Когда дур-р-раки кругом.
Куров был, как говорится, воцерковлён. Воцерковлён давно и надолго, он сам так считал, и всех окружающих заставил в это поверить: и неверующую жену, и подраставшую дочку, и всех знакомых.
Друзей ему почему-то не случилось приобрести за сорок сознательных лет, если вычесть детство. Дочку с младенчества носил он на своих крепких руках к воскресной литургии, обязательно причащал святых Христовых тайн, сам также причащался. Дуру-жену убедить не удавалось, ну, и пусть с ней, зато дочь, названную Марией, спасёт, и сам, может, спасётся.
Только вот сохранить этот нейтральный тон по отношению к жене удавалось не всегда: когда он крепко поддавал, а что, в праздники всем можно, то довольно бурно и активно объяснял жене, в чём она неправа, иногда даже прибегая к помощи кулака и крепких слов. Ну, что сделаешь, если дурр-ра, как же объяснишь? Вот привозили недавно мощи святых из Греции, так Куров в первых рядах вместе с сестрой, певчей из храма в Печатниках, попали, почти и не стояли совсем.
Говорил же он ей, говорил, дурёхе-то своей – давай скорей, вместе поедем на своей же машине, успеем первыми – ведь исцеления будут, мучаешься же гипертоничка несчастная, опять же благодати-то сколько! Нет, упёрлась. Не поехала.
А Куров-то ведь для них, для семьи на машину сколотил, стоя в мороз и под дождём на вещевом рынке, среди торгашей-язычников, и мучаясь, потому что постоянно приходилось слушать их брехню про заговоры и бабок, про гороскопы и привораживания. Одно время Куров пытался объяснять им, что они др-ремучие язычники – куда там! Так и торгуют амулетами и календарями с обезьянами и драконами.
А теперь совсем плохо стало – пока Маша, дочка Курова, мала была, покорно слушала папу, ходила с ним в церковь, немножко в воскресной школе занималась, а как исполнилось ей 13 лет, стала упрямиться – не пойду, не хочу. Куров ругался, объяснял, что ей за это от Бога будет – ничего не помогло. А тут ещё дурр-ра эта вдруг ляпнула, что разводится с ним.
- Чё?! Чё?! – только и мог произнести, багровея лицом, Куров. Да не, не посмеет, успокаивал он себя, куда ей, я же все бразды в доме наметил и соблюдаю, дачу вот начал ставить. Однако же по прошествии двух месяцев пришла повестка в суд. И хотя стараниями Курова дважды откладывали рассмотрение дела, поскольку оставались ещё связи после работы в органах-то, хоть и попёрли его оттуда когда-то за пьяную разборку, так вот, несмотря на эти его старания, Куровых всё же развели.
Духовник тогда сказал ему, дурак, мол, потерял жену, плохо молился. Куров подумал, это не я дурак, а она дурр-ра, молилась бы вместе со мной, всё было бы как надо, но вслух не произнёс.
Ох, и взбеленился же он! С каждым днём досады только прибавлялось, и выпивка не помогала – это же надо: эта кур-рица, его, мужика крепкого, правильного, хозяйственного, перед всеми опозорила – взяла и развелась!
У этих дурр-р, с никакими лицами, что у подъездов на лавках сидят целыми днями, прямо счастье в лице появлялось, когда он мимо них шёл – конечно, уже все протрепались вокруг. Вслед ему нёсся шёпот: «А она…, а он…».
И даже стоя в храме, Куров всё перебирал в памяти обиды, и на исповеди не про свои грехи говорил, а всё пытался объяснить, что эта дурр-ра в них виновата, хоть и знал, что так не положено.
Тогда Куров решил доказать ей, своей теперь бывшей, что она пожалеет о сделанном. Протрезвев и хорошо всё взвесив, он стал методично проводить в жизнь делёжку их двушки - малогабаритки. Кроме того, впихнул на кухню свой отдельный холодильник. Ага, испугалась! И уже дважды пыталась с ним заговорить – мол, ведь девочка растёт.
Но Куров добился своего – поделил лицевой счёт, продал комнату какому-то забулдыге – вот, не хотела со мной жить, живи с пьянчугой с кроличьими глазками. Подзанял денежек и купил себе маленький домик в деревне рядом с городом: на огороде полезно копаться, баб одиноких полно, да и церквушка небольшая тоже рядом: на службу удобно ходить.
Куров ходит на службу регулярно, сельский священник воспрял, увидев в числе новых постоянных прихожан статного мужика среди белых платочков. Куров уже помогал ему крышу починять. Подумывает он теперь крепкую бабёнку замуж взять, ну, не будет же он греховодничать, это ни-ни, он же верующий, понимает, что грех.
С Машей почти не видятся, избегает она с ним встреч почему-то, и в храм совсем перестала ходить… Выходит, зря что ли он старался? Так ещё не вечер! Отвечал он сам себе.