УНЫЛАЯ ПОРА
«Осенью боюсь зимы: вдруг она навсегда».
Даже в добрые времена я встречал осень с тревогой и уже с середины августа начинал с безнадежной обреченностью ждать неизбежных холодов и завидовать африканским аборигенам, считая, что по метеоусловиям мы более негры, чем жители жаркого экватора. Было бы любезно с их стороны предоставлять Климатическое убежище жителям северных провинций.
Шутки шутками, но отсутствие работы и зарплаты, а рыбалка и, соответственно, мой небогатый заработок подходят к концу, рождает мысли очень не радостные. Надежды получить работу, и летом достаточно призрачные, с наступлением осени тают вместе с теплом.
Машина плавно идет проселком. Позади густым шлейфом вытянулась пыль, что создает ощущение скорости. Колеса катятся мягко, однообразие природы не раздражает, и умиротворение опускается на душу.
Закуривая, я отвлекся, а когда снова глянул на дорогу, метрах в двадцати перед машиной мчался громадный ушастый заяц. Азарт захлестнул, и, придавленная ногой, коснулась полика педаль газа. Одним глазом я посматривал на спидометр, стрелка перевалила за шестьдесят, и только тогда расстояние до зверушки стало сокращаться. Десять метров, пять, три… Заяц присел на задние ноги и нырнул в кусты, а я едва не свернул следом.
Расступилась лесополоса, справа зазеленели озимые, и не далее сотни метров знакомые силуэты – дрофы. Машина менее привычна для птиц, чем трактор или комбайн, они начали отходить в глубь поля, побежали, взмахнули крыльями и полетели. Стоя на обочине, закурил, провожая взглядом, пока полет не превратился в посверкивающую изнанкой крыльев полоску. Удивительно красивое зрелище в степи.
Пруд — бывший овраг, ограниченный плотинами. Русло извивается змеей, как на низменных северных реках, но для наших мест десять поворотов на версту – нонсенс. Зато прятаться от посторонних глаз удобно, и я завел машину под берег: привычка не афишировать свою деятельность, ставшая второй натурой.
Спустился к воде по крутому откосу, и на меня бесшумно набросился рой слепней – обратная сторона заветерья. Когда отмахиваясь и убивая десятками летучих вампиров, выбрался на ветерок, белая майка оказалась сплошь в кровавых пятнах.
Серьезная рыбалка и развлечение мало стыкуется, называть ее удовольствием может только очень легкомысленный человек. Ежедневно я провожу в лодке по четыре-пять часов: постановка, проверка, съем сетей, полтора часа переборка, столько же на дорогу, и ночевка в холоде и сырости, и постоянный недосып, и непреходящий стресс от незаконности моей работы.
В пруду много линя, встречаются экземпляры до килограмма весом, однако первой почти у самой лодки взрывает воду щука – мой любимый хищник. Ловить щук на жерлицу, живца или блесну – сплошное удовольствие из-за ее потешно-бестолковой жадности.
Однажды крупная щука ухватила мою плотвичку-живца, и мы добрых десять минут играли в перетяжки, пока она догадалась проглотить наживку, а я смог сделать подсечку. Слегка приподняв шнур, ухватил рыбину за спину и бросил в лодку, выдернув сеть из зубастой пасти.
Характерная примета «бабьего лета»: на смену жаркому дню приходит холодный вечер. Как предвестник наступающей ночи протянулись от камыша широкие усы по воде – навстречу лодке плывет ондатра. Стараясь не зашуметь погреб без плеска, но за пять метров крыса резко сворачивает в камыш и минует лодку, с треском продираясь вдоль берега, потом выбралась на чистое и, как ни в чем не бывало, продолжила путь.
Зверушка совершенно меня не боится – это приятно, и я заботливо проследил, как она минует сеть, готовый помочь, если потребуется. Убивать ондатр в сетях для меня удовольствие из последних, но порой приходится: оставить живой – поставить крест на сети, а выпутывать руками – упаси бог – зубы острее шила.
Пошел линь, встречается плотва, начали наступление на сети грязные и мелкие раки. Неподалеку выращиваются травы на орошении, наличие гербицидов сыграло в облике раков, очевидно, не последнюю роль.
Быстро темнеет. Потягивает сыростью, хотя на воде ни рябинки. «Порою той, что названа, порой меж волка и собаки» -- очень верные слова нашел классик. Поздние сумерки вызывают ощущение озноба и неясной жути, связанной с расплывчатостью всего, что недавно виделось отчетливо. Но кругом никого. Нет и бога на небе, а с сатаной, бог даст, договорюсь. Самая темная пора – начало ночи.
Я спал спокойно, только в сетях неподалеку что-то однажды шумно заполоскало и разбудило. Сразу проверить поленился, пошел посмотреть только утром, но поднимающееся солнце размазало отблесками поверхность, и любопытство пришлось отложить на потом.
В восемь утра начал скопом собирать сети. Там, где ночью слышался плеск, комочками на воде лежат три ондатры. Обычная картинка: попались вместе, а выбраться пытались врозь, кусая и топя друг друга – ситуация характерная не только для крыс. Жаль зверушек. Против воли они становятся частью добычи.
Шкурка идет рублей в тридцать, но мне этот заработок не нравится.
Постпохмельные мотивы
«Хочешь увидеть бога – посмотрись в зеркало: ты
его образ и подобие.
Хочешь увидеть сатану – всмотрись пристальнее».
У меня в очередной раз поехала крыша. Снова умудрился вляпаться в запой. Самое скверное, я знаю, -- это не в последний раз. Знаю и причину срывов – постоянный давящий стресс, неопределенность, безнадега, злость на себя, что не сумел определиться в рынке, и на государство, которое уже занесло меня в список неизбежного отхода, списало, и теперь даже не интересуется, действительно ли я уже отошел.
Россия, разызнасилованная «новыми русскими» (Не такие уж они «новые» и, чаще всего, не «русские»), катиться в тартарары к чертям собачьим. Выжить в ней становится возможным лишь отказавшись от чести и совести, делая деньги на беде себе подобных.
Лучшего «в Верхах» ждать не приходится: ну сменит Свердловскую группировку Питерская, и новые депутаты снова будут преданы народу и стране, пока не останется ни народа, ни страны.
Этапы запоя известны. Первый день эйфория, второй – веселое похмелье и продолжение, третий – тяжелое похмелье и вырубон, четвертый — еще более тяжелое похмелье и отравление.
Когда новые дозы уже не пьянили, а только вызывали злобу и дурь, я кулаком высадил пару стекол в доме, и жена не упустила возможности сдать меня ментам. Дети были у тещи, а Лидка искала возможность продолжить веселье в другом месте без меня тяжелого.
Я действительно был возбужден, но пьян не был, и держать меня не стали, рассудив, что выбитые стекла – дело семейное. На этом запой и кончился. Лидка прогуляла где-то до утра.
Разборок не было: я не вижу в них смысла, а Лидка боялась разбудить во мне зверя.
Выход из запоя – штука страшная. В ночах без сна, но с кошмарами, выбираются из углов жутковатые хари, всегда готовые утащить к дьяволу душу, чуть только потеряю контроль и шагну из пограничного состояния в «не туда». Опасность тем более велика, что и страна наша склоняется к суициду. Мне ли отставать?
Утром зашел сосед и «кстати» рассказал о двух общих знакомых, «сыгравших в ящик» на неделе. Одному тридцать семь – не выдержало сердце трехмесячного запоя, другому тридцать девять – отравился спиртосодержащей гадостью. Все там будем.
Полусон-полуявь. Я болтался по дому не в силах усидеть на месте, смотреть телевизор, поесть или поспать. В зеркало на меня смотрело странное, распухшее, почерневшее лицо, почему-то нежно-розового оттенка.
Каждая следующая пьянка проходит все тяжелее. Ум заходит за разум при воспоминании о том, где был, что наговорил и что сделал. Даже после двух суток неупотребления не могу сесть за руль.
В конце Брежневского правления называли наше поколение «потерянным». На самом деле мы потерялись сейчас: выросшие в расцвете «застоя», ничему толком не обученные, профессионально очень средние, нынешние сорокалетние оказались бесполезным, скорее, вредным грузом.
При советской власти, когда становилось совсем невмоготу, приходил «Хомо вульгарис» -- человек обыкновенный в высокий кабинет и, отстояв очередь, спрашивал с надрывом: «Как же так?» После чего немедленно получал моральную поддержку и жил дальше с чувством глубокого удовлетворения. В любом случае он знал, что государство на его стороне. А на чьей оно сейчас?
Учиться поздно, на пенсию рано, на работу берут молодых, а не… Пить легче, чем решать проблемы. Водка нас косит, как пулемет солдат в цепи. Пью не только я. Все соседские мужики, даже имеющие работу, каждый день «на рогах». Господи, что с нами будет?
Жизнь без цели, душа без веры, сердце без любви, земля без надежды.
Я поднял диван, вытащил ружье и застрелился.
Надоело!...