Бумеранг амазонок

Наталья Варламова
Бумеранг амазонок


- Слышишь, как деликатно стучат? Это уж точно – Юрка Носков с истфака.
- Да входи, входи уж, - кричит Галка.
Косенькая общажная дверь приоткрывается, и юркина голова, чуть втянутая в плечи, показывается в проёме.
Девушки готовятся к экзамену по зарубежке, стол  завален тетрадями и учебниками, с краешку всё же находится местечко  для двух чашечек со снегирями, в которых дымится кофе, почти не пахнущий никаким кофе.
- Юр, проходи, проходи, говори быстрей чё надо, а то мы горим, - не поднимая головы, тараторит Галка.


- Чё горим-то, а Лариска, глянь, вон красится сидит. Горим…- тянет он высоким голосом, дёрнув плечом.
- Юр, твоё какое дело, что я делаю! Пришёл тут указывать…- парирует Лариса, сидевшая в позе нога на ногу на своей кровати и старательно щипавшая вздёрнутые брови. 
Юрка не может отвести от Ларисы взгляд и всё смотрит то на неё, то на раскрытую коробочку с маникюрными блестящими железочками, то на ряд разноцветных пузырьков с лаком для ногтей.


- Ой, девчонки! Я что пришёл! Показать хочу, какую мне рубашечку достали, гляньте! И он взмахивает вывернутыми ладонями, как Рената Литвинова, которую он, конечно, знать не знал, поскольку, наверное,  дива эта тогда ещё ходила в детсад. Девушки поднимают головы, а Лариса опускает зеркальце. Юрка достаёт из пакета салатовую с бурыми разводами рубашку, прикладывает к себе. Рубашка оказалась с маленьким кружевным  жабо. Юрка поводит плечами:
- Ну как? – И он замирает в ожидании реакции, полуприкрывая глаза. Но девушки молчат.
- Ну как? – Повторяет он.
- Как дурак, вот как! - отрубает Лариса и снова подносит зеркальце к глазам.
Несмотря на свою галантерейную вежливость и высокий бархатный  голосок, Юра умеет материться, как извозчик. С лица его улетучивается радостная мина, он поджимает губы, направляется к выходу, бережно сворачивая рубашку, и бросает Ларисе через плечо:
- Сама дура, …твою мать! – и выскакивает из комнаты, треснув расхлябанной дверью.
- Вот педик несчастный! – посылает ему вдогонку Лариса.


- А кто это – педик? – интересуется Лёля, отхлёбывая остывший кофе.
- Женоподобный мужик, если сказать мягко…
Не проходит и двадцати минут напряжённой тишины, нарушаемой лишь шуршанием перелистываемых страниц да тяжёлыми вздохами, как в дверь снова стучат.
- Так, опять кого-то несёт нелёгкая, – ворчит Галка.
Дверь скрипнула, но некто не спешит входить: осторожно въезжает полголовы со смеющимися серыми глазами под бровями-щётками, и в комнату просачивается Васька из тридцать первой комнаты.
- Ну, что - корпим? Когда экзамен-то?
- Вась, нету  у нас обеда и денег взаймы нету, экзамен завтра, горим мы, ты чё пришёл? – на одной ноте скороговорит Галя.
- Да нужен очень мне ваш обед, тоже ещё! - Василий пытается изобразить обиду.
Лёля приветливо глядит на него:
- Да ладно, девчонки, пусть посидит…
Вася сразу подбирается и делает широкий шаг, резво подсаживаясь, только не к Лёле, а к Ларисе на кровать, вроде бы случайно вплотную прижимаясь  к её крепкой ноге, закинутой на другую и  прикрытой тоненьким халатиком. Лёля резко отбрасывает ладонью прядь волос со лба и вглядывается в конспект. Галка поднимается, наливает в стакан из кофейника тусклого цвета  бурду под названием кофе и протягивает гостю:
- На уж…
- Ну, во-первых, я кофе терпеть не могу, вот если бы что покрепче, или в крайнем случае какао бы с молочком…


- Ну, ты нахал!
Василий поворачивается к Ларисе, взмахивает бровями-щёточками и начинает балагурить:
- Мать, представляешь, мать, вот ты знаешь про Гризодубову…
- Слушай, какая я тебе мать…- медленно  с нарастающей досадой произносит девушка, отодвигаясь от Васьки и захлопывая толстый фолиант, лежащий на коленях.
- Не, ну, подожжи… Она одна, представляешь, спасла всех наших лётчиков…- Васька потихоньку снова придвигается к Ларисе.


- Вась, иди в баню, не хотим мы про твою Гризодубову слушать, у нас экзамен завтра! – восклицает Галка. – Приходи завтра, когда сдадим…
- Не, ну, подожжи… И тогда она встала перед ними и говорит – вам бы юбки носить, а не галифе и военную форму! – гнёт своё Васька, он радостно смеётся шепелявым смехом, задрав брови-щётки и поворачиваясь то к Лёле, то к Гале, хлопая рукой по колену и приглашая их тоже повеселиться.
- Вась, вот что ты всё время сам первый смеёшься своим шуткам-то? – безо всякой улыбки на лице спрашивает Лариса. – Вечно расскажешь анекдот и первый  ржёшь - «хи-хи-хи»!


- Не, ну ты, конечно, артист, мы знаем, но сейчас, ради Бога, дай позаниматься…- умоляет Галка.
- Не, ну, подожжи… а вы хоть знаете, какие тогда были аэропланы-то? – не унимается Васька, совершенно незаметно уже разместивший свою руку между стеной и спиной Ларисы.
- О-о-о! – щас зарежу! – Лариса вскакивает и хватает Ваську за рукав.
- Из ваших рук любую смерть, любую смерть из ваших рук приму с наслажденьем…- парень припадает на одно колено и успевает, как бы нечаянно, провести ладонью по упругой икре девушки.

 
Потом он быстро встаёт:
- Так, я вижу, ничего вы не понимаете…заучились совсем. Вам надо немного отдохнуть, я так думаю, вы бы макарончиков сварили, может, с колбаской даже… Отдохните чуток, а мы тогда с Серёгой подползём и посидим при свечах…
- Чё уж с Серёгой, давай всю комнату вашу тащи, Носков тут уже с утра крутился с кружевным галифе, то есть, тьфу - с жабо! – возмущается Галка.
- И колбаску сами несите, а за нами - макарончики, умный какой! – Координирует Лариса, крикнув в дверной проём вслед исчезнувшей спине в клетчатой ковбойке. У незакрытой ещё двери слышится шум возни. Лёля поднимает голову и видит, что Лариса упирается ногой в хлипкую дверную притолоку, а её руку кто-то, ну ясно, Васька, конечно, тянет за дверь. Возня заканчивается звуком, похожим на чмок, и затем дверь с хряпом закрывается.


- Хороший парень, но без царя… Без царя в голове, -  констатирует Галка, глядя в окно и, широко потягиваясь, - вот перебил всё учебное настроение…   
- Не,  Васечка о-очень себе на уме, - отзывается Лариса.

 Прошло-пролетело лет двадцать или даже больше…
 Лёля идёт из храма, где она поёт в церковном хоре, это её вторая работа.  Вдруг прямо перед ней мягко тормозит тёмная иномарка.
- Лёлька, это ты? – навстречу шагает модная спортивная дама в чём-то ярком, только что бодро выпорхнувшая  из машины.
- Боже мой, Галочка, сколько лет…
Подруги сначала стоят у машины, забрасывая друг друга вопросами, потом Галка  уговаривает Лёлю посидеть в кафе.
Проходит час, а они и не замечают, как. Бывшие однокурсницы сидят у окна с плотной бежевой шторой, торшер на изогнутой ножке мягко освещает столик.
Галка уже лет десять живёт в Норвегии после второго замужества, часто ездит по делам фирмы мужа в Россию и очень редко встречает кого-нибудь из сокурсников.
Рыжий официант с веснушчатым лицом подносит двум дамам, которых он про себя называет перезревшими курагами, то новые порции мороженого, то красное вино, то пирожные, то снова мороженое.


«Всё сладости размазывают, как студенточки, нет бы водочки с отбивной заказали…», - думает он, глядя на женщин пустыми глазами с  прямыми жёлтыми ресницами.
С другой стороны от изогнутого торшера, сидит шумливая компания молодых людей: три парня и одна девица. Галка и Лёля заняты своим разговором, но приходится то и дело посматривать в сторону взвизгивающего молодняка: может, потише будут резвиться, не пересаживаться же из-за них.

За соседним столиком опять гогочут, похоже, нарочно слишком громко и визгливо. Женщины прерывают разговор и рассматривают компашку. Два тощих прыщавых парня с цветными всклокоченными волосами сидят в обнимочку, у одного из них накрашены губы, у другого – подведены глаза.

Напротив сидит анорексичная девица с бесцветным лицом и мышиными  глазками. Стараясь подстроиться под притворные расхохатывания обнимающейся «парочки», вслед за их выкриками, она, наклоняясь вперёд, выдавливает из себя фырки, которые, видимо, надо считать смехом.

Рядом с девицей – косматый парень, изредка виден его профиль, когда он, закидывая голову, методично опрокидывает в себя одну за другой рюмки, и ему, наверное, поэтому некогда смеяться и фыркать. Лёля отворачивается и говорит:
- Фу, гадость… Мне кажется, они притворяются. С трудом мне верится в эту голубую любовь.


- Очень даже может быть, что притворяются. Уж я этого навидалась в европах. В России это только начинается. А та-ам… Во Франции женщины уже стонут: просто невозможно найти мужика, все голубые… повальная мода или безумие...
- Почему мы всё не решаемся называть вещи своими именами, не люблю, когда проституток называют не «продажными девками», а «ночными бабочками», убийц – не «душегубами», а «киллерами», «голубые»… ещё давайте их «серебряными» назовём, все же знают, как их народ зовёт!


Галка слегка удивляется лёлиному запалу и смотрит искоса в сторону шумного стола. Там продолжают обниматься размалёванные парни, при этом они то и дело, стараясь делать это незаметно, поглядывают по сторонам.
- Да уж, нам, по первой профессии лингвистам, надо  быть более точными в выборе слов. А помнишь, нашего Юрку-то Носкова? Он ведь тоже вроде бы того…- вспоминает Галя.

- Понимаешь, Юрка не притворялся, у него и вправду был сдвиг, он же не был продуктом моды. А сейчас молодым дурачкам это навязывают и в школах, и в институтах, и с экранов всяких, и со сцен, - сердито говорит Лёля, чуть приглушая голос.


- Да, Юрка, наверное, и был в числе того 1%, кто рождается с аномалией. Но тогда это было вообще не видано, не слыхано и не выпячивали они свои заскоки. Я слышала, конечно, что спецслужбы специально готовят разные «особенные» легионы в молодёжной среде, чтобы потом, управляя ими, устраивать погромы, марши, разжигать рознь и всякие свары в обществе. А они, дураки, думают, что мы, мол, такие необыкновенные, оригинальные…- замечает Галя.


- А помнишь, Васька к нам приставал со своими рассказами про Гризодубову?
- Да что-то смутно…- пытается припомнить Галка.
- В общем, мне кажется, так: явление это, ну, педерастия, действительно есть, пусть и мода присутствует, и заказ от спецслужб. Я думаю, это мы в этом виноваты.
- Ага, да, мы. Кто это мы? Ты и я, что ли?

 
 А женщины. Кто несколько веков двигал вперёд, толкая земной шар, как Высоцкий пел, свою растакую,
разлюбимую ЭМАНСИПАЦИЮ? Кто? Не женщины? Вот и получили.
Галина молчит. Она смотрит расширенными глазами на однокурсницу и соображает, склонив голову. Лёля продолжает:


- Шпалы кладём, «я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик», везде влезли - и в школы, и в медицину, и в политику… Ну, и зачем мужчине баба-мужик? Так что я думаю, что педерастия – это протест. Массовый мужской протест, иногда, может, и неосознанный – но против женской эмансипации, может, и на клеточном уровне даже.
- Ну, ты загнула! Есть же просто блудный разврат, как это в древнем Риме было. Хотя…Может, доля истины и есть в твоих словах, - думает вслух Галка. – Кстати, глянь на  эту девицу – это что женщина? Это же средний пол.

Она что возбудит мужчину? Сомневаюсь. Мой муж, кстати, он наполовину русский, наполовину скандинав, устал повторять – «как хочется увидеть женщину в платье, именно в платье – с воротничками, рюшами, складочками и с чем там ещё бывает… Ведь девчонки молодые одеты, как стадо, в жутких штанах, обтягивающих те места, которые скрывать надо, а не выпячивать, да ещё бывает так съедут эти штаны, что бельё видно всякое разное…

И что вы хотите, чтобы мы ухаживали за таким существом, добивались его, дарили цветы или думаете, извините за прямоту, нас это может возбуждать? Где тайна-то? Чем нам очаровываться, восхищаться?»

 - Вот видишь, если бы нас кто-нибудь слышал, ну хотя бы наш осоловелый официант, то сказал бы, что мы просто ворчащие старые тётки, так вот же и твой муж так считает, а не только мы… Хотя Гризодубова, конечно, настоящая героиня, тут спора не может быть…- Лёля отодвигает от себя вазочку из-под мороженого и глядит в окно.- Короче, амазонки получили обратно свои резвые стрелы.
- Ну, да, получилось, стреляли из бумеранга …


Будьте добры, счёт, - просит Галя официанта, который флегматично взирает на поцелуй двух прыщавых сосунков за соседним столом. Уже на улице однокурсницы всё ещё говорят-вспоминают… Галка хвалится  младшей дочкой, болтушкой и кокеткой, она ищет её фото в сумочке, когда мимо женщин в кафе шествуют под ручку два холёных парня.

«Господи, куда мы попали, у них тут гнездо, что ли», - думает Лёля. Эти не были похожи на прыщавых: аккуратные стрижечки,  гладкая матовая кожа, напудренные щёки, маленькие серёжечки в розовых ушках и кошачья походка. Галя поднимает голову и, проследив за взглядом Лёли, замирает, разглядывая пижонов.
Струящийся пиджак из дорогой ткани на одном и мягкий яркий джемпер на другом – они шли под руку, ожидая внимания к себе и заранее изображая лёгкое смущение от этого внимания.

У одного из них были пышные, но аккуратно подстриженные пшеничные усы, и было ясно, что они надушены. Опущенные глаза под длинными накрашенными ресницами придавали лицам выражение напускной кротости. Парочка словно несла на своих минах застывшие выражения загадочности.

При этом из каждой поры этих холёных физиономий  струились невидимые, но почти осязаемые флюиды порока, умело загримированного под утончённый намёк на тайну и избранность. Пара входит в зал, оттуда раздаются возгласы приветствия и жидкие аплодисменты.


Галка смеётся:
- Знаешь, мне показалось, что у одного из них был длинный кошачий хвост в полосочку. Ха! Схватить и дёрнуть – представляешь, какой бы раздался вой!
Садись, я подвезу тебя!

Продолжая оживлённо говорить, подруги скрываются в теле блестящей акулы-иномарки, тихо отплывающей по разогретому асфальту в сторону мигающего огнями проспекта.

Фото из интернета. Спасибо автору! Подпись под фото даю такую : "Три грации за гранью..."