Друг.
Я часто вспоминаю своего друга, который был. Его уже нет. И вот это « был и уже нет» в такие минуты встаёт передо мной, как незримая граница между жизнью и небытием. И какая же она узенькая – эта граница - полосочка! А путь к ней длинный и тяжкий, даже если ты, как и мой друг, живёшь не очень долго на этой земле.
Друг мой, Юрка, был очень красив. Всегда. И в раннем детстве, и в юности, и в зрелости. Музыкально одарённый, если можно так выразиться, сверх меры, он ещё обладал весёлым лёгким нравом и необыкновенным чувством юмора. Из его уст всё было смешно. Юмор сквозил в каждом слове, в мимике, в голосе, в повороте головы. Мне кажется, что даже похоронную речь ( Господи, прости!) он смог бы при желании озвучить так, что окружающие надорвали бы животики.
Родители наши дружили смолоду. И я знала его с горшка. Он был старше меня на четыре года и дружил с моим братом Димкой. Они были ровесниками. Я, конечно, была влюблена в него по уши, но никакого интереса и, вообще, кроме скуки и досады, никаких чувств в нём не пробуждала.
Но сейчас не об этом. Сейчас о Юрке. Он пел по ресторанам и свадьбам, трижды женился, разводился и гулял, как ветер свищет, не только от жён, но и от любовниц. Женщины его просто боготворили. Он брал в руки гитару, и выводил:
Michelle, ma belle
Sont les mots qui vont tres bien ensemble,
Tres bien ensemble.
I love you, I love you, I love you,
That's all I want to say,
Until I find a way
I will say the only words I know
That you'll understand.
Он зачаровывал слушательниц, им, в буквальном смысле этого слова, сносило крышу.
Про его похождения ходили легенды, да и рюмку он мимо рта тоже не проносил. Вечно влипал в какие-то истории, получал неоднократно по морде от обманутых мужей, а так же от жён этих мужей, тоже, в свою очередь, им обманутых. Не жизнь, а триллер. Опять же выпивка каждовечерняя, ресторанная раздрызганная жизнь…
К тридцати годам Юрка решил наступить на горло собственной песне и отойти от ресторанного пения и регулярного пьянства в совершенно противоположную рабочую сторону. Он окончил курсы водителей автобуса и работал на маршруте. Каждое рабочее утро проверка на алкоголь и на артериальное давление держали его в узде. Ослаблялись поводья только в пятницу.
Тогда он бежал к родителям, где всегда был обильный стол, песни до утра и выпить - «пей – не хочу!». Мы часто собирались за столом этого гостеприимного и весёлого, какого-то совершенно открытого дома. Я уже упоминала, что матери наши тесно дружили. Я знаю, что моя мама без Райки (Юркиной мамы) больше трёх дней дышать не могла. Они бегали друг к другу за выкройками, обменивались секретами вывязывания замысловатых узоров на свитерах, и подушечками, вышитыми гладью.
А по пятницам у красивой Раисы накрывался необычный в своём изобилии стол. Всё было готово к спевкам. Сама Раиса пела, как райская птица, несмотря на то, что сигарету из рук почти не выпускала. Голос лился прозрачным и чистым ручейком. И все пели, ели и пили до самого утра. Тётя Рая, пережившая ребёнком блокаду, больше всего на свете боялась голода. И она как будто доказывала самой себе, что голод - это страшный сон. И так, как у неё накрыт стол сегодня – будет всегда. И большой круглый стол покорялся, и стоял насмерть под бременем закусок.
Выпивку обеспечивал Раин муж, колоритный коренной петербуржец, весёлый дядя Валя. Дядя Валя прекрасно пел, владел гитарой, был похож на артиста Филиппова и носил гордое звание свободного художника. По правде сказать, художник был свободен только от таланта, но, тем ни менее, служил при Доме Офицеров Флота. Писал праздничные транспаранты и афиши про заезжих гастролёров. Не работа, а мечта!
Со своей творческой работы дядя Валя приносил какой-то подозрительный жёлтый спирт под кодовым названием « чимергес». Спирт припахивал бензином, но пился легко и благородно, не оставляя тяжёлого похмелья. Откуда в творческой мастерской художника такие залежи чимергеса и, главное, для чего он там, в мастерской нужен, спрашивать у дяди Вали не приходило никому в голову. Есть и, слава Богу!
Я пить это жёлтое чудовище не могла. Я бы скорее погибла. И для меня в резном красного дерева, старинном буфете всегда была припасена наливочка или красненькое. В моём организме было столько счастья, веселья и дури, что мне требовалось только пару бокалов вина. Для запаха и видимости соучастия.
К тому времени, когда происходили эти события, мы с Юркой оба были уже свободны от брачных уз, но ещё не расхватаны по второму кругу.
Наши мамы, слушая, как мы поём в дуэте лирические песни, сквозь призму выпитого стопарика, страстно желали нас поженить. Они считали, что мы будем идеальной парой. Оба молодые, красивые и сладкопоющие. Видимо, они думали, что наша жизнь так и перенесётся из большой гостиной вместе со мной, с Юркой и с гитарой прямо в мечту, и мы будем в ней парить, совершенно не задумываясь о хлебе насущном.
И вот начиналось очередное сватовство. Каждая из сторон расхваливала свой товар, всё шло строго по заведённому регламенту. Мама хвалила меня, превознося мои сомнительные достоинства до небес. Тётя Рая, конечно, превозносила Юрочку с его неповторимым голосом Тома Джонса.
Постепенно переходили к запрещённым приёмам, типа: « А твоя-то дочь! Знаем мы… Да ей за счастье…» И, конечно, « Что может дать моей дочери твой бабник и лентяй? И не отдам я за него свою чистую и непорочную…» Мама забывала, на минуточку, что дочь уже побывала замужем, и у неё имеется сыночек.
Но обе уже были в своей стихии, назревал очередной скандал. Я понимала, что торжественная часть окончена и тихонько прокрадывалась в коридор. Но тут, откуда ни возьмись, на меня сваливался Юрка и тащил в свою комнату, жарко шепча в лицо, что нам надо репетировать. Я уже давно на эту удочку не ловилась. Мне хватило одного раза.
Тогда я была молодая, зелёная совсем и очень доверчивая. Он ставил мне голос и учил дышать животом. Для начала он меня уложил на диван животом к потолку, и началось обучение.
Окончилось оно для Юрки несерьёзными травмами в районе паха, и серьёзными - в районе его божественного лица. Тётя Рая бегала к маме. Грозилась упечь «эту шалаву» в тюрьму. Но к следующей пятнице они помирились и опять мы пели за столом, в сопровождение двух гитар. Дядя Валя вёл соло. Юра был на басах с мужественным шрамом над бровью.
Так что, я разговоры про наше совместное будущее серьёзно не воспринимала, хотя прекрасно понимала, что такого красивого, блистательного парня судьба мне во второй раз не предложит. Понимала, но ничего сделать с собой не могла. Любить я могла его только как друга или очень близкого родственника. К примеру - брата.
Видно, я переболела им в детстве, как дети болеют корью. Переболели и забыли. И эта болячка обычно не возвращается. Эта моя первая несчастная любовь пришла ко мне, когда мне не было и пяти лет. А Юрка и мой братик уже были взрослыми солидными второклассниками.
Я бегала за ними хвостиком и мечтала о Юрке. А они от меня шарахались как чёрт (не к ночи будь он помянут!) от ладана. И всё старались спихнуть меня на младшего брата Юрки, белоголового и нежного Саньку. Он был на год старше меня, поэтому считалось, что объединяя нас в отдельную команду, они не нарушают родительский наказ: «малую не оставлять одну» и одновременно убивают двух зайцев. Зайцы - это мы с СанькОм. А я за это ненавидела симпатичного и покладистого Саньку.
Я всё надеялась и ждала. Ждала, ждала и дождалась!
Как-то мой предприимчивый братик привёл домой ватагу друзей, объяснил им, что они уже вошли в возраст, и пора бы им приударить за девочками. Но целоваться в этой компании восьмилеток не умел никто! Учиться было решено на мне. Но я тоже была не из покорных! Я могла визжать и царапаться, кричать «караул», я, вообще, много чего могла. Но я, молча, и стоически переносила прикосновение чужих мокрых губ, зная, что меня ждёт награда. Скоро очередь дойдёт до Юрки Васильева.
Но тут меня подстерегло разочарование и немыслимое унижение. Юрка целовать меня категорически отказался, презрительно при этом объявив:
– Не… Я не буду. Она сопливая!
Это было чудовищным враньём! Мой курносый нос был сух и горяч, как сухарик из духовки. Я была ранена этой ложью навылет. Медленно и мучительно, годам к четырнадцати, претерпев ещё не одно унижение, я излечилась от любви, а заодно частично рассталась с иллюзиями.
И вот я толкаюсь от стенки к стенке в тесном коридорчике их квартиры, а на ноги мне камнем бухается толстый кот Барсик, в лицо горячим языком тычется пёс Феликс, слизывая помаду и румяна. А сзади подпирает нахальный Юрка с упрёками в моей музыкальной безграмотности, и больно щиплет за святые места. Тут выходит взрослый Санька и, молча, выпускает меня на волю. И я вылетаю птичкой, в очередной раз освобождённая от постановки голоса, лёжа.
Ни оскорблённой тебе добродетели, ни досады, ни не дай Бог, ненависти я к Юрке не чувствую. Я чувствую только, что он мой родной и тёплый зарвавшийся друг.
Жизнь катилась своим чередом. Я уехала в другой район города. К маме приезжала часто, а вот до Васильевых уже руки, то есть, ноги, не доходили. От мамы узнавала свежие новости, передавала приветы и обещала всенепременно, в следующую же пятницу приехать к Васильевым на спевку.
А у меня закрутился роман с одним, ну таким дураком - ни в сказке сказать, ни пером описать! Но мы же слепые, когда кровь в жилах бродит молодым вином. И вот бегу я на автобус к нему на свидание.
Принаряженная и торжественная, как рождественская свеча, я впрыгиваю в автобус, который должен меня доставить до остановки «Мечта». Бросаю взгляд на кабинку шофёра, а там Юрка с сосредоточенным и сердитым выражением лица. На нём, на лице написано: «Сдались мне эти галеры?» Короче, с одного взгляда понимаю, что Юрку снова тянет на вольные хлеба.
Я пробираюсь к кабинке и начинается что-то несусветное. Юркино лицо озаряется радостью, он забывает, что он при исполнении. И начинает мне рассказывать всякие байки. Мочевой пузырь у меня в смысле смеха не в самом идеальном порядке. Может подвести. Я стараюсь направить беседу в мирное русло и спрашиваю, как там поживают наши мамы-подружки?
Этот злодей, видимо, нарочно, чтобы я ни на какое свидание (это я уже похвастала) не попала, делает лицо, которое может делать только он, угоняет брови куда- то под русые кудри и изрекает:
– А чё им сделается-то, старухам нашим? Ухожу во вторую смену, уже сидят за столом и только и слышно:
– Кушай рыбку, птичка!
– А ты кушай птичку, рыбка!.
Прихожу вечером:
– Вон из моего дома! И чтоб ноги твоей!..
– Отныне и до века! Проклинаю!
Твоя хлопает дверью и уходит. Моя грозит ей вслед кулаком и плачет.
Поел, лёг спать, встал, отжался, умылся, сбегал к ребятам. Возвращаюсь перед работой домой.
– Кушай рыбку, птичка!
– А ты кушай птичку, рыбка!
– И так уже третий день. С ума посходили. Это они всё переживают, что мы не вместе. Я тебе точно говорю!
И он начинает мне рассказывать, какого я в его лице мужика просрала. По его словам, так передо мной харизматичный пассионарий, как минимум. И « люблю, женюсь, рожу тебе сына!». Цель достигнута! Я складываюсь от смеха пополам, тушь течёт, помада к свиньям и бельё уже не сказать, чтобы с верёвочки. Для разврата я уже не гожусь ни по каким параметрам. Выхожу из автобуса. Перехожу на противоположную сторону, возвращаюсь домой и рыдаю. А счастье было так близко!
На Юрку я почему-то обиделась. К Васильевым долго не заглядывала на спевки и чимергес.
А Юрка, тем временем, потихонечку, стал в свободное время опять лабать по ресторанам. От алкоголя воздерживался. Утром выходил на линию как огурчик. Так что с опасным для жизни пьянством он, считай, почти расстался.
Деньги появились серьёзные. Юрка обрастал вещами, как гриб плесенью. При таком сравнительно трезвом образе жизни Юрка становился несколько жадноватым. Но не в глобальном смысле этого слова. Друзьям в долг давал, страждущему на опохмелку тоже не отказывал. Но за обретённые жизненные блага трясся до обморока.
Квартира была набита видиками - шмидиками, стерео аппаратурой, дисками необыкновенной ценности. На стенке висел огромный « Шарп». Уходя из дома, Юрка постоянно боялся, что кто-то из минутных друзей и посетителей вломится в его пещеру и унесёт сокровища. О его благосостоянии знал весь район. Он не мог не похвастать редкими записями и дисками. Ему скучно было наслаждаться этим богатством без зрителя.
Выпив в выходные кружку пива, он тащил в гости в дом того, кто оказывался под рукой. А под рукой оказывался разный люд. И кто их знает, что у них, у пьяниц, на уме? Юрка серьёзно стал задумываться о постановке сигнализации в квартире.
Сигнализацию решено было поставить хитрую и в обход ментов, поскольку он догадывался, что половина квартирных грабежей происходит с ментовской подачи.
Друзей был полный город. Поговорил. Договорился. Приехали и поставили. Система гениальная. Уходя, включаешь сигнализацию. Лёгким движением руки нажимаешь кнопочку, утопленную в дверном косяке, и «не извольте беспокоиться!» чалишь по своим делам. Возвращаешься домой, открываешь ключиком заветную дверцу, снова нажимаешь на кнопочку, и всё в полном ажуре.
Если в дом прорвался тать и кинулся к твоим сокровищам, то сигнализация, про которую этот тать ни сном, ни духом, ровно через две минуты взвоет, что твоя Има Сумак! Прямо - пожарная команда на срочном выезде. Вор обескуражен и в панике бежит, бежит, бежит!
С мастеровыми Юрка пропутешествовал в пивную, где долго и тщательно проставлялся. Балагурили, стучали сухими рыбинами по столам. Всё, как у людей. Распрощались светло и радостно. Юрка поспешил к дому, обременённый литрами тремя, а то и четырьмя, пива.
На полпути к дому приспичило по малой нужде – хоть плачь! А до дома ещё пилить и пилить! С горем пополам он добрался до родной двери, крутанул ключ, вошёл, и, скрестив ноги стал мелкими куриными шажками пробираться к туалету.
И тут вступила Има Сумак в дуэте со всеми аварийными службами белого света! Юрку отбросило звуковой волной к стене, он бросился на дверь с отчаянием самоубийцы, заметался в страхе и панике, нащупывая спасительную кнопку. Но её не было! Не было и всё тут!
Страх, обида и разочарование выплеснулись на пол Ниагарским водопадом. Юрка стоял на четвереньках, чавкая ногами в мокрой луже, и пытался найти кнопку. Кнопки не было нигде.
Но тут дверь раскрылась и в комнату вплыла фея. Что? Кто? Откуда? Фея быстро сообразила, в чём дело, нашла кнопку, руководствуясь отчаянным мычанием Юрки, и отключила сигнализацию.
Оказалась, фею он сам вчера срисовал в автобусе, сидя за баранкой и успел между остановками её полностью очаровать, всучить адрес и пригласить к себе домой на прослушивание совершенно исключительной музыки, знатоком коей ей и представился.
Из романа, конечно, ничего не вышло. Фея готова была принять его любым. Но гордый Юра сразу её возненавидел, несмотря на её стройные ноги и белокурый окрас! Он не мог ей простить того, что она стала невольным пусть, но все же, свидетелем его чудовищного унижения.
Историю эту мне рассказал сам Юрка в одну из наших совместных посиделок. Но рассказал уже с присущим ему юмором и с лёгким сожалением о блондинке. Длинноногие блондинки всегда были его слабостью, а это ещё была и прехорошенькая.
Вскоре я вышла замуж. К Васильевым заходила редко. Прийти туда с мужем не представлялось возможным. Муж не терпел конкуренции и был ревнив , как мавр. Да ещё скор на расправу. Заводился с полуоборота. Бил противника пудовым кулаком в лицо и шёл дальше. А так - парень хороший, плохого слова не скажу.
Юрка тоже женился, но не на блондинке с километровыми ногами, а на кривоногой армянке. Конечно, брюнетке. Но лицо она носила красоты неописуемой, тонкой и яркой. И ещё, Юрка сильно хвастался жаром их ночных свиданий. Говорил, что жена у него - чистый огонь в постели.
И всё же, изредка, раз - два в год, я попадала за их стол. К песням, обильному угощению и чимергесу.
Спевки несколько видоизменились. Обсуждение нашей с Юркой возможной совместной судьбы ушли в преданья старины глубокой.
И с появлением армянки в лёгком воздухе прокуренной гостиной повисло что-то жадное и неискреннее. Объяснить это было невозможно. Это можно было только почувствовать. Но былая расслабленность и спокойствие души таяли в пронизывающем и осуждающем взгляде армянки Мануш. Ей всё это не нравилось однозначно. Какого чёрта она таскалась за Юркой на вечеринки эти? Я не знала, но догадывалась.
У Мануш был тяжёлый, почти трагический опыт первого замужества. И муж, в первом браке ей попался до такой степени непутёвый - нарочно не сыщешь.
Какая кривая вывела практически непьющую серьёзную Мануш на этого типа - одному Богу известно!
За семь лет супружеской жизни он присутствовал в семье ненадолго. Месяц погулять между двумя посидеть. Но это был ещё тот месяц! Пьянки, драки, измены. Горяч он был и задирист необыкновенно. Мой муж со своим пудовым кулаком казался мне рядом с ним ангелом небесным.
Родне Мануш мужа даже не имела возможности предъявить, ибо в гости его можно было привести, только захватив с собой стальную складную сетку. И чтобы прутья в ней были частые - частые. Пропускали бы только рюмку и ложку с закуской. Именно ложку и ни в коем случае не вилку! Ни Боже мой! Но и это полной гарантии безопасности окружающих не гарантировало.
Об этом мне рассказала на одной из посиделок русская мама Мануш, которая в нашу компанию вписалась просто идеально. Она была нашим литературным гуру. Знала много прекрасных стихов. Обожала Давида Самойлова, Мандельштама и, конечно Ахматову. Читала прекрасные стихи, слегка раскачиваясь и прикрыв веками очи.
Еле унеся ноги от мужа, Мануш осталась с голой попой и с маленьким ребёнком на руках. И! О! Слава городскому транспорту, в автобусе познакомилась с симпатичным и весёлым Юркой, который не то, что драться, но и ссориться-то толком не умел. Он с налёта влюбился в свою пассажирку, и уже спустя месяц она переехала в его двухкомнатную квартиру.
Затеяла в ней нешуточный ремонт, всё переделала, подвинула стены. Короче, перекроила квартиру полностью. Не тронула только печально знаменитую сигнализацию, которая была Юркой отключена. При Мануш сигнализация приступила к своим прямым обязанностям. Вся семья, включая маленького сына Мануш, прошла курс молодого бойца. Юрка кручинился, конечно, не надеясь на свою ловкость и память, но перечить не посмел.
Дальше события развались со скоростью рапидной съёмки. Мануш родив Юрке сына, пыталась скрутить мужа с в бараний рог. Юрка хватался за свободу и бунтовал. Страсть к красивой армянке разбавлялась запоями и загулами, пока не сошла на нет.
Мануш занялась каким-то колбасным бизнесом, Юрка уволился из автобусного парка и осел на её плечах. Жена на работу - к нему компания.
Компании разные, бедовые. Приходила Мануш, разгоняла маргинальных гостей, выливала водку в мойку. Пошли скандалы.
А в один из дней Мануш, придя со своей каторжной работы, застала на полу пьяного Юрку и голые стены. Квартира была разграблена. Разорена под ноль. И ничего не надо было отключать. Всё отключил сам хозяин, приведя к себе гостей.
И куда идти? И где искать защиты? Это стало последней каплей в их отношениях. Мануш выставила Юрку с одним чемоданчиком. Благодаря последним гостям, делить им было нечего, кроме квартиры. И поскольку Мануш осталась одна с двумя сыновьями, Юрка вернулся под родительский кров.
А дальше всё покатилось как ком с горы. Тяжело заболел дядя Валя и уехал к сестре в Питер умирать. Там и умер, на своей любимой Петроградской стороне.
За ним, не пережив и не простив предательства мужа, ушла певунья Рая. И одинокий Юрка покатился по наклонной быстро и неумолимо. Ушла с торгов квартира. Юрка с младшим братом, Санькой, оказались в притоне , на самом дне.
Это случилось не в один день. Были годы тихого спивания, моя мама носила им еду, брат пытался пристроить на работу. Но всё это было непродуктивно.
Последний раз я увидела его на привокзальном развале. Он продавал каменную соль, загребая её алюминиевой кружкой из пластмассового ящика, стоящего прямо на земле. Соль была какая-то грязно-жёлтая. Грязно – жёлтым было и когда-то милое, прекрасное лицо Юрки. Рядом стояла длинноногая и худая женщина, в прошлой жизни, видимо блондинка, и грязно ругалась матом. Это был финал.
Я стояла вдалеке, больше всего боясь, что этот чужой человек с огромным раздутым лицом узнает и увидит меня. И плакала, плакала, плакала…
Плакала обо всём сразу. О своей детской нелепой любви, о промчавшейся моментально молодости и об этом распухшем, цвета жёлтого чимергеса когда-то родном лице…
Michelle, ma belle
Sont les mots qui vont tres bien ensemble,
Tres bien ensemble.
I love you, I love you, I love you,
That's all I want to say,
Until I find a way
I will say the only words I know
That you'll understand.
1.10 .2016.