«Я убила его, чтобы научить его жить»
Многие суды великими делают СМИ. Процесс Генриетты Кайо пресса сделала одним из самых фарсовых в истории судопроизводства.
1914 год стал началом конца четырех мировых империй — Российской, Германской, Османской и Австро-Венгрии. Во Франции в июне разразился политический кризис, в Сараево были убиты эрцгерцог Австро-Венгрии Ф. Фердинанд и его жена С. Хотек. До начала мировой бойни оставались считанные дни.
А в это время в парижском Дворце правосудия в битком набитом зале шел феерический спектакль — суд над дамой, средь бела дня хладнокровно застрелившей журналиста Гастона Кальметта.
Все бы ничего, если бы г-н Кальметт не был главным редактором влиятельной газеты «Фигаро», а мадам Кайо — супругой видного политического деятеля, министра финансов и лидера партии радикалов Жозефа Кайо. Причиной же, подтолкнувшей даму к столь решительному поступку стала исключительно политика.
Ж. Кайо, будучи в ранге премьер-министра Франции, в 1911 г. во время Агадирского кризиса для сохранения протектората Франции в Марокко отдал Германии часть территории Французского Конго и Камеруна (по словам немецкого дипломата, «10 миллиардов мух цеце»), сильно не угодив своим пацифизмом патриотам. Весьма раздразнил Кайо и финансовых тузов введением прогрессивного подоходного налога.
Однако у министра финансов, многократно занимавшего этот пост, говоря сегодняшним языком, был очень высокий рейтинг, и его непросто было убрать с политической арены. И тогда с благословения президента Франции Р. Пуанкаре, премьер-министра Л. Барту и лидеров правого крыла буржуазии в бой вступила четвертая власть — печать.
8 января 1914 г. Г. Кальметт, главный редактор «Фигаро», человек с давно подорванной в обществе репутацией, издал несколько писем из частной корреспонденции Ж. Кайо, пообещав читателям опубликовать всю переписку Жозефа с Генриеттой, когда Жозеф был еще женат на своей первой жене — Гейдан (от нее Кальметт и получил эти письма), а также рассказать о финансовых махинациях министра.
По тем временам было неслыханной дерзостью со стороны прессы вторгаться в личную жизнь граждан, но на ура шли статьи о злоупотреблениях и жульничестве. Среди корреспонденций были несколько телеграмм немецких дипломатов времен Агадирского кризиса, огласка которых для Ж. Кайо представляла серьезную опасность в обстановке националистической истерии накануне неизбежной войны с Германией. В прессе разразилась кампания по дискредитации министра финансов.
Прошло три месяца. 16 марта мадам Кайо вошла в офис Кальметта и разрядила браунинг в живот главного редактора. Через несколько часов бедняга скончался от ранений.
Убийца при аресте заявила полицейским:
— Не притрагивайтесь ко мне. Я дама! — а потом добавила: — Только револьвер мог остановить травлю.
20 июля началось слушание дела. Председательствовал г-н Альбанель. Государственным обвинителем выступил г-н Эрбо; защитником подсудимой, прославившимся защитой А. Дрейфуса и писателя Э. Золя — г-н Ф. Лабори. Гражданского истца представлял г-н Ш. Шеню. Присяжными заседателями были выбраны 12 мужчин.
С первого же заседания стало очевидно, что «политика в этом деле возобладала над правосудием». Председатель суда с таким почтением обращался к подсудимой, будто ее не судили, а собирались вручать ей орден Почетного легиона.
В ответ на обвинение в убийстве Г. Кальметта мадам Кайо обвинила свою предшественницу первую жену Жозефа — Гейдан в том, что именно она, передав злополучные письма, «дала пищу клеветнической кампании, развернутой «Фигаро» против ее мужа». И де она не могла допустить, чтобы ее письма были преданы огласке, а доброе имя оказалось под угрозой.
«Я потеряла голову. И мне не стыдно в этом признаться. Пусть я дочь своего класса. Мысль о бесчестии для меня непереносима… Тогда, господин председатель, я и отправилась прямо к Кальметту. У меня был с собой маленький браунинг. Какой ужас, эти пистолеты, они стреляют сами по себе… Я не хотела его убивать, я только хотела учинить скандал. Но он сам бросился под пули. И рухнул. Дальше я уже ничего не соображала. Это был рок!». (Ф. Поттешер).
Зал рукоплескал. Потом начались выступления обвинителя, адвокатов, допросы свидетелей. У зрителей уже к третьему дню сложилось впечатление, что процесс полностью сфальсифицирован и им умело заправляет муж обвиняемой.
Именно участию в процессе циничного, как все финансисты, и изворотливого, как угорь, Ж. Кайо, балансировавшего на грани свидетель-обвиняемый, судопроизводство обязано драматическим шедевром в стиле Ж.Б. Мольера.
Неделю разыгрывались батальные сцены. Судейские мастера лицемерия и крючкотворства постарались на славу, им талантливо подыгрывала подсудимая и помпезно преподносила в своих обзорах пресса.
И хотя прозвучали на суде, и не раз, слова о «зеленых документах» (немецких телеграммах), о государственной измене Ж. Кайо, о его неправедных доходах и финансовых махинациях, все это осталось лишь словами. От всех выпадов противников Ж. Кайо (о Генриетте на какое-то время даже забыли) суд отмахнулся, как от мух, поскольку предметом разбирательства было исключительно убийство.
Когда после нескольких дней препирательства сторон все же собрались прочесть письма, Жозеф вскричал: «Для того чтобы эти письма не получили огласки моя жена совершила убийство. Разглашать теперь ее личные тайны бесчеловечно!» Этот довод тронул присяжных. «Нет, нет, не надо писем».
Восторг обывателей вызвал ответ Генриетты на вопрос, зачем она застрелила редактора? «Я убила его, чтобы научить его жить». Присяжные под неутешные рыдания подсудимой кивали головами.
Короче, политику, возобладавшую в процессе, похоронили в семейной драме министра. Еще бы! Послушайте, как бичевал себя г-н Кайо:
«Я признаю себя виновным перед судом в том, что не уделял достаточного внимания семье! В том, что не замечал, какое губительное действие оказывает вся эта газетная шумиха на мою жену! Не почувствовал, что из любви ко мне она способна на акт отчаяния. Оправдывая ее, я обвиняю себя».
На последнем заседании 28 июля г-жа Кайо упала в обморок. Ее супруг, растолкав стражу, взял женщину на руки и вынес на свежий воздух. После чего адвокат Лабори, назвав смерть Кальметта «трагическим инцидентом», когда редактор сам бросился на пистолет и застрелился, призвал присяжных пред лицом грозящей опасности со стороны Германии полностью оправдать подсудимую — «во имя национального единства».
И присяжные оправдали мадам, поскольку «убийство было совершено неумышленно и без преступного намерения».
«На пороге здания суда супруги Кайо были встречены бурными аплодисментами и столь же энергичной бранью».
Рис.