Кто бы мог подумать, что, купив стельную тёлку, я морально вырасту в глазах односельчан. Я считала этот поступок в высшей степени неразумным, а вот поди ж ты, оказывается, только этим я могла укрепить свой авторитет, доказать свою основательность.
Оттого, что я поселилась в деревне навсегда, ничего во мне не изменилось. Какой я была в городе, такой осталась в деревне. От необходимой работы никогда не бегала, но и тупое бессмысленное дело себе не искала. В селе я жила одна. У меня дом, при нём старый садик и, как у всех, участок земли, часть его я использовала под овощи, а на остальной земле родственники сеяли овёс для своей скотины. С большим удовольствием я трудилась на своём огороде, но он не выглядел идеально, потому что у меня было мало знаний и умений в этом деле, не было опыта. Я ещё только училась.
Местные жители держали всякую скотину и птицу, потому они имели и молоко, и мясо, и яйца. но я не хотела заводить какую-либо живность. Я боялась, я не знала что с ними делать, как их кормить, как за ними ухаживать. Да и зачем, когда всё можно купить на месте? Деревенские жители продукты возили на продажу в город , молоко сдавали на молокозавод, скотину вели на мясокомбинат. Они так зарабатывали деньги. У них большие потребности и много забот. У них есть дети, которым нужны деньги. Одни детки хотели жить в городе, им надо помогать обустроиться, купить какие-то вещи, без которых в городе никак нельзя жить. Другие дети -- подрастающее молодое поколение, их надо красиво по моде одевать, от этого сильно зависит их будущая жизнь. И собственный дом требует вложений.
А что нужно мне? Почти ничего. Мне не нужны деньги, я одна и не думаю о будущем, просто живу. У меня здоровья нет, я инвалид. Правда, я этим не гордилась и ни перед кем не хвасталась. Моё здоровье – это моё дело. У меня небольшая пенсия, в городе на неё жить можно, но трудно. А в деревне... хватит денег на лекарства и еду. В деревне из продуктов в магазине покупаются хлеб, мука и крупы. Всё остальное своё. Много ли мне надо? Только хлеб и молоко для манной и овсяной каши. Думала, что необходимое всегда куплю на месте. Неправильно думала. Мне молоко продавали неохотно.
Деревенские жители мой переезд считали баловством, решили, что экстравагантная дамочка почему-то решила сыграть роль сельчанки. Один местный алкоголик как-то выпил лишнего и, обращаясь ко мне, выразил общее мнение.
- Решили на время стать сельчанкой? Пожить на природе? Да ради Бога! Играйтесь, а мы вам подыграем, но за каприз платить надо. Хорошо платить! Здесь вам прислуги нету.
- Почему вы так думаете? - я обиделась до слёз, но слезам не только Москва не верит.
Оказалось, что в селе много дел, которые женщине не под силу. А бытовое обслуживание не налажено. Хочешь, не хочешь, а приходится просить помощи у соседей. Помогать - то мне помогали за деньги, но неохотно. В селе все друг другу помогают. Чтобы мне охотно помогали, я должна быть чем-то полезной. Иначе зачем я селу? А что я могу? Поэтому со мной серьёзно никто не разговаривал. Меня спасали от полного разорения мои родственники: сестра отца и её муж . Им тоже я мало чем могла помочь. Весной и осенью приходила сажать и выбирать картошку, больше ничего не умела. Особо много про себя я и родственникам не рассказывала. И они меня считали несмышлёнышем, который не ведает, что творит.
-Ведь ты жила в городе, как сыр в масле каталась. Вот и жила бы дальше. Мы здесь живём в грязи, без удобства, цельный день в работе, - от души жалея меня, говорила тётя.
А я решила жить в селе всерьёз, построила себе домик. Признаюсь, что первое время боялась в нём жить. Я упорно вживалась в новую для меня среду. Но всё напрасно, меня всерьёз не воспринимали.
Когда же я решила завести корову и купила стельную тёлку, то почувствовала, что женщины ко мне стали относиться иначе. Я поняла, что крепко встала на ноги, ощутила себя самостоятельным человеком. Сразу, как по мановению волшебной палочки, изменилось отношение ко мне мужиков, которых я нанимала для разных работ. С меня уже не брали втридорога за пахоту и за сено. Когда звала мужиков на помощь не ломались, заставляя уговаривать. Сейчас я могу признаться, что они были правы. Я на них не держу зла или обиды. Моё фантастическое невежество в те годы зашкаливало.Таких надо учить. Таких надо немедленно отправлять обратно в город, пока не случилось какого-либо необратимого несчастья.
Сначала я пыталась выйти из трудного положения малой кровью, купив козу. Но мне за бешеные деньги продали, как молочную рекордсменку, козу-пенсионерку, которая давала поллитра молока в сутки. Мой дом для козы стал чем-то вроде дома престарелых. Убить я её не могла, потому что было очень жалко живое существо. Вот и жили мы с ней рядом, как две калеки.
Для односельчан я перестала быть объектом наглейшого надувательства только после покупки тёлки, которой я дала поэтическое имя Лада. Хорошее имя, не какое-нибудь там Зорька или Майка. При этом сама себя я осознала ёжиком в тумане. От меня зависела жизнь живого существа – это серьёзно, а я не знала простых вещей, которые известны детям крестьян с самого рождения. Непростое это дело менять зону обитания.
Самое сложное началось после отёла Лады. Это случилось в крещенские морозы. Не помню, как я узнала время её отёла, но честно сидела в сарае около моей дорогой коровки целые сутки. Потом вышла на минуточку, а задержалась на полчасика, пришла в сарай, а на земляном полу лежит уже облизанный телёночек. Маленькое жалкое существо. Что делать? Мороз страшный, а он мокрый. Я загрузила его в оцинкованое корыто и волоком притащила в свой дом, расположила в свободном углу, недалеко от печки, где предварительно настелила соломы. Я сделала всё так, как на моих глазах делал во время войны мой дедушка. Я это видела лёжа на печке. Моего дедушки давно нет, и папы нет. Вот они в отличие от меня всё знали. Спросить мне некого, я руководствовалась своей памятью. Из книжки по животноводству я знала, что телёнок должен сам встать. И он не подвёл, почти сразу встал на дрожащие ножки. На этом мои знания закончились. Я не идиотка и, конечно, понимала, что его надо попоить молоком коровы. Конечно, лучше бы он сам её пососал, но корова в хлеву, а телок в доме. Пришлось идти доить. Взяла новый подойник, зашла к соседке Натуське узнать, как надо первый раз поить новорождённого.
-Ничего особенного. Сунь ему под нос ведро с молозивом,- пробурчала пожилая опытная Натуська, но, увидев моё растерянное лицо, сжалилась и добавила:- Ладно, идём. Я тебе помогу.
Пришли ко мне, я под её руководством подоила Ладу, вылила половину молока в оцинкованное ведро и сунула его под нос телку. Соседка в последнее мгновение поймала ведро и спасла молозиво, которое младенец пытался пролить, толкая носом сосуд, как вымя матери.
-Ох! Беда с тобой! Сунь руку в молоко и дай ему пососать твой палец прямо в молоке. Он сразу научиться пить из ведра,- зашипела помощница, я испуганно выполнила приказ.
Короче, мы справились. Уходя Натуська сказала:
-У вас в городе все такие? Или ты особенная?
-Я особенная, - машинально ответила я, имея ввиду, что другие не собираются переезжать в село.
-Мы тоже так думаем. Ну Бог тебе в помощь. Я пойду, у меня свои дела стоят.
-Спасибо, Наташа, - разулыбалась я, довольная успешным началом.
-Хороший у тебя бычок.
-А ты откуда знаешь? Телёночек ещё маленький.
-Ты придуряешься? Аль не видишь? Погляди на живот.
-Вижу. Там пуповина.
-А рядом то, откуда он будет писать. Ну ей-богу, с тобой невольно согрешишь. Ну зачем ты приехала ? – махнула рукой соседка и вышла.
-А я знаю? Раньше знала, а сейчас забыла, - пробурчала я с запозданием.
Я, правда, уже жалела о том, что приехала. Чего скрывать? Я погорячилась. Когда приезжала на день, на два в гости к тёте, всё было расчудесно. А жить постоянно в селе, совсем другое дело. Захлопнулась за Натуськой дверь. Я бегом в хлев. Попоила, покормила корову, собралась спать, потому что уже ничего не соображала, вообще не держалась на ногах после более, чем суточного бодрствования.
Мне и летом было трудно, а зимой вдесятеро труднее. Печь топить я не умела. Дрова прогорали мигом, а дома холодно. Оказывается, надо уметь пользоваться печной заслонкой и дверцей поддувала, чтобы регулировать нагрев печных кирпичей. Мне это объяснил и показал, один молодой мужичок, которого я наняла покрыть крышу сарая. Добрый человек был очень доволен платой за его работу и не поскупился на совет. В доме с тех пор стало тепло. Свою кровать я придвинула к боку печки. Так теплее. Телёнок в уголке лежит спит. Я, не снимая платка, не раздеваясь, рухнула на кровать и мигом заснула.
Проснулась через час от неприятного ощущения, что кто-то пытается выдрать мне волосы. А это телок встал на ножки, подошёл к моей кровати и сосёт мой платок вместе с моими короткими волосами. Я едва вырвала у него изо рта ситцевый платок, превратившийся в дырявую мокрую тряпку. Нежное дитятко очень крепко держало импровизированную соску. Если бы у меня были длинные волосы, он бы точно снял мой скальп. Я не смогла бы вырвать волосы. Ну я пошумела на него, пошлёпала ладонями по спине и бокам, загнала младенца в угол. Отгородила угол скамейкой, табуреткой и флягой с водой. Надеялась, что теперь-то он не выйдет из угла. На всякий случай одела себе на голову старый вязяный шерстяной платок. Подумала, что колючую шерсть телёнок сосать не будет, и опять завалилась спать.
Уж и не знаю через какое время я проснулась от кошмарного удушья и боли. Мой телёночек сумел выйти из угла, подошёл ко мне, пожевал и пососал угол простыни и взялся за мой нос. Неизвестно зачем он уцепился за мой нос, но язык малыша мало чем отличается от наждачной бумаги и я буквально взвыла от этой нежной ласки. Мне казалось, что нос, щёки и верхняя губа лишились кожи. Лицо частично, где достал язык бычка покраснело, вспухло, загорелось огнём.
Ничего не соображая, я бросилась к колодцу за холодной водой, чтобы умыться, хотя бы сделать компресс. На морозе лицу поплохело, иду носовым платком прикрывая повреждённую физиономию. Молю бога, чтоб никто мне не встретился, боялась бабы насмешками замучают. И как раз навстречу семенит по скользкой дороге Александра Петровна, по прозвищу Армячиха, пожилая женщина с выгона.
-Зоюшка, чего с тобой случилось? Аль заболела? – говорит и участливо в лицо мне заглядывает.
До этого мне не приходилось с ней общаться. При встрече поздороваемся и всё. Я не знала чего мне от неё ждать, на всякий случай отворачиваюсь.
-Вот лицо болит. Хотела холодной водой умыться.
-Ага. Давай ведро. Иди домой. Я тебе воды принесу. У меня тоже было воспаление тройничного нерва. Ничего сейчас полечим. Ты только не студись.
Я поплелась обратно домой. Через минуту входит Александра и мои руки отвела от лица.
-Чего с лицом-то? Я не понимаю. Отчего оно такое красное?
-С телёнком целовалась. Уснула, а он и простынь изжевал и за нос уцепился.
-Да-а. С бычком лучше не нежничать. Так, так. Я поняла. У тебя цепочка есть?
-Нет. Корова сегодня отелилась. В сарае холодно. Боялась за телка.
-Это понятно. Так. Ты лицо не трогай. Я сейчас цепочку принесу.
Как мне благодарить Александру Петровну? Она принесла и цепь, и колышек. А ещё бутылку самогона и мешок с чем-то. С телёнком вопрос был решён за минуту. Моё лицо мы обработали самогоном и положили сухой компресс. Я так настрадалась, что уж и себя не помнила. Нечаяная помощница меня не бросила, уложила спать и взялась за наведение порядка в моём расхристанном хозяйстве.
Я не видела, как она затопила печь, дала корове сена, убрала от навоза хлев. Слышала, что она сказала про навоз в хлеву. А где ж ему быть? Конечно, в хлеву. Чего-то она чистила, куда-то возила. Всё сквозь сон. Странно как-то я спала. И сон видела, и что дома делается вроде слышала.
Когда я встала, дела были переделаны. Корова подоена, молозиво в чистых банках, Телок сыт. Вымытой свеклы заготовлено на неделю, а тёртая дадена корове. А дома, как в раю, чисто и тепло. Была б моя воля, век бы не вставала. Так бы валялась на кровати.
-Зоя, ты на меня не обижайся. Я похозяйничала. Я тебе борщ с фасолью сварила. Фасоль заместо мяса. Я завсегда так варю. В кастрюльке немного гречневой каши – это для силы, чтоб выздороветь. А для еды и для жилого духа картошка в чугунке сварена.
-А где ты фасоль взяла? И гречка у меня давно кончилась.
-А, большие дела! Фасоли у меня цельный мешок. Она ж урожайная. Надо продать, да холодно. Вот потеплее будет отвезу на базар. Всё какая-никакая копейка будет. А тебе я вон полную банку насыпала.
-Сколько я тебе должна?
-Да нисколько. Я тебе большой чугун принесла. На плите с водой стоит. Воды тёплой много надо.
Бычка и корову поить. У меня ещё два таких чугуна дома. Семья то у меня была большая. Щи и кашу я варила в ведёрных чугунах. А воду грела в двухведёрных. Бывало из печи их достаёшь, так кости на руках гнуться.
--Александра Петровна, спасибо вам. - я заплакала.
-Ну ты чего? Небось заживёт. Пока лицо не заживёт, я помогать тебе буду.
- Александра Петровна, я стараюсь, а всё как-то не клеется у меня. То одно забуду, то другое.
-Это с непривычки. Ты зови меня Шура. Я на пять лет старше тебя, только кажусь бабкой. Жизнь сложилась трудная. Это сейчас я, как барыня, живу. А так вся жизня с детства прошла в горях и печалях. Потому кажусь старше.
-Шура, я неумеха. А работы я не боюсь.
-Пустяки. Здесь другие навыки. Надо всё рядком делать. Я покажу. Это просто. У тебя ведь и мать городская. У кого учиься? В городе жизнь другая.
-Я думала, что пропаду совсем.
-Ты чего? Это ж деревня. Никто не даст тебе пропасть. Посмеяться – это пожайлуста. Мы завсегда смеёмся, ты не обижайся. А чтоб пропасть. Это никогда.
-Шурочка, скажи мне почему ты мне, как мать родная, помогла.
-Я тебе свой долг плачу. Мы в деревне все друг другу в чём-нибудь должны. А тебе я очень много должна. Твой отец зарабатывал тем, что людям колодцы делал. Ты об этом знала?
-Конечно, знала.
-У меня тогда свекровь была лежачей больной, муж пил и буянил, детей шестеро, скотина, работа в совхозе, хоть удавись. Мне помогала золовка Дашка, но вдруг стала слабеть, падать от устатку. Так было ей плохо, что пошла к врачу. У неё обнаружилось заболевание сердца. А мне пришёл край. Воды надо много, а колодца нет. На речку ходила, даже не ходила, а бегала.
-До речки-то полкилометра. Как же ты...
-Да вот так. На мужа и детей стирала каждый день. Они у меня чистенькие ходили. А тут свекровь под себя стала ходить. Муж мне раньше помогал, а как его мать слегла, его домой и калачом не заманишь. Слабый он был человек. И умом, и сердцем слабый был. Ну да Бог с ним. Он тоже долго не пожил. От сердца помер. Царствие им всем небесное.
-Да, Шурочка. Понятно, почему ты мне посочувствовала.
-Нет, тебе ничего непонятно. Ну так вот. Алексей за работу брал немного, а мы трубы в совхозе выписали. Совхоз всегда помогал своим работникам. Мы с золовкой сложили наши горькие копейки на колодец, и я попросила твоего отца побыстрее сделать мне колодец . Рассказала о моём положении. Он согласился и пришёл. Я ему деньги сую, а он ни в какую. Как сделаю, так заплатишь.
-Ну правильно. А если бы что случилось? У тебя ни колодца, ни денег.
-Это да. Я деньги спрятала. Колодец делали три дня. Я помогала, чтоб быстрее. А как дело было сделано, я полезла за деньгами, а их нет. Мой муж паразит их нашёл и пропил. А у него сердце больное, ему пить нельзя. Иначе я бы ему самогон гнала, хоть ужрись. Нельзя ему пить. Наши деревенские ему самогон не продавали, а он в город за водкой гонял.
-С ума сойти!
-Да! Вот я чуть не сошла с ума. Деньги взять негде. Ведь мы с Дашкой почитай всю жизнь по копейке откладывали на похороны. Почитай, он наши гробовые пропил. Я со слезами прямо в ноги бросилась к Алёше, просила самогоном взять, он отказался и сказал, что дарит мне колодец. Не забуду, что он сказал мне: «Может и ты кому-нибудь поможешь в трудную минуту». Вот и пришлось мне помочь, да не кому-нибудь, а его дочери. Я вижу, что не здорова ты. Меня не проведёшь. Ты не бойся ничего, на меня положись, я тебе, как сестра, всегда..., чем смогу.
Неделю была со мной незабвенная Шурочка. А помощь оказала неоценимую. С её лёгкой руки я подружилась с односельчанами, как будто заново со всеми познакомилась. И ближайшая соседка Натуська ко мне часто приходила. Моя корова давала много молока, а у Натуськи коровы не было, я ей молоко давала, а она мне с коровой помогала. И вообще строгая соседка подобрела ко мне. Она и помогала, и учила городскую неумеху. Научила масло сбивать из парного молока. Квашёнку деревенскую делать, которая бывает двух типов: как ацедофилин или как кефир. А какой творог мы с ней делали, лучше домашнего сыра. Молоко со мной ездила пару раз продавать. Она показала, как надо это делать. Раньше я стыдилась предлагать людям купить чего-либо, а она сказала:
-Какой же стыд за свой труд деньги получить? А копейка нужна за сено платить и мало ли чего.
Как же пригодились мне её уроки! Я уже могла позволить себе купить и рыбку, и прянички. И уже не было так страшно жить одной. С того времени жизнь моя наладилась. Оказалось, что в селе живут добрые, умные, открытые, просто замечательные люди. Если не было бы у меня бычка, я бы про это не узнала. Поэтому день рождения бычка 9 января я считаю днём начала дружбы с сельчанами. Это мой личный праздник, и я его всегда отмечаю, как день прозрения.
Коровка оказалась доброй скотинкой, давала много хорошего молока. И как ни мало было у меня излишков продуктов, я возила в город на рынок их продавать. Не ленилась. Собраных денег хватало, чтобы подкупить сена. А бычок оказался золотым. Когда он вырос, я получила за него деньги, которым тоже нашлось место.
Я всё время думаю насколько сельские жители добрее и проще городских. Сосед в деревне даже ближе родственников. Родные далеко, а соседи всегда рядом. Почему горожане другие? В городе не из космоса пришельцы, а те же деревенские жители. Все они пришли из наших деревень. Видно всё же бытие сильно влияет на душу человека.