Мы взяли автора нечаянно
И обратили слово в птицу.
Мы это мир. А суть отчаянна.
Суть просто метит нам границу
Попытки узнавать где ясное
Предчувствие внутри к полезному...
Бывает чтенье не опасное.
Бывает всякое. И посему...
"Тебе Кубань родная, отдаю я дань,
Я о тебе сейчас стихи слагаю."
— Есть для начала смысл слов;
Порядок мысли постепенный,
Видать не знающей оков
Тугих предчувствий сути бренной.
Но все же те слова легки,
Послушны (вроде) сущей доле
Читателя их все пройти
Глазами ищущими воли
Разумного исхода знать
Зачем тут музой разорился,
Поэт, которому узнать
Пора, в какой он музе провинился.
Во-первых, видим мы пока,
Что вся поэзия не в дани.
Она — дана; как облака,
Что в синеве дают нам тени.
И тени те ложатся ввысь...
Да, ввысь! Как не звучит уж это странно...
А дань стихом — ума корысть?
Наверно. Смачно-полюбовно
К поэзии всей в целом, вдруг,
А может быть частями (рифмой?);
Поэзия не в дар, мой друг.
Она владеет миром, арфой
Небесной поднимая пыль
Из-под копыт небесной скачки
Всех наших мыслей. И костыль
Ума здесь прям как детям спички,
Играться с коими нельзя
Еще не зрелым сорванцам.
Вот подрастут — и в путь стезя.
И благо их в награду нам.
Мы все ведь учимся не в лени.
Законы правды постигать.
И постигаем прежде Время.
Да, прежде время, кабы знать
Куда же стрелка часовая
Закрутит нам потехи дня...
И ночь уже. И сна не зная,
Поэму пишем, стих храня
От всякой безутешной догмы
И от прозрения слепого.
В стихе том вопрошаем: "кто мы".
И ждем от истины иного?
Навряд ли. Медленно шагая
По строкам еще только мнимым
Размеренной ума потугой:
По лестнице как будто, зная,
Что муз порыв тот суть терпимым
Для нашей будет словом голой
И столь не явственной интриги.
И вот — спадают прочь ума вериги;
Стих нарожден! Покоен смыслом.
Задумчив нами и иными,
Которые его поднимут
Над облаками выше неба. Льдом
Разума кроша все смыслы — ими
Все наши вечные порывы не умрут.
Не может стих быть данью. Факт.
Поскольку он от мира — вещий.
Он есть искра, он есть инфаркт
Паскудомыслия и бдящий
Свою стезю поэт без имени,
Стих поднимает над толпой.
Берите. Это в дар от пламени,
Что взметено моей душой.
Стихи лишь дар. А дар — не дань;
Не может данью быть подарок.
И вот, к руке у Бога стань...
И муз тут хоровод — так ярок.
"И славлю вольную, могучую Кубань.
Прекрасней края в мире я, не знаю."
— Напрасно здесь не тратя слов впустую,
Сказать лишь нужно, что порыв глубок.
Он славит землю донельзя родную.
Он очень верен, мощен — [просто впрок].
"Твои глаза – два моря голубые.
А брови – виноградная лоза."
— Вот здесь мы остановимся и спросим
Зачем поэт так шутит "не шутя"?
Мы прочитав те смыслы ведь уносим
В глубины памяти, души и не хотя
Того, мы обнимаем сутью,
Что найдена в стихе подлунный мир.
Зачем поэт так странно месишь "шутью"
И облекаешь мои мысли в сущий вздор.
Ох, пощади читателя, поэт!
Невинен он ведь пред тобой, бессилен,
Дать неподдельно правильный ответ,
В котором стих твой сразу и — пассивен.
Стих сразу твой тогда подобен ржи,
Которая до мозга так охотна...
Какие у стиха пути? Так подскажи —
Читателю: размеренно, заботно.
Поскольку нет читателя что знает
Все тайны смыслов сутью наперед.
Не чувствует как стих его толкает
В пустоты сна, где мерзостью гниет.
Скажи поэт, себе и тайне Слова:
Зачем же образы имеют ход в душе?
Они нас возвращают к жизни снова,
Когда бредем мы по бесчувственной меже
Внутри своих слепых попыток веры
В то самое, что лучше всех красот:
То истина, то перстень высшей меры,
Который поднесет к ногам народ.
А может бросит? Или фыркнет молча,
Глазами нашу тень об пыль круша.
Зачем стихи мы пишем, что молча,
Не выдают для сути "ни шиша"?
Они не говорят, а лишь елозят
Предзвучием во тьме сырых потуг
Нижайшей поступи души, которой грезят
Мечты не взрослые, и пьяные не вдруг.
Как могут быть глаза подобны морю?
Есть выражение "озера" — неспроста.
А то что сказано, подобно тяжко горю,
В котором мысль от пламени чиста.
Обглоданная суть, суть-попрошайка,
Легла на лист и возымела прыть
К читателю: а ну-ка, прочитай-ка!
И не забудь за то благодарить.
"Глаза — озера", вот же знамя слова,
Которое над миром как "Виват"!
Глаза два моря? Эка смысла прорва...
И прямо муз (застенчивый) парад.
Так про озера говорится верой,
Что в них удастся все же заглянуть.
Ведь с берега (души) мы грезим тайной;
Мы ищем к тем глазам нарочный путь.
И их не два, озера просто. Вот как.
Там все в одном, как будто б океан.
И гладь воды; и взгляда скользко знак.
И тяжесть чувства, в коем не изъян,
А только лишь порыв к очам глубоким,
Что тайною своею нас влекут.
Не заглянуть в них — счастием высоким
Они у края нас вселенной ждут.
А как два моря... и — глаза? Увольте
От образов таких подале, м-да.
Вы с высоты на них смотреть изволите,
Стараясь заглубиться навсегда?
Но море синее, не правда ль? Что ж...
А голубое небо, так ведь? Правда.
И вот глазницы уж пусты и духом дрожь.
Поскольку испарилась вся вода.
За что мне это? Или нам — не знаю.
Сижу, гадаю, словом трепеща.
И в этих ямах-впадинах страдаю,
Поскольку душа стонет, взгляд ища.
Ах, как же трудно мне читать все эти строки,
Свои и не свои — но все ж по чести.
И между ними впадины глубоки
Несметных смыслов, праведных навеки.
"Ресницы, то леса твои густые.
Из золотой пшеницы – русая коса."
— Ресницы это в ряд растущий волос,
Подобен деревам он? Может быть.
Посаженный вдоль трассы "лесаполос",
Который взглядом что из детства мы косить
Пытаемся глядя из окон всех путей-машин.
И с этим образом нам позже важно жить,
Поскольку образ сей есть суть вершин.
А как сие? А просто. Ввысь смотри.
Вершины пропадают позади...
И мы в гостях у странных чувств внутри.
Мы просто дети. Взрослость — впереди.
Ах, взрослость впереди... причуда сна
Того из детства где мы всласть растем.
Летаем, обнимаем мир, и есть вина
На нас за то, что это больше не вернем.
Но ближе к сути: лесополоса? О ней тут речь,
А может об ином? "Леса густые", "жесть"...
Куда б еще воображение вовлечь?
А, вон, еще туда. Куда? А — пусть.
Да никуда. В ничто. И ни за чем.
И просто давит сердце отстихомученная грусть,
И хочется поэзии ведь вместе с тем!
Итак, ресницы отпадают — как листва.
Так происходит, пусть мы даже против.
И вот: рисуется девичья голова...
Глазницы впалы, образ еще жив.
Его нам оживляет виноградарь,
Который наградил бровями сию деву.
Ведь усики лозы не ищут падаль:
Опору ищут — как праматерь Еву.
Причем тут Ева? Иль сие намек,
Что грех нам не "поржать" стиховсеядно?
Ох, люди! Сей расклад и нам урок.
Поскольку суть поэзии не в "ладно".
Не в том ее стезя, чтоб всех морочить
И выдавать за истинное блеф.
А в том, чтобы крошить умы нещадно,
Им тут же ясность и успех пророчить.
И совершать благого слова сев.
"А в косу длинную лазурной синевой сияя,
Красивой лентою вплелась Кубань река."
— Мы уж довольно сыты той картиной,
Которую нам автор преподнес.
Но в духе оборимся прежней силой,
Пока сей стих нам маковку не снес.
Итак, у нас во впадинах морских уж сухо,
Вода вся испарилась в небеса,
Поскольку подсуропило бесстыже лихо
Так написать, что дыбом волоса:
Есть голубое море и вот небо
В нем отражается (а как же — облака!);
И пар от моря, видно, поднимается,
И обнажается все рытвинное дно...
Нам нашатырь не надобен пока?
И — в общем — дева как из гроба поднимается.
(И от нее до нас ползет рука).
Вплетается иссиней лентой во власа
Струя воды и вот нам чудеса:
Она ползет змеею на затылок.
Видать расчет писательский глубок,
Лишенный самомнительных придирок.
И взгляд от образа ползет на потолок,
Где нам искать поэзию едва ли
Приспело время, да и нет там муз.
Лишь стих во тайной девственной печали
Как народившийся нещадно карапуз.
Вползла река в глубины морских впадин,
Желая напоять собой ту брешь.
Сочится сквозь глазницы, смыслом ранен,
Читатель чешет уж во дыбе плешь.
"Наряд твой, весь цветами расцветает,
Степными ковылями отливается слегка."
— Тут "ковылями" явно к месту. Дивно.
Созвучие такое, что "хромать".
За деву, право, невзначай обидно.
Доколь ее стихом таким ломать?
"Ты смотришь в мир глазами голубыми
И песнями своими всех с ума сведёшь."
— Голубизну мы вновь нашли, хвала.
Она закапает, в глазницах стыня,
Поскольку дева та слепа совсем отныне,
Мороз по коже у читателя... Мала
Его скупая доля соучастия
В стихе сем безотчетливо пустом.
А деве... пожелать бы просто счастья.
Но думать деве этой о другом...
"Недаром и зовут тебя «Жемчужина России»
Тебя Кубань и краше в мире не найдёшь."
— Вот край родной нам автор преподнес.
Теперь в Кубань не хочется мне ехать.
Поскольку автор "маковку" мне все же снес.
И мне осталось только словом перхать,
Невразумительно и смутно в сем стихе,
В котором я до сути догрызаюсь.
И остаюсь навечно с памятью, хе-хе...
О том, что я с Кубанию не знаюсь.
Конечно, шутка. Потому что край
Сей очень дивен и наряжен ладно.
Действительно, велико выбирай
России край, и будь сыном отважно.
Вот пару строк к мотиву и мечте,
Что побудили о Кубани грезить
И автора и в стихословной маяте
Мы поняли и мы смогли принять
Кубани дух, насыщенный цветами,
Что краше чем заря, обильней снов.
И проникаемся ее сейчас дарами:
Поскольку не до вычурных нам слов.
Мы люди, и имея представленье
О тягости души, ее тревогах,
Мы принимаем сердцем вдохновенье...
Но только... не в таких, отнюдь, стихах.
В таких стихах мы жнем лишь бестолково
Непостижимую умом нагую суть:
Затменье разума вполне себе сурово,
Когда всю рифму отправляет в бездны путь.
"И где бы, в стороне, какой я ни был,
Мне всё ж милей в краю моём родном.
Твои ладони пахнут тёплым хлебом,
А губы – сладким молодым вином."
— Вот, напоследок, мы прознали трезво,
Что есть Кубань и с чем ее "едят".
В стихе сем авторском елозя резво
Не-смыслами и смыслами — простят,
Наверно, наше время стихоплетов,
Грядущие умы что встанут в строй
И огласят вселенной суть Заветов...
А ложь и празднословие — долой!
Как в образе таком, что "намечтался"
Нам в этом авторском и беспощадном слоге,
Нам деву целовать, ведь с ней игрался
Порок безумия и... в злой пурге
Отчаянных предчувствий мы, пихаясь,
От "девы" той уж сторонимся прочь.
Она же смачным смехом заливаясь,
Ладони жмет к лицу нам... и помочь
Уж некому и непосильно бремя:
Ведь дева та — безумия осколок?
Не хочется так думать; только время
Нас призывает быть смелей чуток...
К поэзии, что разрушает храмы
Поклонников суть вездесущей тьмы.
А руки... будто руки это мамы.
И сладкий дух от уст; и тишины громы'.
_____________________________
Кубань
Леонид Кривобоков
Тебе Кубань родная, отдаю я дань,
Я о тебе сейчас стихи слагаю.
И славлю вольную, могучую Кубань.
Прекрасней края в мире я, не знаю.
Твои глаза – два моря голубые.
А брови – виноградная лоза.
Ресницы, то леса твои густые.
Из золотой пшеницы – русая коса.
А в косу длинную лазурной синевой сияя,
Красивой лентою вплелась Кубань река.
Наряд твой, весь цветами расцветает,
Степными ковылями отливается слегка.
Ты смотришь в мир глазами голубыми
И песнями своими всех с ума сведёшь.
Недаром и зовут тебя «Жемчужина России»
Тебя Кубань и краше в мире не найдёшь.
И где бы, в стороне, какой я ни был,
Мне всё ж милей в краю моём родном.
Твои ладони пахнут тёплым хлебом,
А губы – сладким молодым вином.
_____________________________
Тебе, Кубань родная, любовью дань,
И о тебе сейчас стихи слагаю.
И славлю вольную, могучую Кубань.
Прекрасней края в мире я не знаю.
Твои глаза – бездонные озера.
А брови – будто всплеск, души слеза.
Ресницы, вязь лесных теней узора.
Из золотой пшеницы – русая коса.
А в косу длинную лазурной синевой сияя,
Красивой лентою вплелась Кубань река.
Наряд твой, весь цветами расцветая,
И ковылем степным пахуч издалека.
Ты смотришь в мир глазами голубыми
И песнями своими на века грядешь.
И сыплешь в небо взглядов жемчугами,
Тебя Кубань и краше в мире не найдешь.
И где бы в стороне какой я ни был,
Мне все ж милей в краю моем родном.
Твои ладони пахнут теплым хлебом,
Дух жизни напоен младым вином.