбаясь… И только один пацан, крепко прижимая к себе кошку, враждебно нахмурился – видимо, в оголодавшем Ленинграде его единственную память о счастливом прошлом уже не раз пытались у него отобрать…
Они глядят – везунчики, уцелевшие во время бомбежки под руинами своих домов. Совсем маленькие и чуть постарше. Те, кто уже помечен горькой печатью горя на лицах, и те, кто еще не осознал до конца, что происходит. Они еще не понимают, что эта фотография с пометкой « 15 июня 1942 года детский дом № 22 Московского района Ленинграда" должна по замыслу взрослых помочь разыскать их. Потом. Когда мы победим и Ленинград снова заживет мирной жизнью. Когда вернутся с фронта их отцы – ведь других родственников у них уже не осталось…
Они еще не знают, что эта фотография никогда не пригодится. Что через несколько дней они, стоящие на палубе катера с огромным красным крестом-оберегом, видным с высоты бреющего полета фашистских бомбардировщиков, станут мишенью для немецких асов. Сначала их начнут расстреливать, залетая сразу с трех сторон. А когда эта забава наскучит, один из самолетов сбросит на палубу истекающего кровью катера две бомбы…
Моей маме,Надежде Федоровне Масленниковой, повезло - она оказалась на другом катере в числе выживших детей. Их всех довезли до Сызрани и разместили в детских домах или соседних районах. В 2009 году война все-таки догнала маму, сдвинув осколок бомбы у сердца. После ее похорон я нашла дневник, куда она незадолго до смерти записала все, что запомнила - фрагменты той проклятой войны глазами ребенка...
Они послушно глядят в объектив...
Не помню своей фамилии
Рассказывает Элла Комиссарова, профессор государственного университета: "Я с мамой ехала в грузовой машине из горящего Смоленска, на станцию, чтобы эвакуироваться на Урал.Налетели самолеты, и машину накрыло бомбой. Как мне потом рассказали, маму убило сразу, а меня, без сознания, занесли в поезд. Сколько я была без памяти, не скажу. Помню только, что меня, маленькую, как и других детишек, окружили особой заботой и вниманием взрослые, на остановках, заглядывающие в вагон, чтобы, хоть чем-то, угостить нас. В детском доме города Черноисточинска Свердловской области я сказала, что меня зовут Эллой, а возраст установили с помощью медицинского эксперта, поставив в графе "Родители" прочерк.
Меня удочерили в 1944 году и воспитали эвакуированные, приемные родители Лягушины,Марфа Семеновна и Яков Григорьевич.После удочерения они еще полтора года пытались найти моих близких родственников, но безуспешно..."