Чем больше я анализирую эту историю, тем больше убеждаюсь в первоначальной догадке – все это сильно преувеличено. Изучая биографию Льва Толстого, русского гения (параллельно читая, перечитывая его произведения), я не нахожу в ней того духовного перелома, о котором говорят его биографы. Его жизнь представляется мне совершенно логичной и последовательной.
В рассказе С.Моэма «Мейхью» тридцатипятилетний успешный адвокат из Детройта, стоящий на пороге великолепной карьеры, покупает дом на Капри и, очарованный островом и его историей, посвящает свою жизнь исторической науке... Работа поглотила его целиком... Он отказался от прогулок и моря, сторонился людей... И вот, когда все приготовления к написанию трактата были сделаны, изучен и собран огромный материал, он умер... Может, кому-то его жизнь покажется нелепой, но Моэм пишет: «И все же, на мой взгляд, он прожил счастливую жизнь. Картина её прекрасна и закончена. Он сделал то, что хотел...».
Случай с великим писателем в Арзамасе достаточно хорошо освещён. Дневники Толстого, автобиографический рассказ «Записки сумасшедшего», статьи и повести дают возможность восстановить картину произошедшего. Писатель решил вложить деньги в покупку имения в Пензенской губернии. Добравшись около двух часов ночи до Арзамаса, граф и слуга решили там заночевать. Ночью Толстой внезапно проснулся, объятый леденящим ужасом. Им овладел беспричинный страх. Никого рядом не было. Вокруг – чужая, незнакомая комната, в воздухе запах погашенных свечей, как будто «запах смерти». Толстой ни минуты больше не хотел оставаться в этом доме. «Весь день я боролся с своей тоской и поборол ее…» («Записки сумасшедшего»).
Считается, что это происшествие является своего рода границей в биографии писателя, за которой последует духовный перелом и резкое изменение мировоззрения Толстого. «Это знаменитое и загадочное событие в жизни писателя – не просто внезапный приступ сильнейшей депрессии, но некая непредвиденная встреча со смертью, со злом – получила название «арзамасского ужаса» ... не сразу, но неуклонно, – он отрёкся от любви, от близких, от основ мира... Занятый духовными исканиями, к концу жизни он не нашёл ничего, кроме горстки банальностей – вариант раннего христианства...» (Т.Толстая «Квадрат»).
Данное происшествие настолько загадочно, что даёт повод для самого разнообразного толкования.
Разве нужен более явный божий знак, указывающий писателю истинный путь, где накопительство и приумножение доходов неприемлемы? Так или приблизительно так можно рассуждать с религиозных позиций. В ту ночь писатель упал на колени и стал молиться, чего давно уже не делал.
Есть и мистическая деталь. Толстой прожил 82 года, и в 1869 году, когда произошло это событие, ему был 41 год. Оно как бы разделило его жизненный путь ровно пополам: на два периода жизни, которые, как считается, различаются мировоззрением, самим жизненным укладом, «тональностью» произведений.
Что же случилось тогда в этой небольшой арзамасской гостинице, если отбросить мистическую муть и версию «вмешательства» небес? Сильнейший приступ депрессии? Паническая атака? Нервный срыв? Даже поверхностное сравнение симптомов данных болезней с теми ощущениями, которые описывает Толстой, дает возможность предположить синдром неврологического расстройства.
Если это так, то возникает следующий вопрос. Что послужило причиной приступа? Эмоциональное состояние, нарушение душевного или физического здоровья писателя?
Кажется, что Толстой к этому времени вполне счастлив: он получил всемирную известность, женат на любимой женщине, у него благополучная семья... Проблемы в семье, как известно, возникнут позже. Вряд ли можно предположить, что Толстым овладела «горечь достигнутой цели» («Мейхью») после того, как его имя прогремело на весь мир.
Сейчас лишь можно предполагать, что творилось в душе писателя, и как это отражалось на его здоровье. Вся атмосфера, связанная с поездкой, не обнаруживает деталей, свидетельствующих о депрессии. Болтая и смеясь, барин и слуга (молодой и веселый парень) ехали в дорожной карете... Правда, к тому моменту Толстой уже лечился один раз от депрессии кумысолечением (модное в то время лечение, где потребление пищи постепенно замещалось кумысом, дающее, надо полагать, общий оздоровительный эффект, как и любая диета). Но депрессия, как и меланхолия, свойственна многим творческим натурам.
Безусловно, то, что писатель был весел и шутил, вовсе не доказывает, что он был в превосходном эмоциональном состоянии. Но именно описание этого случая самим Толстым, для которого все произошедшее было таким неожиданным и внезапным, косвенно указывает на то, что каких-то эмоциональных проблем у писателя в то время не было. А это говорит о том, что нельзя сбрасывать со счётов и другую причину депрессии – нарушение физического здоровья писателя.
Понятно, что негативные эмоции человека оказывают огромное влияние на его здоровье. Но и нарушение здоровья, безусловно, является важнейшим фактором эмоционального состояния человека. Нередко болезнь меняет характер человека, делает его подавленным или ввергает в депрессию.
Здоровый образ жизни, который вёл Толстой, ещё не свидетельствует о его безупречном здоровье. Кто-то, игнорируя диеты и ограничения, может часами пить, есть, танцевать всю ночь напролет, а утром выглядеть бодрым, свежим и полным сил. А другой, педантично следующий здоровому образу жизни, после таких ночных приключений не в состоянии даже открыть глаза из-за жуткой головной боли. Так что вопрос о здоровье писателя, несмотря на его долголетие, остаётся.
Как известно, существует ряд бессимптомных трудно диагностируемых заболеваний. Они протекают незаметно, но могут вызывать депрессию и апатию. Без видимых причин, когда ничего не болит, нигде не колит, не ноет, человек постоянно находится в напряжении, порою испытывая беспричинный страх. Есть от чего придти в ужас! Эти болезни научились лечить лишь недавно, но говорить о конкретных заболеваниях бессмысленно: все равно ничего толком не доказать. В пользу того, что «арзамасский ужас» может объясняться физиологией, говорит и сам возраст писателя (41 год), который считается критическим у мужчин. Быть может, эта была клаустрофобия, которая проявилась в тесных гостиничных номерах в Арзамасе, а после в Москве, в подворье на Мясницкой.
Но что бы там ни было, необходимо рассмотреть ещё один аспект, если мы не хотим оставить козыри любителям мистической или религиозной версии «арзамасского ужаса», которые с удовольствием напомнят вам о непростых отношениях Толстого с церковью.
В фильме «Из жизни отдыхающих» (1980, режиссёр Н.Губенко) есть почти комичный персонаж, который все время всем надоедает вопросом типа: «В этом ли доме на пару дней останавливался великий писатель по пути...?». Не преувеличивается ли значение этого происшествия? Не сам ли Толстой ввёл нас в заблуждение, слишком эмоционально описав ночной страх мнительного мужчины, который к вечеру следующего дня почти рассеялся?
Возможность того, что данное происшествие преувеличено, навело меня и на иную мысль. А был ли духовный перелом? Может, мы хотим упростить себе задачу понимания Толстого, схематично разложив его жизнь на плюсы и минусы, придавая мистический смысл «арзамасскому ужасу»? «Что я такое? Один из 4-ех сыновей отставного подполковника, оставшийся с 7-летнего возраста без родителей под опекой женщин и посторонних, не получивший ни светского, ни ученого образования… без большого состояния… без правил… без цели и наслаждения проведший лучшие годы своей жизни…» – так бескомпромиссно пишет о себе Толстой не в конце жизни, а 17 июня 1854 года, к этому времени он уже получил литературную известность: опубликованы его рассказы: «Детство», «Отрочество», «Юность», «Набег», «Рубка леса».
Как трудно представить за роялем (Толстой неплохо играл) одетого по-крестьянски старика с пронзительным взглядом, не по ранжиру устроившего свой быт! Или графа, погрязшего в кутежах, в играх в карты, в утомительных охотах, сопоставить с тем вегетарианцем, ведущим здоровый образ жизни и совершавшим многокилометровые пешие переходы. Но разве жизнь русского гения перестаёт быть логичной, если ничего не знать об этом происшествии? Неужели участник обороны Севастополя, отмеченный боевой наградой, мог быть так напуган ночным страхом?
Конечно, его мучительный поиск смысла жизни, веры резко контрастирует с приятным времяпрепровождением, которое устроили себе его братья по сословию. Да можно ли это совмещать? Мне кажется, что даже смерть писателя в пути (на железнодорожной станции Астапово) символизирует его нежелание идти на компромисс до самого конца жизни. Интересно, если Толстой продолжал бы жить в том же духе, как абсолютное большинство помещиков-дворян – не чувствовавших «неправду своего исключительного положения богатого человека» (из рассказа Л.Толстого «Божеское и человеческое»), – нашлись бы вообще у кого-то аргументы в пользу «духовного перелома» писателя? Дело заключается еще и в том, что мировоззрение человека не обязательно должно быть созвучно понятиям того круга, к которому он принадлежит. Это весьма убедительно показывает случай с И.Тургеневым и Л.Толстым, приведенный в повести А.Куприна «Колесо времени». Несмотря на то, что повесть является художественным произведением, речь идет о тех персонах, по отношению к которым вымысел в данном случае едва ли возможен. Тургенев «умиленно» рассказывал о том, что гувернантка обучает его «побочную» дочь Полину благотворительности: каждое воскресенье они идут к беднякам и «самоотверженно занимаются целый день починкой и штопкой их убогого белья». Толстой пришел в ярость: «Какое лицемерие! Какое ханжество! Какое издевательство над нуждой!». Дело, как известно, чуть не дошло до дуэли... Придет время и уже многим в царской России станет ясно, что нужна не милость высших сословий, а равноправие — равные возможности для всех.
«Духовный перелом» писателя, как считается, происходил на протяжении 80-х годов ХIХ века. Но еще весной 1857 года И.Тургенев в письме к Анненкову П.В. следующим образом описывал свои впечатления от встреч со Львом Толстым в Париже: «Действительно, Париж вовсе не приходится в лад его духовному строю; странный он человек, я таких не встречал и не совсем понимаю. Смесь поэта, кальвиниста, фанатика, барича — что-то напоминающее Руссо, но честнее Руссо — высоконравственное и в то же время несимпатическое существо» (Тургенев И. Полн. собр. соч. и писем). Так был ли вообще «духовный перелом»?
Едва ли нужно удивляться тому, что взгляды Толстого с возрастом становятся пессимистическими, он будет больше склонен к философствованию. Мы же не приходим в недоумение оттого, что Чехов на каком-то этапе своего творчества все меньше сотрудничает с юмористическими изданиями, как в молодости, и предстает перед читателями как автор грустных, наполненных философским смыслом драматических произведений: «Моя жизнь», «Скучная история»... Какой жуткий контраст составляет «Скрипка Ротшильда» с «Письмом к ученому соседу», которое было написано тринадцатью годами ранее! Подобная эволюция мировоззрения писателя, определенная самим возрастом, совершенно естественна. «Когда человек молод, ему легко различать добро и зло, с возрастом это становится сложнее», — говорит Рене Матис, персонаж фильма «Квант милосердия» (режиссеры М.Кэмбелл, М.Форстер, 2008г.). Кстати, в очерке о Чехове В. Короленко пишет, что появление «Палаты №6» выражало новое настроение автора, перемену, которая произошла с Антоном Павловичем: «...человек, ещё так недавно подходивший к жизни с радостным смехом и шуткой, беззаботно веселый и остроумный, при более пристальном взгляде в глубину жизни неожиданно почувствовал себя пессимистом». Между прочим, если и сравнивать события, которые «перевернули сознание» писателей, то мимолетный «мистический» ужас Толстого в арзамасской гостинице нельзя даже рядом поставить с чувствами и впечатлениями Чехова от его многомесячной поездки на Сахалин. Своими глазами увидев ужасы жизни каторжан, автор рассказов «В ссылке», «Убийство» и др. уже на многое смотрел совершенно иначе: «Не то я возмужал от поездки, не то с ума сошел, черт меня знает!». Даже «Крейцерова соната» (Чехов прочитал повесть до поездки) теперь показалось ему мелкой.
Именно появление «Исповеди» (1882 г.) дает многим биографам основание определить это время как начало духовного перелома Толстого. Однако «Исповедь» – это последовательный и логичный анализ жизненных приоритетов и целей. Почему принятая Толстым в результате жизненного опыта оценка ценностей, где отбрасывается всякая фанаберия, называется духовным переломом? Между прочим, «Исповедь» опрощенца Толстого весьма сходна со «Скучной историей» интеллигента А.Чехова, несмотря на то, что авторы очень разные личности: Толстой склонен к религиозному осмыслению действительности, тогда как Чехов скорее материалист... Душевное состояние героев, мысли о прогрессе, науке, цели жизни удивительно близки даже в таких разных по своему формату произведениях. «Если не видно прогресса в мелочах, то напрасно я стал бы искать его и в крупном» («Скучная история»). «Вера эта выражалась словом "прогресс". Тогда мне казалось, что этим словом выражается что-то» («Исповедь»). Кстати, критические стрелы, брошенные после публикации «Скучной истории»: Чехов, мол, подражает Толстому (https://ru.wikipedia.org/wiki), едва ли являются обоснованными. Повесть Чехова по своему духу соответствует и другим его произведениям того периода: «Ионыч», «Палата №6», «Моя жизнь». А замеченное критиками «подражание», наоборот, убеждает меня в мысли, что размышления о смысле бытия в «Исповеди» по-своему созвучны светским рассуждениям о смысле жизни в «Скучной истории».
И в том, и в другом произведении как-то не ощущается, что жизнь – это божий дар, а «человек создан для счастья, как птица для полета»'. Миллиарды людей существуют на земле, не задумываясь о смысле жизни; миллионы – размышляют о нем и ничего не понимают, сотни тысяч индивидуумов, вообще говоря, и не прочь бы поделиться размышлениями о смысле жизни, но у них недостаточно опыта, знаний (они, в отличие от Толстого, пороху не нюхали, не повидали мир, не общались с самыми передовыми людьми своего времени, не знают толком религию, философию, математику'', психологию...), и они не рискуют перед всем народом высказать свои соображения; десятки тысяч прекрасно образованных людей, может статься, и сказали бы честно о смысле жизни, но правда может быть шокирующей и способна отпугнуть многих от них, разозлить общество, оставить без средств, клиентуры, читателей. Напротив, найдутся тысячи человек, которые станут убеждать вас, что смысл жизни в детях, работе, заботе о ближних. Причем, это будет сказано с таким жаром, словно вы никогда не воспитывали детей, не работали, не заботились о своих ближних. Почти наверное, отыщутся сотни человек, которые в состоянии любовного транса скажут вам, что смысл жизни в любви, но их ответы спустя пару лет едва ли будут такими же убедительными. Но если человек честно, бескомпромиссно (сняв розовые очки) признается в том, что он обо всем этом думает, вовсе не обязательно считать это духовным переломом. Может быть, это закономерная переоценка ценностей, которая происходит от жизненного опыта. Крушение идеалов не обязательно надо считать катастрофой. Ведь человек весьма склонен многое преувеличивать и идеализировать. Представления о боге, вере, прогрессе, справедливости, семейных ценностях и т.д. меняются с возрастом, полученными знаниями, по мере появления новых событий и приобретенного опыта.
К слову сказать, взгляды Толстого на семью явно не преисполнены оптимизмом. Но это, по-видимому, не связано с «арзамасским ужасом». В 1862 году писатель женился, и счастливому молодому семьянину, что в общем-то ясно, потребуется некоторое время, чтобы понять так называемые «ловушки» брака. Поэтому взгляды писателя на семью в романе «Анна Каренина» или в «Крейцеровой сонате» в корне отличаются от счастливых семейных сцен, описанных в «Войне и мире». Кстати, и в первом великом романе Л.Толстого уже видны признаки разочарования институтом семьи. «Никогда, никогда не женись, мой друг… А то пропадет все, что в тебе есть хорошего и высокого», – говорит князь Андрей Пьеру («Война и мир»). «Жизнь Льва Толстого превратилась в трагедию, и причиной этой трагедии была его женитьба. Его жена любила роскошь, которую он презирал. Она жаждала славы и рукоплесканий, а для него это были ничего не значащие пустяки. Она желала денег и драгоценностей, а он верил в то, что богатство и частная собственность – грех. В течение многих лет она кричала, бранила, изводила его за то, что он хотел безвозмездно отказаться от своих авторских прав. Она требовала денег, которые он мог получить за свои книги», – пишет Дейл Карнеги в своей книге о браке и семейной жизни. Так что же это было: несчастный брак или духовный перелом?
Почти все шедевры мировой драматургии посвящены если не любви, то непременно сложнейшим отношениям между близкими. Брак Ивана Ильича («Смерть Ивана Ильича») только по мещанским меркам следует считать удачным: под внешней оболочкой семейного счастья скрывается несчастный человек. В повести Л.Толстого четко виден этот контраст: между общественной репутацией героя (как хорошего семьянина) и сложными отношениями в его семье, которые не видны окружающим. Это значит, что общество интересует лишь видимость брака, оно не желает замечать действительных семейных проблем. У меня такое ощущение, что как раз поэтому многие склонны видеть в биографии Л.Толстого некий «духовный перелом», а не тот кошмар, который могут таить в себе супружеские отношения: отсутствие любви, охлаждение чувств, разочарование.
Совершенно очевидно: если бы духовный перелом был бы на самом деле в жизни Толстого, то он должен был определяться прежде всего изменением мировоззрения писателя, а не внешними эффектами: опрощением, крестьянским образом жизни. А между тем роман Толстого «Семейное счастие» (1859 г.), опубликованный еще до брака писателя, так же говорит о тех рисках, которые несут в себе семейные отношения (ссоры, охлаждение чувств, непонимание супругов), как и последующие романы, написанные семьянином Толстым в тот период, когда, как многие уверовали, у него наступил духовный перелом... Почему-то бегство Толстого из Ясной Поляны, в ночь на 28 октября 1910 года, изображают как некую загадку. А между тем – мне совершенно понятно – он тайком из дома бежит куда глаза глядят. «При этом у Толстого не было даже определённого плана действий. Своё последнее путешествие он начал на станции Щёкино...» (Википедия). Семья, дом, очевидно, уже не были ему опорой.
Что могло быть в этой жизни особой тайной для Толстого? Для человека с незаурядным умом, который участвовал в боевых действиях, прекрасно знал жизнь за границей, аристократический свет, понимал подлинную жизнь крестьян? С полным знанием дела и равной художественной силой описывает Лев Николаевич и крестьянский быт семьи убитого солдата Петрухи Авдеева, и роскошный обед генералов в особняке князя Михаила Воронцова («Хаджи-Мурат»). Кто имел больше оснований рассуждать о жизни и смерти или о счастье и вере?
Разве герои романа «Война и мир», написанного до «арзамасского ужаса», не так же полны сомнениями, как и их автор во второй половине жизни? Андрей Болконский с трудом переносит атмосферу высшего света, что в какой-то мере не делает неожиданным открытое неприятие писателем в последующем всего образа жизни правящего класса («Среди тех ничтожно мелких, искусственных интересов, которые связывали это общество...»). Да, во второй половине жизни Толстой будет многим разочарован: общественным устройством, семьёй... Но эти настроения созвучны и разочарованию Пьера Безухова масонами, претендующими на знание идеального миропорядка. Разве в рассказе «Люцерн», написанном до «арзамасского ужаса», мы не обнаружим то же разочарование социальным устройством, какое будет характерно для Толстого много позже, когда его назовут «зеркалом русской революции»? Точно так же писатель был не особенно вдохновлен, изучая Петровскую эпоху. Это было почти сразу же после успеха романа «Война и мир». Задуманная им эпопея так и осталась в набросках. Скорее всего, Толстой никакого величия в эпохе Петра I не обнаружил. Победы и достижения реформатора соседствовали с жесточайшей эксплуатацией народа. Разве после «ужаса» не было великих произведений? У кого хватило совести там, «наверху», плясать на аристократических балах, начисто забыв о горькой судьбе Екатерины Масловой? О чем должен был писать Толстой во второй половине жизни? О героизме, характере русского народа, о русской природе, о чем он писал в молодом возрасте, или описывать бездушную царскую систему, перемалывающую человека, как в романе «Воскресение», который был написан в довольно преклонном возрасте, накануне революции 1905 года, когда вся социальная система трещала по швам? «… Толстой приходит к все более непримиримой критике общественного устройства — современных бюрократических институтов, государства, церкви» — цитата из биографии писателя, где тоже талдычат о его духовном переломе (http://kostyor.ru/biography/?n=99). Позвольте, а разве Толстой думал иначе, чем многие революционеры (социал-демократы) в России, которым царизм и религия казались пережитками?
Без сомнения, некоторые взгляды Толстого представляются сейчас радикальными. Например, упразднение частной собственности. Но это не оригинальная идея философа Толстого, а элемент коммунистической утопии, к тому времени еще не опробованный большевиками на практике. Ведь тогда, в условиях страшного неравенства, нещадной эксплуатации, привлекательные коммунистические идеи многими воспринимались как решение социальных проблем. Главное заключается в том, что граф Толстой, в отличие от всех этих сытых и праздных помещиков, чувствовал и близко к сердцу принимал вопиющую несправедливость в обществе.
Неужели «опрощение» графа надо рассматривать как причуду, а не как стремление откреститься от правящего класса, который подведет Россию к краху? Разве праздность военных (оплота царизма), описанная в романе «Воскресение», отличается от тех же мыслей в романе «Война и мир»?
Что должен чувствовать гениальный человек, предвидя катастрофу? «Лев Толстой имел военный опыт, был свидетелем революции 1905 года, отзывался на нее и предчувствовал другую – более масштабную трагедию» – это анонс лекций (5 марта – 16 апреля 2017 г.) в воскресном дискуссионном лекторий Государственного музея Толстого (http://tolstoy.ru/events/2213/).
Мне кажется, что никакой метаморфозы не было: перед нами не два человека, где второй (во второй половине жизни) всего лишь тень первого, а один и тот же гений, чутко прислушивающийся к биению пульса своей отчизны.
В википедии на страничке, посвященной Л.Толстому (https://ru.wikipedia.org), есть коллаж из фотографий (портретов) писателя, где он изображен в молодости, зрелости и старости. На всех фотографиях Толстой запечатлен в одном и том же положении – сидящим на стуле (с одного и того же ракурса), что делает сравнение трех портретов весьма интересным. Я не знаю, чем руководствовались создатели коллажа, но в нем видно, что серьезный и уверенный в себе молодой человек с течением времени становится мыслителем и философом. В этих портретах прослеживается какая-то закономерность, в них есть внутренняя логика, которую я не могу четко выразить, но это совсем не похоже на «духовный перелом» человека.
«И все же, на мой взгляд, он прожил счастливую жизнь. Картина её прекрасна и закончена. Он сделал то, что хотел...».
'Прежде чувствовал некий подвох в этой фразе: она казалась слишком оптимистичной. Так и есть. Это крылатое выражение принадлежит персонажу очерка В.Короленко «Парадокс», несчастному инвалиду от рождения, без рук, который зарабатывает на жизнь сочинением афоризмов. Он пишет, ухватив перо пальцами ноги. Ясно, что в этом случае выражение приобретает несколько иной смысл. Полет для птицы кажется естественным, тогда как человеку до счастья как до седьмого неба. С другой стороны, так хочется верить в то, что человек рожден для счастья!
''В романе «Война и мир» Толстой проводит аналогию между методами анализа исторического процесса и дифференциальным (интегральным) исчислением.