Глава 3. "Детство Никиты", или "Повесть о многих превосходных вещах". Три ключа.
В эмиграции, в 1920-х годах, практически параллельно с редактированием перевода Н. Петровской сказки К. Коллоди «Приключения Пиноккио», А.Н. Толстой пишет, может быть, самое лучшее из своих произведений – повесть «Детство Никиты».
Право же, нам представляется, что теперь, когда есть в русской и мировой литературе эта повесть, к сальериевскому (бомаршевскому; пушкинскому) - «Как мысли чёрные к тебе придут, – Откупори шампанского бутылку Иль перечти «Женитьбу Фигаро!», можно добавить: «или – «Детство Никиты»»!
Потому что в этом произведении – по тонкому замечанию К.И. Чуковского, - автор и с т о ч а е т из себя с ч а с т ь е. Вся полнота Детства проявлена в этой повести, с удивительными лёгкостью и красотой.
Но – сколько знаков припрятано там и сям на этих страницах, сколько загадок загадано, сколько драгоценных кладов – не открыто… Это действительно «Повесть о многих превосходных вещах», - как она называлась в берлинском издании 1920-х годов.
Е.Д. Толстая пишет, что это название несколько неуклюже звучит по-русски, и что оно было придумано для немецкой публики, - как более близкое ей.* Нам же представляется, что такое заглавие отражает самую суть повести.
Удивительно, что по этой гениальной повести до сих пор нет серьёзных литературоведческих трудов,- за исключением того, первого, отклика К.И. Чуковского, (или мы об этих трудах ничего не знаем). Впрочем, какие-то "зачатки" такого труда есть - на наш взгляд - в книге Е.Д. Толстой "Ключи счастья". (Гл. 5. "Превосходные вещи": вокруг "Детства Никиты").
Именно Елена Дмитриевна Толстая выявила три основных "ключа", бьющих в "Детстве Никиты": первый - это ключ самого детства Никиты - или А.Н. Толстого, пробившийся потом в "Буратино", - преобразившийся потом из повести - в сказку; то есть, априори - Сказочный ключ; второй - это "Пушкинский ключ", журчащий по всему произведению и определённый Е.Д.Толстой как "пушкинский фон"; третий - подземный, пещерный, - Сакральный, - ключ немецкого поэта-романтика Новалиса, или ключ Символизма. Вот эти три основных ключа и задают весь тон "Детства Никиты", и составляют его тайну и прелесть.
Определения наши, - возможно, - несколько расплывчаты.
Попытаемся конкретизировать их.
*(В кн.: Елена Толстая. Ключи счастья. Алексей Толстой и литературный Петербург. - М.:НЛО, 2013.)
5.1. Первый ключ: ключ "Буратино".
Литературовед, внучка писателя, Е.Д. Толстая первая выявила близость образа девочки Лили в "Детстве Никиты" образу Мальвины в "Приключениях Буратино". Голубые банты Лили окажутся голубыми волосами куколки (а в фильме - голубым паричком)*. Кроме того, Никите кажется, что Лиля - не настоящая девочка, - до того хорошенькая; что она - кукла.
Нам, современным людям, может почудиться в этой "кукле" негативный оттенок (то есть, что она- "неживая", недостаточно живая). Однако, - вспомните, - как относились к куклам, а особенно, - к марионеткам - люди Серебряного века (а Толстой был человек Серебряного века): они видели в них созданий более духовных, чем мы, - более чистых.
И Никита, заворожённый красотой девочки Лили, видит в ней именно необыкновенную для человека чистоту, ту самую пушкинскую "чистейшую прелесть". То есть, если хотите, это - явление "маленькой Мадонны". А "маленькая Мадонна" - это и есть "марионетка": "уменьшенная копия Девы Марии".
Но мотивы будущей сказки о Буратино начинают звучать в "Детстве Никиты" задолго до явления девочки Лили в голубых бантах.
Уже в первой главе - "Солнечное утро" - когда автор вместе со своим героем - Никитой - описывают, как дворовый человек Пахом делает чудесные санки-скамейку, - уже в этом есть зачатки создания папой Карло куколки Буратино. Уже здесь есть верстак и стружки, которые потом окажутся в доме у Джузеппе, - к которому изначально и попало волшебное полено. У санок так же четыре ножки, - что есть предтеча ручек и ножек Пиноккио-Буратино. Нет только головы. Так и хочется сказать, что чудесные санки Никиты через пятнадцать лет превратятся в весёлого мальчишку Буратино, обретя его длинноносую любопытную круглую голову.
Именно с этих чудесных санок начинается действие повести. То есть, начинаются с о б ы т и я. А до того, как Никита сел на них и поехал, - всё ещё статично, - хотя и прекрасно.
Никита, лёжа в постели, думает о том, как ему улизнуть из дома - "безо всякого, конечно, мытья и чищенья зубов"...
Буратино ( и Пьеро) будет заставлять чистить зубы и мыть руки - в любых условиях - очень хорошо воспитанная девочка-куколка Мальвина.
Потом учитель Аркадий Иванович, не давший Никите улизнуть на речку, - заставит его заниматься арифметикой, - к которой у мальчика "нет никаких способностей", и писать диктант, на который ученик посадит кляксу. Арифметика, к которой нет способностей, - диктант - клякса, - всё это будет и у Буратино, занимающегося под руководством Мальвины, возле её домика на сизой поляне.
Мальчику Никите - по крайней мере дважды (в воспоминании Виктора Бабкина и потом - по предложению матери, когда сын сделался "скучным") - в повести, - так же "закатывают касторки", - как Мальвина "закатила" её больному Буратино.
И самое, - может быть, - главное: клад, который находится в твоём собственном доме. У Никиты клад - в "летних" холодных комнатах, за дубовыми дверями, - куда никто зимой не ходит, и мимо которых проходят все. Так же будет в "Буратино", - маленькая дубовая дверь, - мимо которой все проходят; за которой - клад...
Над изразцовым холодным очагом висит портрет Прекрасной Дамы-Амазонки. Так же портрет то ли Мальвины, то ли какой-то неизвестной Дамы (актрисы?) висит в комнате Карабаса-Барабаса - над горящим очагом - в фильме "Золотой ключик".
Видимо, он "переместился" к директору Театра потому, что золотой ключик оказался - у него...
Так же в "Детстве Никиты" по крайней мере три Артамона, - которые "превратятся" в одного пса-слугу Артемона в сказке о Буратино. (Имя "Артемон" (более позднее -"Артамон") значит - "посвящённый Артемиде" (Диане) - богине-предводительнице амазонок).
Так же обитая войлоком дверь и старый войлок, занавешивающий вход в пещеру с кладом - на наш взгляд, - обыгрывает один и тот же символ. (Двери, обитые войлоком, есть у Толстого и в других произведениях.)
Первый войлок - по легенде - сбили овцы в Ноевом ковчеге, трясь спинами друг об дружку. В "Буратино" за старым войлоком скрыто некое подобие Ноева ковчега. В "Детстве Никиты" войлоком обита дверь наружу, - то есть, сам Дом Никиты и его родителей - это как бы Ноев ковчег.
Возможно так же, что старинные ёлочные игрушки, сделанные своими руками, - которые вспоминает мама Никиты Александра Леонтьевна, - лебеди на пруду, башня, - потом материализуются в "Приключениях Буратино".
Задан в "Детстве Никиты" и образ шарманки, что окажется потом в руках папы Карло, - шарманка эта играет в груди Никиты, непонятным счастьем, - оттого, что в доме появилась девочка Лиля Бабкина...
Есть в "Детстве Никиты" и прообразы злых и вредных героев "Золотого ключика": крысы Шушары, кота Базилио, лисы Алисы.
Вторая "девочка с голубыми бантами" - Анна Девятова, - влюблённая (без взаимности) в Никиту, предлагает ему посмотреть суслика. Слово "суслик" по этимологии восходит к слову "шуршать". Крыса Шушара - она так же шуршит! (Хотя само слово происходит от местности рядом с Царским Селом - Шушары, - которое с финского переводится как "остров среди болот": Suosaaro.)
Так же девочка Анна предлагает Никите натереть глаза куриной слепотой, чтобы на время ослепнуть. Слепой (или как бы слепой) кот Базилио в "Буратино" - проявленный отголосок той игры с куриной слепотой. Кот же в "Детстве Никиты" - Василий Васильевич - загадочный, вредящий; "Базилио" - это латинизированный "Василий".
Сама Анна - в чём-то, по-видимому, - лиса Алиса. Мы даже можем сказать, в чём: она - провокаторша.
Если лиса Алиса провоцирует Буратино закопать его золотые на поле в стране Дураков, то девочка Анна провоцирует Никиту на узнавание того, чего ему пока не пора узнавать, - то есть, - на некую профанацию. "Я знаю, где одна вещь лежит... И эта вещь очень интересная", - так заманивает Анна Никиту.
Это - то же, чем потом окажется для Буратино обещанное лисой Алисой дерево, на котором вырастет "пятьдесят пять золотых монет" (в пьесе "Золотой ключик"). Девочка Анна хочет от Никиты внимания, и ради этого готова показать ему и суслика, и "одну интересную вещь". Лиса Алиса хочет отнять у Буратино деньги, - и ради этого соблазняет героя мифической прибылью. Буратино, в отличие от Никиты, на профанацию подаётся, - на то он и глупый деревянный человечек с коротенькими мыслями...
Буратино на поле Дураков хватают полицейские псы доберманы по приказанию начальника-Бульдога. Бульдог - "бычья собака: bull-dog" (англ.).
Героический эпизод борьбы с быком Баяном - один из подвигов мальчика Никиты. Именно после него влюбилась в Никиту девочка Лиля. А деревянного человечка Буратино бык-собака приказал "отвести на мост и бросить в пруд". Преступление Буратино состояло в том, что он был "беспризорный, беспаспортный, безработный".
После того, как Буратино оказывается в пруду, он обретает и призор, и работу, вероятно, и паспорт?Итальянское слово passaporto означает - "разрешение на прибытие в порт". Порт - это пристань. Пристань - это то место, к которому ты пристал. Место, где обитаешь, живёшь, - твой дом.
Брошенный в пруд Буратино оказывается окружённым заботой лягушек. Лягушки встретили его, как родного, как будто он был из их семьи. Здесь снова - реминисценции из "Детства Никиты". Никита живёт в "лягушачьем" месте; его и его товарищей так и дразнят, называя их - "лягушата"; неуёмный "предприниматель", отец мальчика, даже пытается наладить лягушачий бизнес. В день рождения Никиты отец дарит ему лодку, на которой поднимает штандарт с изображением лягушки.
Буратино здесь максимально сближен с Никитой, - он попадает в своё родное (родовое) место, о нём по-родственному заботятся. По-родственному же его и отчитывает черепаха Тортила.
Сидя на листе кувшинки, Буратино получает в дар от черепахи Тортилы самую чудесную, заветную вещь - золотой ключик.
Слово "кувшинка" произошло от слова "кувшин", а слово "кувшин" - от слова "ковш". Мы полагаем, что лист кувшинки в "Приключениях Буратино" символизирует ковш, - ковш созвездия Большой Медведицы.
Отчего лист кувшинки можно возвести к созвездию Большой Медведицы?
Когда-то молодой Толстой написал такое стихотворение:
Талисман.
Родила меня мать в гололедицу,
Умерла от лихого житья;
Но пришла золотая медведица,
Пестовала чужое дитя.
В полнолунье водила на просеки,
Ворожила при ясной луне.
И росли золотые волосики
У меня на груди и спине.
Языку научила змеиному
И шептанью священных дубрав;
Я в затонах внимал шелестиному,
Заунывному голосу мав.
Но ушла золотая медведица,
На прощанье дала талисман…
Оттого-то поется, и грезятся
Мне леса, и река, и туман.
Вот эта "золотая медведица" стала в "Приключениях Буратино" тёткой Тортилой; а талисман - это золотой ключик.
Символ же "золотой" - небесной - Медведицы - лист кувшинки, на который выплыл казнённый псом-быком Буратино. Таким образом, мы видим, насколько образ Буратино для А.Н. Толстого лирически автобиографичен. Да и сама черепаха напрямую связана с лирой, - ведь именно из панциря черепахи сделал первую лиру Меркурий...
Римский астролог I в. н.э. Марк Манилий в своём "Трактате по астрономике" пишет:
"Вот встает из океана Лира, подобная панцирю черепахи, лишь после ее гибели зазвучавшему под рукой наследника" [Меркурия. Имеется ввиду небесный океан и созвездие Лира. Е.Ш.]... Манилий прямо называет Меркурия - н а с л е д н и к о м черепахи.
Наш Буратино - так же, получается, наследник - черепахи Тортилы.**
Кувшинка же - это водяная лилия.
Сокращённое имя "Лиля" чудесной девочки из "Детства Никиты", - на наш взгляд, - специально максимально сближено Толстым с этим цветком. (Полное же имя её, скорее всего, - Елизавета. Не только потому, что это - имя сестры Толстого - на что указывает Е.Д. Толстая, - но прежде всего потому, что это имя связано с райским происхождением её носительницы: из Элизиума.)
Когда Буратино покинул пруд, к нему (пруду) приблизился продавец пиявок Дуремар. Этот противный торговец противным товаром нанимал бедных людей, чтобы они весь день стояли в пруду, приманивая на своё тело пиявок. Так же в повести "Детство Никиты" брат девочки Анны Лёшка Девятов, - спасаясь от своей навязчивой сестры, - как он рассказывает Никите:
- Я раз целый день в воде в камышах просидел... - всего пиявки съели.
В главе "На возу" Никита мечтает: "Когда-нибудь сяду на воздушный корабль и улечу... И он стал представлять летучий корабль с крыльями, как у мыши..." В пьесе "Золотой ключик" герои получают от Волшебной Книги воздушный корабль, на котором летят в страну счастья.
Таким образом, можно сказать, что в "Золотом ключике, или Приключениях Буратино", принятом нами к рассмотрению как единый "проект" (сказка -пьеса - кинофильм) разворачиваются в сказочной интерпретации основные темы "Детства Никиты".
* Мы будем говорить о трёх "Золотых ключиках, или Приключениях Буратино" сразу - о сказке, пьесе и кинофильме (реж. А.Л. Птушко). Они все созданы либо инспирированы самим А.Н. Толстым, в них всех заложены его смыслы. Эти вариации Толстого на тему "Буратино" литературовед М.Липовецкий назвал, - на наш взгляд, справедливо и очень удачно, - "проектом" .
//Марк Липовецкий Утопия свободной марионетки, или Как сделан архетип(Перечитывая « Золотой ключик » А. Н. Толстого)«НЛО» 2003, №60. /http://magazines.russ.ru/nlo/2003/60/lipov.html
** Черепаху Тортилу, дарящую Буратино золотой ключик, с Золотой медведицей из стихотворения "Талисман" сближает в своей книге и Е.Д. Толстая:
"Черепаха не за заслуги - таковых попросту и нет, - а просто из солидарности в ненависти к их общему обидчику дарит Буратино талисман, как когда-то лирическому герою Толстого дарила Золотая медведица, которая, как мы помним, была заместительницей или метаморфозой матери." / Елена Толстая. Ключи счастья. Алексей Толстой и литературный Петербург. - М.:НЛО, 2013. Гл. "Нисхождение без преображения". - с. 435.
5.2. Второй ключ: Пушкинский.
Сначала надобно сказать о том, какие пушкинские реминисценции выявила в "Детстве Никиты" Елена Дмитриевна Толстая.
Во-первых, Толстая говорит о "пушкинском фоне" типичной русской дворянской усадьбы: "... перед нами дворянское детство в полном комплекте: барский дом в снегу, книжные шкапы, Пушкин как основной фон..."
Во-вторых, - Толстая пишет о "пушкинской традиции" : "Пушкинская традиция подключается в эпизоде с картой: Петруша Гринёв приделывает мочальный хвост к мысу Доброй Надежды, а Никита, рисуя карту, направляет Амазонку вниз, к Огненной Земле. Это в обоих случаях переполняет чашу терпения: Петруша расстаётся с необременявшим его учением гувернёром и вскоре "пускай его послужит" в Богом забытой Белогорской крепости, а Никите, скорее всего, предстоит карьера телеграфиста на ближайшей к Сосновке железнодорожной станции Безенчук (где сосновцы забирали и отправляли почту). Самарская дыра совсем неподалёку от оренбургской".
В-третьих, - но всё так же в рамках выявленной "пушкинской традиции", - литературовед указывает на пушкинские реминисценции, связанные со скворцом Желтухиным.
"Очаровательно перевирая пушкинского "Рыцаря бедного" (...), матушка Никиты обращается к скворцу Желтухину: "Здравствуй, здравствуй, птицын серый, энергичный и живой"; "птицын" идеально ложится на "рыцарь", отождествление поддержано отвагой маленького птенчика Желтухина (эту реминисценцию независимо друг от друга услышали Павел Дмитриев и Аркадий Блюмбаум)."
Ну и, в четвёртых, - то, что опять же - по мнению Толстой, - относится к "пушкинскому фону":
"В отцовском кабинете "голова Пушкина между шкапами" почти шифрует пушкинский псевдоним "нкшп".
А теперь поведаем вам о том, что думаем о связи "Детства Никиты" в А.С. Пушкиным и его произведениями мы; в чём мы согласны и в чём не согласны с тезисами Е.Д. Толстой.
Итак, "пушкинский фон" повести. Мы бы не сказали, что это - фон. Это - скорее - какое-то подспудное звучание ручья (или ключа), сияние солнца, звуки воды, шум ветра, отдельные узнаваемые строчки, неожиданные реминисценции. Это - потаённая жизнь самого Пушкина - вместе с Никитой и его родителями, в этом доме, напоминающем Ноев ковчег. Какая-то сладкая и мучительная Тайна связана здесь с Пушкиным, - названным прямо только один раз - "Голова Пушкина между шкапами...".
Но тема Пушкина начинает звучать в повести сразу, вместе с морозом, сковавшим стёкла в никитиной комнате, и солнцем, светящим сквозь него: "Мороз и солнце! День чудесный..." И тут же - перекличка с санками: "Но знаешь, - не велеть ли в санки Кобылку бурую запречь?.." И Никита мечтает о том, как обновит санки, сделанные за ночь добрым мужиком Пахомом. Да и Пахом - пушкинский, из стихотворения "Добрый человек": "Люблю тебя, сосед Пахом, - Ты просто глуп, - и слава Богу!"
Е.Д. Толстая сравнивает две сцены с географическими картами - с Никитой, который не туда повёл Амазонку, и с Петрушей, который вообще употребил карту на воздушного змея. Мы бы сравнили воздушного змея Пети Гринёва не с картой, а с санками Никиты. Хотя бы из-за того, что у них - и у санок и у змея - имеются мочальные верёвки. Мочальный хвост Петруша приделывал к мысу Доброй Надежды, а Никита управляет санками, держась за мочальный конец верёвки. К тому же, санки этимологически близки к змее:
"Слово «сани» — славянское, заимствованное от славян латышами, мадьярами и румынами; происходит оно, по мнению проф. Р. Ф. Брандта и В. Ф. Миллера, от «сань», что значит «змея»; относится оно собственно к полозьям ввиду их сходства со змеей." / Сергей Колибаба. Сани. Этимология. // Проза.ру // http://www.proza.ru/2015/04/03/699
Далее - несомнено, Виктор Бабкин - брат девочки Лили, - соотносится с Алексеем Швабриным. Конечно, ещё на детском, наивном, уровне. Тут, собственно, тот же "треугольник", что и в "Капитанской дочке": Гринёву - Маше - Швабрину соответсвуют Никита - Лиля - Виктор. Лиля с Виктором связана как его родная сестра. Но по сути они - совсем разные, - и Виктор всё время наговаривает на Лилю то, чего нет, - как и Швабрин на Машу Миронову. И так же восхищённый девочкой р ы ц а р ь Никита сочиняет стихотворение - простое и наивное, - как и Петруша Гринёв, влюблённый в Марью Ивановну. И так же Виктор - как и Швабрин, - не понимает и не принимает этого стихотворения (правда, без "взрослого" усложнения ситуации ёрническими намёками.)
На время - как и Швабрин - Виктор становится комендантом построенной им вместе с местными мальчишками снежной крепости, - и так же бесславно, - как и у Алексея Ивановича, - заканчивается его комендантство...
В главе "Чем закончился скучный вечер" идут явные реминисценции с пушкинским "Зимним вечером".
"Никита зевнул, закрыл "Ниву" и, подпёршись, стал слушать.
Наверху, на чердаке, посвистывало, подвывало протяжно. Вот затянуло басом - "ууууууууууу", - тянет, хмурится, надув губы. Потом завитком перешло на тонкий, жалобный голос и засвистело в одну ноздрю, мучится до того уж тонко, как ниточка. И снова спустилось в бас и надуло губы."
Чем это не -
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То как зверь она завоет,
То заплачет, как дитя...?
Наверху, на чердаке, представился Никите сидящий там "Ветер" - "мохнатый, весь в пыли, в паутине"... Сидит смирно и, подперев щёки, воет: "Скууууучно". Ночь долгая, на чердаке холодно, а он сидит один-одинёшенек и воет."
Здесь уже - одухотворённость Ветра, и почти что жалость к нему мальчика. И немного этот Ветер - Пушкин... И как будто указанная Ветром, спущенная из пещеры в горе, вносится на руках ямщика в дом Мёртвая царевна - девочка Лиля. Пушкинскую царевну любил и искал жених её - королевич Елисей. Имя Елисей носил и ямщик в комической поэме Василия Майкова - "Елисей, или Раздражённый Вакх", - очень ценимой Пушкиным. Не сближены ли здесь у Толстого два Елисея - пушкинский и майковский - в одном образе ямщика, "с ледяной бородой", - как будто ещё и - Деда Мороза впридачу... И - как Снегурочка - лежит у него на руках нежная девочка в козьей шубке... Вместо королевича Елисея её поцеловала матушка Никиты, - и разбудила.
Бабкины приехали в темноте, в буране, соответствующем "Зимнему вечеру", - когда буря воет, плачет, поёт и свистит... Дороги замело, сани гостей въехали в кусты - у самого дома. Так же въехал - только утром, - ещё тёмным,зимним, - по заметённым дорогам Михайловского - на заснеженный двор опального поэта лицейский друг Пушкина Иван Иванович Пущин:
"Вдруг крутой поворот, и как будто неожиданно вломились с маху в притворенные ворота, при громе колокольчика. Не было силы остановить лошадей у крыльца, протащили мимо и засели в снегу нерасчищенного двора... " /И.И. Пущин. "Записки".
Некоторые реминисценции мы здесь находим и с пушкинским стихотворением "Туча" - первыми двумя строчками:
Последняя туча рассеянной бури!
Одна ты несешься по ясной лазури,..
"С юга между разорванных туч появился и со страшной быстротой летел на усадьбу ослепительный лазурный клочок неба." / Гл. "Необыкновенное появление Василия Никитьевича".
И в другой главе - "Дети Петра Петровича" - отголосок последних двух строчек пушкинской "Тучи":
И ветер, лаская листочки древес,
Тебя с успокоенных гонит небес.
У Толстого: "Вдалеке, на базарной площади, в тёмном небе проступал золотой купол церкви. Под ним, в три яруса, один ниже другого, горели плошки. По ним пробегал огонёк и ласкал огоньки."
У Пушкина ветер ласкает листочки деревьев, у Толстого - пасхальные огоньки плошек.
Не случайно и Василия Никитьевича - отца Никиты - спасает из полноводного оврага именно конь Негр. Правит же Негром тот самый мужик Пахом, что сделал Никите чудесные санки.
А скворчонок Желтухин - кроме того, что ассоциируется с печальным пушкинским рыцарем, - он ещё прилетает, чтобы сообщить радостную весть о надвигающейся буре - после летней засухи. Снова - "Буря мглою небо кроет..." Снова - Пушкин. И снова - спасение!
А потом, когда Никита с отцом везёт на продажу яблоки, они остановились у домика на колёсах - того, в котором Никита молился Богу зимой, о том, чтобы всё снова стало хорошо, - и Бог тогда помог ему... И вот теперь домик "действует", - там обитают плугари, которым древний старик варит кашу. Никита протягивает старику яблоко, но старик отвечает: "Нет, юнкер, мне жевать нечем." Юн-кер - молодой господин по-немецки - Jung Herr. Но для нас уже навсегда "юнкер" - это прежде всего - камер-юнкер Пушкин.
Домик на колёсах - это стан, а потом Никита поедет по степи, где вдали будут виднеться курганы - как будто всё наоборот, - не так, как для злого царя из "Золотого Петушка" ("ни побоища, ни стана, ни надгробного кургана...") было для Никиты: и стан, и курган, - и все живы, и всё хорошо, и нет побоищ - только разве что мирные, в игре, - и в кармашке у него лиловенькое письмецо от чудесной девочки Лили... И - никаких Шамаханских цариц... Правда, Лиля потом явится перед ним грозная, отчуждённая - он забыл ответить на её письмо! Но есть надежда, что девочка его простит. Она ведь - добрая и хорошая девочка...
Мы, конечно, не все пушкинские мотивы подметили и выявили. Они порой совершенно неуловимы. Но так и должно быть: Пушкин для русского человека - в воздухе, в солнечном свете, в морозе, в осенней листве...
* * *
Да, а насчёт того, что "голова Пушкина между шкапами" шифрует первый пушкинский псевдоним, придуманный им для первого посланного в печать стихотворения - "К другу-стихотворцу" - "Н.к.ш.п." - согласные буквы фамилии в обратном порядке, - с этим мы не совсем согласны. Порядок букв - другой. И - по нашему наблюдению - образ этот - "головы Пушкина" - можно отнести уже не к этой ( как ни странно), а следующей главе - о ключе Символизма в "Детстве Никиты", - самом таинственном из всех...
5.3. Третий ключ: ключ Новалиса (ключ символизма).
Говоря о символических мотивах в «Детстве Никиты», Е.Д. Толстая прежде всего говорит о голубом свете, наполняющем эту повесть о детстве. «Голубоватым светом освещён сугроб, в котором спрятался Никита», - пишет литературовед.
Нам здесь представляется необходимой поправка: не сугроб, а пещерка, - специально сделанная Никитой.
Вот как – в повести А.Н. Толстого:
«Взобравшись под самый мыс, Никита начал копать пещеру. Работа была легкая,- снег так и резался лопатой. Вырыв пещерку, Никита влез в нее, втащил скамейку и изнутри стал закладываться комьями. Когда стенка была заложена, в пещерке разлился голубой полусвет,- было уютно и приятно».
А в «Золотом ключике» голубой свет льётся из отверстия в каменной стене – оттуда, где находится клад – волшебный театр.
«Широкий луч света снизу ударил по лестнице. Огонёк свечи, которую держал папа Карло, стал жёлтым.
– Глядите, глядите скорее! – громко позвал Буратино.
Буратино обеими руками приподнимал истлевший войлок – им было занавешено отверстие в каменной стене. Оттуда лился голубой свет».
И увидели герои – так же некое подобие пещеры, только с круглым окошком вверху.
«Первое, что они увидели, когда пролезли в отверстие, – это расходящиеся лучи солнца. Они падали со сводчатого потолка сквозь круглое окно.
Широкие лучи с танцующими в них пылинками освещали круглую комнату из желтоватого мрамора».
Надо сказать, что и загадочный голубой свет, и пещера с желтоватыми стенами, всё это взято А.Н. Толстым из романа «Гейнрих фон Офтердинген» немецкого поэта Фридриха фон Гарденберга, носившего псевдоним Новалис.*
Связь символики голубого цвета А.Н. Толстого с символикой Голубого цветка Новалиса первой открыла Е.Д. Толстая в своей работе «О лазоревых цветах, пыльных лучах и золотых ключах: Буратино и инварианты Алексея Толстого». **
Оттуда же, от Новалиса, взята и пещера.
Вот – эпизод из романа Новалиса, который очень напоминает соответствующий эпизод из «Приключений Буратино» (должно быть – наоборот, но для нас всех ведь первична сказка А.Н. Толстого, а роман Новалиса – и вообще за границами нашего чтения; его читают в основном литературоведы – и то, если найдут… ). Мы, конечно, утрируем, - но не слишком. Романа этого нет во многих библиотеках - даже и очень хороших. И в продаже вы его не найдёте – даже в самых крупных книжных магазинах… А по нашему мнению, - так его надо проходить в общеобразовательных школах – хотя бы факультативно!
Потому что без знания этого романа немецкого романтика рубежа XVIII-XIX веков очень многое остаётся непонятым и непознанным в нашей великой Русской Литературе.
Итак, вот у Новалиса и голубой свет, и пещера заветная, и проход к ней:
«Вскоре он подошел к ущелью, которое вело вверх. Ему пришлось карабкаться по мшистым камням, когда-то снесенным вниз потоком. Чем выше он подымался, тем лес все более светлел. Наконец, он дошел до маленького луга - склона горы. За лугом высился утес, у подножия которого он увидел отверстие; оно казалось началом прохода, вырубленного в утесах. По этому внутреннему ходу он шел прямо несколько времени и дошел до широкого выхода, откуда сверкнул ему навстречу яркий свет. Приблизившись, он увидел мощный луч, поднимавшийся, как струя фонтана, до самого потолка: там он рассыпался на бесчисленные искры, которые собирались внизу в большом бассейне; луч сверкал, как зардевшееся золото. Не слышно было ни малейшего звука; священная тишина окружала дивное зрелище. Он приблизился к бассейну, искрившемуся разноцветными переливами света. Стены пещеры были покрыты этой влагой, не горячей, а прохладной; она светилась слабым голубоватым светом».
Не правда ли, очень схоже с тем, как Буратино и его друзья идут по лестнице в подземелье и обнаруживают комнату, от которой исходит голубой свет, а сквозь круглое окно в потолке светит яркое солнце? И – не просто похоже, не случайно похоже, а именно у Новалиса и взято! Как взят именно из этого романа и сам золотой ключик, - что так же первой открыла Е.Д. Толстая в названной выше статье. С ключиком мы разберёмся после, - как и с пещерой. Сейчас остановимся на этом мистическом голубом свете (голубом цвете).
В той пещере герой романа Новалиса – по имени Гейнрих фон Офтердинген, - в будущем – поэт, а пока просто юноша, - находит заветный цветок, - лучше которого нет на свете, - цветок этот – голубого цвета – die Blaue Blume.
(Да, надо сказать, что это – сон, это всё снится Гейнриху, - но сон этот – пророческий, он сбудется. Так же, как и сон Никиты у Толстого.)
Из цветка на героя выглядывает прелестное девичье личико. Это – личико его Невесты. Оно обрамлено (да простит нас Чехов!) голубыми лепестками, словно голубоволосой причёской. Вот она – Фея с Голубыми волосами!
Что же, получается, что не только запоздалый (по определению Е.Д Толстой) представитель Серебряного века – автор «Приключений Буратино» - был поклонником немецкого романтика Новалиса, но и итальянский писатель Карло Коллоди, автор «Пиноккио»? Ведь Фея с Голубыми волосами – это его героиня, у Толстого она превратится в куколку Мальвину.
Про отношение к Новалису Карло Коллоди мы ничего не знаем, и поэтому помолчим. Вполне возможно, что Коллоди не читал роман немецкого романтика. Откуда же он тогда взял голубые волосы своей Феи? Возможно, - и не из романа Новалиса, а - из «Фауста» И.-В. Гёте. (Не все писатели читали Новалиса, но уж "Фауста" должны были прочесть все!)
Это – опять не совсем волосы, а – обрамление синевы, обрамление лица синевой Неба:
Миродержица, склонись
К лицезримой тайне
Всей твоей, взнесённой ввысь,
Синевой бескрайней. (Пер. Б.Л. Пастернака.)
Миродержица – это Богородица, Дева Мария, Небесная Царица. Она склоняет своё лицо к Земле, - и лицо её предстаёт в обрамлении небесной синевы, как в голубом капюшоне…
Тогда - что же, получается, Фея Коллоди - сама Богородица? Нет, мы так не думаем. Фея - вообще образ скорее сказочный, чем сакральный. Но черты богини она в себе несёт. Только - не Марии, а - Исиды. Ведь и подопечный её, а в будущем - служитель её, - Пиноккио, - назван так из-за шишки пинии. Огромная шишка пинии была обнаружена в Риме в разрушенном храме богини Исиды, - и доставлена во двор собора святого Петра. Шишка пинии таким образом как-то связана с культом древней великой богини - Исиды.
При чём здесь тогда голубые волосы? Но изображения Исиды как раз отличает голубой (бирюзовый) цвет то ли причёски, то ли покрытия какого-то на голове - на полуразрушенных скульптурных ликах храмов Дендеры. Это - свидетельство связи богини с небом, небесного её происхождения.
В Христианстве многие черты Исиды унаследовала Дева Мария.
Именно гётевская Дева Мария – Вечная Женственность - (нем. Ewig-Weibliche - Вечно-Женственное) – была воспринята и воспета поэтами Серебряного Века, прежде всего – А.А. Блоком.
Именно тогда, в начале ХХ века, в России, символистами были взяты как символы образы немецкого поэта конца XVIII века: Голубой Цветок, Кольцо-Талисман, Вечная Женственность (Гёте + Новалис), Покров Исиды - как покров Истины; София-Премудрость, Поэт-царь (король), Атлантида как Страна поэтов...
Толстой был "человеком этого общества символистов", - он впитал в себя и развил эти образы Серебряного века - эти символы немецкого романтика Новалиса. Голубой цвет светит во многих его произведениях - в "Аэлите" (где есть так же пещера с голубым светом - на Марсе), в "Голубых городах", в раннем рассказе "Злосчастный" - голубая карета, в публицистическом очерке о театре "Голубой плащ", - а "по мелочи" этот воспринятый Толстым культ "новалисовской голубизны" можно встретить почти во всех его произведениях.
Произошла Революция - символисты либо умерли, погибли, либо - эмигрировали. Толстой - как известно - тоже сначала эмигрировал. Но потом - вернулся и в советской уже России продолжил и развил их дело. Немецкий романтик Новалис, от которого в СССР осталась лишь выдернутая Лениным из контекста фраза "религия - опиум для народа"***, - тайно живёт в толстовском "Золотом ключике". Да и сам золотой ключик - как мы уже сказали - вслед за Еленой Толстой - взят именно у Новалиса, из того же романа - "Гейнрих фон Офтердинген", - из последней, дописанной за друга поэтом Людвигом Тиком, части.
*Барон Фри;дрих фон Га;рденберг (Georg Friedrich Philipp Freiherr von Hardenberg, 2 мая 1772, Видерштедт — 25 марта 1801, Вайсенфельс) — немецкий философ, писатель, поэт мистического мироощущения, один из йенских романтиков. Публиковался под псевдонимом Нова;лис (нем. Novalis). /"Википедия".
**В кн.: Толстая Е.Д. Мирпослеконца. Работы о русской литературе XX века. - М.: Изд-во РГГУ, 2002 г.
***"Ваша так называемая религия действует как опий: она завлекает и приглушает боли вместо того, чтобы придать силу", — писал Новалис в 1798 году; в сборнике "Цветочная пыльца".
Потом этот тезис Новалиса применил К. Маркс, во введении работы "К критике гегелевской философии права": "Религия – это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она – дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа" (К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 1, с. 415. Эта работа был написана в 1843 году и опубликована в 1844 году во «Французско-немецком ежегоднике»).
За Марксом повторил В.И. Ленин:
«Религия – опиум для народа . Вероучение – вид душевной сивухи, в которой рабы денег топят свой образ человека, свои притязания на сколько-то достойную людскую жизнь».
/ В статье « Религия и социализм» (газета «Новая жизнь» № 28, 1905 год, 3 декабря).
Первым же, кто применил термин "опиум - религия для народа", был французский писатель Маркиз де Сад, в романе "Жюльетта" (1797).
Заглавная героиня говорит королю:
"...Хотя Природа благоволит к вашим подданным, они живут в страшной нужде. Но не по своей лени, а по причине вашей политики, которая держит людей в зависимости и преграждает им путь к богатству; таким образом, от их болезней нет лекарств, и политическая система находится не в лучшем положении, чем гражданское правительство, ибо черпает силу в собственной слабости. Вы боитесь, Фердинанд, что люди узнают правду, ту правду, которую я говорю вам в лицо, поэтому вы изгоняете искусства и таланты из своего королевства. Вы страшитесь проницательности гения, поэтому поощряете невежество. Вы кормите народ опиумом, чтобы, одурманенный, он не чувствовал своих бед, виновником которых являетесь вы сами. Вот почему там, где вы царствуете, нет заведений, которые могли бы дать отечеству великих людей; знания не вознаграждаются, а коль скоро в мудрости нет ни чести, ни выгоды, никто не стремится к ней...".
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/10/03/2177