(Понимаю, что отзыв сумбурный, но какой уж есть).
Начинается роман со смерти Маруси (1975 год), трёхмесячный Юрик, а Норе надо участвовать в похоронах и быстренько что-то забирать из квартиры покойной – она и взяла ивовый сундучок с какими-то письмами и бумагами. Старушка на похоронах плачет и говорит оправдательную речь (позже выяснится, что это Ася, последняя подруга Якова). В конце книги генеалогическое древо семьи Осецких, похоже – самой Улицкой. Подготовка покойной к похоронам: деловитый сын Генрих, в котором (по описанию) ни капли искреннего горя (м.б. потому что маме 85?), а желание быстрее с этим разделаться. Нора – театральный художник прежде всего – украшает гроб гиацинтами, походя морщась от пошлости гвоздик, суеты соседок, в первую очередь пытающихся что-то урвать даже из похорон (винегрет из своих овощей при выданной для поминок приличной суммы, что-то вынести из комнаты покойной, поторопить близких родственников быстрее убраться, чтобы успеть пошуровать в оставленном помещениим до прихода участкового, задача которого комнату, переходящую к государству, опечатать). О Марусе, похоже, искренне пожалела лишь та самая Ася.
И вот начинается сюжет – записки Якова Осецкого, дедушки главной героини Норы. Ему 20 лет (1910 год), он ведёт дневник и с ходу «Мысли о дарвинизме: теория эволюции органической жизни представляется мне в виде главной оси, от которой идут разветвления. Представители существующего животного мира располагаются на концах, из центральной оси нам известны не все, так как виды переходные не долговечны. Исполнив свое назначение (если о таковом вообще можно говорить), т. е. послужив ступенью к другому виду, – они исчезают. Самым интересным вопросом является отыскание места человека на этой таблице. Есть ли он переходная ступень для чего нибудь другого (например, к сверхчеловеку Ницше), или он занимает место на каком нибудь конце разветвлений, что обуславливает более молодой возраст его как органического вида. Сейчас мне пришло в голову такое решение этого. Если мы будем размножать какое нибудь животное, очень быстро размножающееся, например, низшие или простейшие, или бактерии, то через некоторое время мы можем получить сотни поколений, последние поколения в силу закона эволюции уже будут, может быть, резко отличаться от первых. Заметив, через сколько поколений появляется разница, зная, сколько времени нужно для того, чтобы одно поколение выросло и сумело давать жизнь другим, мы сможем вывести отношение между возрастом жизни и периодом появления отличий. Это отношение можно применить к жизни человека и узнать, когда могли или смогут появиться у человека такие отличия, при посредстве которых мы сумеем определить, где его место в родословной существующих и существовавших видов. Теорийка эта вытекает из того, что я предполагаю прямую пропорциональность между возрастом человека и периодом, по истечении которого он может давать жизнь другим. Теперь же, после того, как я написал все это, у меня сейчас же есть возражение. И даже тогда, когда я дописывал предыдущую страницу, я уже знал, что когда кончу “теорию”, я напишу возражение. Дарвин доказал только закон эволюции органической жизни, прибавив к нему еще свое объяснение этого: теория естественного подбора. Вставить в систему эволюции и человека Дарвин не решился. Сделал это Томас Гексли, признав (по происхождению) ближайшим родственником человека – обезьян. На самом деле неверно. Дарвин часто повторяет: “Происхождение человека от какого нибудь низшего животного неопровержимо. От общего родоначальника произошли и обезьяны”. Вот, пожалуйста, опять эволюция.
Или вот запись о возникновении сбоя при игре на рояли, у которого в силу его темперированности (не знаю, что это) верхние и нижние тона не совпадают… В итоге: «Маленькая ошибка нарастает и в контр-октаве превращается уже в диссонанс». Это рассуждение о постепенном переходе консонанса в диссонанс? А не о генетическом сбое в организме, если перейти к ассоциациям? И вывод: «Вообще на почве темперированности рояля можно разные «фокусы» делать». Ага, тут рукой подать и до манипуляции в живых клетках. Или вот: “Там, где молчит слово, – там говорит звук. Безсильная в передаче акта воли, музыка может глубоко и интенсивно раскрыть внутреннее состояние человека, передать чистую эмоцию”.
А вот очень понятное: “Вы, господа, не можете себе представить, как тяжело человеку, когда ему некуда идти. Человеку нужно куда нибудь уходить”. Даже Достоевский, самый мрачный, тяжелый из писателей, устами Мармеладова говорит про тоску одиночества. Даже гигант Достоевский не выдерживает ужаса одиночества!..»
В «Лестнице…» внимательно отслеживается хронология. Похоже, Улицкую интересует ещё и наследственность – Яков в письмах из армии (1913 год) много рассуждает о театре и его условности, а Нора с Тенгизом (в 1986-ом) ставят «Кармен» (спектакль), в котором Кармен – палач всего, что с нею сталкивается живого, воплощение необузданной свободы и … Зла.
Одновременно слушала «Всё течёт» В. Гроссмана и читала «Лестницу…».
От Гроссмана впечатление соразмерности его таланта с Толстовским – так скрупулёзно он описывает происходящее с отдельным человеком, что проникаешься его горестями и радостями (рассуждения об участи женщины в лагерях – это же чудовищно, что такое: арестовали за недоносительство и «уравняли в правах» с мужчиной. Гроссман говорит – мужчине было легче там. Всё описывает – нечеловеческие муки физические и нравственные у существ, не приспособленных к подобным физическим и психическим нагрузкам, природой не приспособленным. (Ладно, у кого сила духа и здоровье – железные, но это единицы – Гинзбург, та же Алла Андреева, Ариадна Эфрон). Но основная масса женщин ведь ломалась, гибла, сходила с ума, вешалась. И это в своём государстве, которого задача защищать своих граждан!).
А вот Улицкой это не дано – она описывает страдание через внешние жесты – «сжала виски ладонями, прижала руки к горлу», и ими не проникаешься. Читаешь, никак не сочувствуя страдающему или радующемуся. Просто следишь за развитием событий (довольно витиеватым) с персонажами. При втором чтении начинается недоумение – а зачем это параллельное описание истории деда и внучки? Как эти истории меж собой связаны, кроме родства героев?
Похоже, как вот бывает художник вставляет в картину свой портрет, так Людмила Улицкая в роман, поводом к написанию которого послужили письма её деда Якова Улицкого, вставила и историю свою и своего окружения – родных и близких. Причём она (что вполне понятно для мемуариста) очень хотела зафиксировать отдельные детали или происшествия, которые ей пришлось переживать или наблюдать, и она их помнит, как вехи (взрыв гормонов пятнадцатилетней Норы, постановки спектаклей, рождение Якова младшего, перипетии с Юриком – музыкальные, американские, поход на маяк, театр теней Тенгиза, сидение в отделе КГБ над папкой с делом Якова Осецкого, смерть матери и отца, Юрик маленький – его замечания и словечки…).
После первого прочтения (в покетбуке) я её купила и уже внимательнее прочла на бумаге.
При повторном чтении роман мне понравился меньше, чем при первом. Уловила, что очень много успела забыть из первого прочтения – там я сюжет отслеживала, а тут пыталась всё же связать вместе эти два узора – Яков с Марусей и вся их жизнь, и Нора с её близкими. И никак не могла понять – зачем это всё надо было в один роман пихать – два ведь сюжета. Общее лишь Нора, да и то из-за сундучка с письмами деда. Не будь писем – ведь ни одного ручейка из одного сюжета в другой.
Но в конце Улицкая всё же попыталась читателю объяснить – почему эти две книги слиты в одну: «…у Юрика с Лизой родился сын. Норин внук, который внес совершенно свежее счастье – Нора разглядывала малыша и угадывала в нем течение предшествующей жизни: круглые брови Амалии, собранный рот Генриха, пальцы Витаси и Лизины светло-карие, азиатского покроя глаза – от Лизиной бурятской бабушки… И все это уходило вглубь и вдаль, туда, где изображение лиц с помощью солей серебра еще не придумали, в дофотографический мезозой, когда стойкие изображения оставляли только художники с разной точностью глаза, разными дарованиями и воображением». «Но кто он, мой главный герой? Яков? Маруся? Генрих? Я? Юрик? Нет, нет! Вообще ни одно из существ, осознающих свое индивидуальное существование, рождение и предполагаемую и неминуемую смерть. Можно было бы сказать – не существо, а вещество с определенным химическим составом. Но можно ли назвать веществом то, что, будучи бессмертным, обладает свойством меняться в каких-то своих коленцах, поворотах, радикалах… Скорее сущность, не принадлжещащая ни бытию, ни не-бытию. То, что блуждает в поколениях, из личности в личность, что создает самую иллюзию личности. Бессмертная сущность, записанная кодом, организующим смертные тела Пифагора и Аристотеля, Парменида и Платона, а также первого встречного в трамвае, в метро, в соседнем кресле самолета… Он тот, кто вдруг мелькнет узнаванием, смутным чувством прежде виденной черты, поворота, подобия – может, у прадеда, у односельчанина или вовсе у иностранца… Значит, мой герой – сущность. Носитель всего, чем располагает человек, – высота и низость, смелость и трусость, жестокость и нежность, и страсть к познанию. Сто тысяч сущностей, соединенных известным порядком, образуют человека, временную обитель всех личностей. Вот оно, бессмертие. А ты, человек, белый мужчина и черная женщина, идиот, гений, нигерийский пират, парижский булочник, трансвестит из Рио де Жанейро, старый раввин из Бней-Брака, – только временный дом…»
Одним словом, объяснения нет – просто ввела историю своих деда и бабки в очередной роман про ещё одну современную женщину, мало чем отличающуюся по жизненным установкам от Тани из Кукоцкого или Медеи: независимой, умной, идущей своей и только своей дорогой.
Часть книги - эпистолярная история отношений Якова и его семьи, вкрапленная в историю страны и в эпоху, когда талантливый и очень жизнелюбивый еврей постоянно, как волк, натыкался на красные флажки – туда нельзя, тут спрячься; когда – дай ему свободу – он столько пользы людям принесёт, а уж как с ним будут счастливы его близкие! Иному читателю это навряд ли будет интересно. Она и меня-то стала раздражать – что ж это такое! Куда он не устроится, рано или поздно попадает на нары или в ссылку. По письмам – это такой многопотенциальный, такой одарённый (музыкант, экономист, литератор, политик, наконец), а ходу не дают! И неисчерпаемый оптимист. И после второго прочтения у меня закралось сомнение – всё ли так было на самом деле? Почему в нём разочаровалась влюблённая жена, да так, что даже запретила хоронить себя с ним рядом. Сын… Объяснение, что из-за отца Генрих не попал в авиацию и потому его не любил – не выдерживает никакой критики. Что-то в жизни Якова было не совсем чисто, но автор романа, конечно, этих деталей не раскрыла.
Ну и история Норы. Почему тут два романа объединены в один – мне не понятно. Ведь по существу – кроме Норы – у этих двух линий нет ничего общего (ну кроме чисто поверхностных деталей – смерть матери, снохи Якова, корзина с письмами). Она вставляет «связочки» в виде наследственных талантов – музыкантские способности сына. Сама к театру прибилась – наследство от бабушки. Но эти связочки – тонюсенькие, слабенькие. Вот и создаётся впечатление – один роман про Якова, а другой - о театральном художнике и режиссёре.
Прослеживается мелодия – каждый человек уникален, хотя и имеет в своей истории и натуре проблески чего-то, чему предпосылки заложены предками. Но не надо мешать и пытаться воздействовать. Главное – не мешать. И если твой сын, в конце концов, становится наркоманом – рук не опускать, а вызволять, и всё образуется. Всё всегда образовывается, какие бы кульбиты личность не вытворяла. И пусть расцветает сто цветов – школьницы с 9-го класса занимаются любовью, женщины заводят детей, не оглядываясь на - есть ли мужчина в доме или нет. Осуждать мать за позднюю любовь, презирать отца, вести беспорядочную половую жизнь… но быть творческой личностью, преданно любить ещё одну творческую личность и в этом видеть смысл своей жизни.
Кстати про творчество читать интересно.
В книге наброском расписываются концепции нескольких театральных постановок («Три сестры», «Король Лир», «Скрипач на крыше»… И этот гениальный режиссёр грузин (Тенгиз) исходит из принципа: «…надо ставить так, чтобы мир закончился твоим спектаклем…». А Туся (преподавательница Норина) говорит: «Сегодня спектакль должен придумать режиссер, художник, чтобы работали не слова сами по себе – кто этих слов не знает? Каждый школьник знает! И вся ответственность сегодня на них, на режиссере и художнике. Актер сегодня больше исполнитель, чем создатель. Про гениев не говорю! Но их – на пальцах… Во всякого рода классике сегодня важно именно режиссерское решение».
Мы в Питере были на новом «прочтении» «Укрощения строптивой». После «Лестницы…» мне хоть стало ясно – зачем на сцене Александринки было всё, что там было.
«Нельзя ставить, как уже ставили!» - кричит Тенгиз.
А почему нельзя? Каждое новое поколение с удовольствием, мне кажется, посмотрит историю Катарины и Петруччио такой, какой её задумал Шекспир – в тех декорациях и в тех костюмах. Приятельница восхитилась интерпретацией «Короля Лира». Я же, посмотрев бы в театре вот это молодение Лира, вышла бы в недоумении. Абстракция меня восхищает только одним – сочетанием красок. Искать смысл – 100% - это будет мой домысел, сроду не проникну в замысел художника. Так и тут – эти современные постановки средневековых пьес с княгинями в джинсах и мобильниками вместо вееров – ну, ищут режиссёры пути самовыражения, скучно им идти по протоптанным путям, но поколения-то сменяются. А Шекспир вечен. Так и ставь пьесу про предательство детьми отца – тема вечная, а что голым пришёл – голым и уйдёт, так – это ж испокон веков известно. Мысль – то не оригинальная. И при чём тут «Король Лир»?
А мы смотрим «Укрощение строптивой» и ищем там Шекспира, который в словах, вообще-то. А нам дают режиссёра и его решение. А в решении не король Лир с его историей (узнаваемой, потому что старой, как мир, но в каждом поколении возраждающейся – «старикам здесь не место, будь ты хоть король, хоть не король» – о чём и долбят нам уже более четырёхсот лет: что вы творите, люди, со своими отцами? Опомнитесь!), а, оказывается, «перевоплощение плоти».
Или Кармен-палач... Или уходящие вверх евреи в «Поминальной молитве» (там её почему-то назвали «Скрипач на крыше» - ну, может и есть такое название. А уж как там про Захарова и его спектакль у Улицкой… Не знаю. Не согласна. Как ни идёт по ТВ с Леоновым – всё время смотрю. И у нас он шёл лет 15, и всё время переполненные залы. И никаких уходящих в небо евреев).
Хоть не ходи в театр!
И об очень непростых отношениях Норы и режиссёра, психологически в романе необъяснимых. Этот Тенгиз!.. Да и Нора с её сексуальной, в общем-то, неуёмностью – с 15-ти лет! Эта линия, хоть и описана подробно (да ещё вставлены друзья, какой-то полуподпольный муж, сын – как бы аутист… Кстати, эта американская история мне живо напомнила недавно прочитанный «Щегол» Донны Тратт – изнанка американской жизни: наркомания, свобода до погибели), но история Норы какая-то клиповая.
Больше всего меня, конечно, заинтересовали идеи Гриши Либера про клетку – как биокомпьютер с программой, записанной в ДНК. Вот этот кусок: «Что такое вообще информация? Еще недавно считали, что это сведения, передаваемые друг другу устно, письменно или с помощью каких-то сигналов от человека к человеку. Была создана теория информации – передача может осуществляться не только от человека к человеку, но от человека в автомату, от автомата к автомату. И есть алгоритм – система правил, по которым она передается для решения задач разного уровня… Подобные алгоритмические процессы присущи и клетке! И при этом совершенно не важно, как мы понимаем этот процесс – как способ общения материальных объектов или же будем считать, что сама клетка использует различные материальные объекты для своего существования. Главное здесь, что информация и материя не существуют независимо друг от друга. Жизнь клетки проявляется через работу ее информационной системы. Ее можно сравнить с игрой симфонического оркестра, в которой принимает участие композитор, дирижер, музыканты, музыкальные инструменты, партитура и даже электрик, который освещает ноты… Да, это хороший пример, должен быть тебе понятен как музыканту. Композитор сочиняет музыку – алгоритм игры – и записывает ее – программирует или кодирует – в виде партитуры с помощью нот – специального алфавита – в долговременную память, то есть, на бумагу или в память компьютера. В партитуре содержится информация о начале и конце музыкального произведения и о том, что и как должен играть каждый музыкальный инструмент в определенный момент времени на протяжении исполнения произведения. Все!
Гриша сиял глазами, морщинами, смуглой лысиной и каждым волосом своей жидкой бороденки:
– Все! Ты понимаешь, кто здесь композитор? Творец! Партитура написана Им с помощью Текста, записанного с помощью ДНК! Потому что ДНК – азбука Творца! И вот теперь объясни мне, почему твой отец шарахается от этой простой истины как черт от ладана? Это же очевидно! Творец создал Закон, но он и сам подчинен своему Закону. Мироздание осмысленно и многоуровнево. И на каждом уровне постижения есть свой предел. Эта многоуровневость описывается разными способами во всех религиозных системах, и отсюда следует принципиальная познаваемость мироздания. Пойми, если Мироздание познаваемо, то его можно моделировать. Твой отец, который занимается программированием, и лучше всех это делает, отказывается принять Автора всей партитуры! Это непостижимо! И этому есть только одно объяснение: его работа принадлежит следующему уровню, а сам он, личностно, находится на низшем! Но я не могу заставить его совершить прорыв! Каждый это делает в одиночку!» А вот зачем вся эта бодяга Творцом затеяна, да ещё какая роль в этой пьесе у мозга, ведущего себя, как выясняется, совершенно не зависимо от своего носителя – тут надо думать.
Или вот: «смерть – не сбой программы, она заложена в программе. У Творца ничего не пропадает. Каждая человеческая жизнь – Текст. И этот Текст нужен почему-то Богу! ... Каждый человек Текст! Тайны заканчиваются! Двадцатый век расправился с половиной вечных вопросов, просто люди об этом не задумываются! Все живое – Текст, который пишется три с половиной миллиарда лет, от первой живой клетки до родившейся неделю тому назад моей внучки – во исполнение заповеди “Плодитесь и размножайтесь!”. И это единственный способ читать и воспроизводить Божественные Тексты! Их реализовывать! Вся информация, собранная человеком за его жизнь, поступает в общее хранилище – память Господа Бога! … Лучший компьютер, который создал Творец, – живая клетка! Нельзя сделать лучше! … Мозг сделан не из сети нейронов – элементарных единиц, а из сети мощнейших молекулярных компьютеров! … Именно человеческое сознание – единственное место в мироздании, где тексты могут соприкасаться один с другим, взаимодействовать, порождать новый текст, новые смыслы! Это и есть – “По образу и подобию!” Человек подобен Творцу именно в этом – в умении создавать новые тексты! ... Любой текст – форма существования информации! Жизнь на земле следует понимать как текст. Божественный Текст, который не нами написан! Творец – это Информация. Дух Божий – это Информация! Душа человеческая – фрагмент информации! “Я” – фрагмент информации! Жизнь – не способ существования белковых тел, как Энгельс дотумкал, а способ существования Информации. Белки денатурируются, а информация неуничтожима. Смерти нет! Информация бессмертна! … Еврей – модель человека. Как любая модель, с упрощением. Все люди, в каком-то смысле, должны стать евреями. Адам Кадмон, первоначальный человек, духовное явление человеческой сущности, первообраз духовного и материального мира. Но сегодня мы понимаем, что “духовное” есть синоним “информационного”. И человек сотворен, как считает раби Акива, – и я с ним согласен, – по образу Адама Кадмона. То есть это была модель, которая реализовалась в рамках Творения!»
Ну и ещё одно замечание, по ходу высказанное Витасей: «Уверен ли ты, что на этом этапе эволюции не возникает новое поколение людей, суперчеловечество, которое будет представлять собой гибридный продукт? Вон, Мартина мать десять лет ходит с кардиостимулятором, наш сосед Джереми искусственной рукой закапывает глазные капли, а что сегодня умеют делать разного рода роботы, могу тебе не рассказывать. Сегодня перспектива вполне очерчена, я не люблю давать определений – но, по смыслу, мир вступил в новый этап: идет гибридная эволюция. Ты же понимаешь, что объединенное с компьютером человеческое сознание – качественно новый продукт…».
Вот в этих высказываниях для меня основная ценность романа – популяризация научной идеи, сочетающейся с объяснением влияния Творца на человеческую жизнь: любая судьба – написанный Кем-то текст. И перспектива "гибридного" человека...
Хотя на сюжет эти идеи никак не влияют.