«Когда не спится, тогда пишется…»
А за окном город спал, но как-то очень нервно, словно человек, переживший драму и забывшийся в коротком сне, вот-вот, залился злобным лаем собаки ночного сторожа в будке какого-то склада напротив дома. Через минуту ночь прорезал дробный стук колёс поездов на двух почти перпендикулярных друг к другу железнодорожных ветках, ночью чудесным образом оказывающихся близко к дому. А когда Андрей отключил для себя эти звуки, раздалась непонятная скороговорка спящей жены.
«…пишется, потому что дневная суета глушит истинные чувства…»
- А те напряжённо затаились, словно проникшие во вражеский стан разведчики с тайной миссией взорвать, истребить, наделать шуму, но… в нужный момент, - словно сорвавшись громко сказал Милонов.
Жена сонно спросила:
- Пишешь, что ли?
И, не дожидаясь ответа, повернулась набок.
Андрей ласково посмотрел на Ирину. Она понимала такие вот его ночные бдения, уж это лучше, чем видеть мужа со стаканом вина, стоящим у окна часами, словно решающим вопрос, как из него выйти и не упасть с высоты пятого этажа, а зашагать по лунной булгаковской дорожке прочь от этого мира мелких и сволочных проблем. Куда? В Мир, где вечный рай и нет забот о насущном?
До этой фразы о бессоннице ради ночного творчества он перечитал два отклика на сайте Интернет-магазина о своём романе, считая его своим главным литературным делом жизни, две небольших реплики, переворачивающих душу своей прямотой и он, несмотря на подборку лестных отзывов, половину которых, по сути, сам и организовал, признал беспощадную правоту критики.
«…чувства, которые при описании не терпят прямых слов и оборотов».
Дальше пришел желанный текст, принёсший понимание, что наконец-то внутренняя блокада прорвана.
Милонов вздохнул. Это был вздох путника, вышедшего из леса прямиком к дороге, по которой проезжали машины. Мать ещё в детстве ругала его за такие вздохи, напоминающие ей о болезни сына воспалением лёгких. А он до возмущения смеялся над её страхами, потому что не помнил ни высокую температуру, ни хрипа в груди, ни тревожных взглядов соседок, забегавших в своей потребности к сочувствию. Он ничего не помнил, а мать боялась потерять его, как первенца до Андрея, тоже с тем же именем Первозванного. И, в то же время, её существо требовало взять в руки катетер, чтобы прервать беременность, о чём она и рассказывала соседкам: «Отец-то его подлец, поматросил и бросил. Кто ж из него, - указывая на живот, - вырастет?» И на пороге возможности избавления от плода делилась с теми же соседками приснившимся видением спустившегося к ней во сне архангела, пригрозившего ей пальцем: «Не смей!»
Андрей Милонов смотрел на экран компьютера, забитый бесконечными попытками начать писать, знал, что уничтожит эти бесконечные файлы неоконченных произведений, чтобы те не свидетельствовали о кризисе. И представил, как Николай Васильевич, в болезненном горьком возбуждении сладострастно раздирает рукописи «Мертвых душ», тщетно протестуя против победы низкого над высоким! «Тварь я дрожащая и бестолковая!» - рвались слова изо рта гения, судорожно заталкивающего в огонь бумаги.
Андрей это видел, вглядываясь в светящуюся точку уличного фонаря, дрожащую пламенем пылающей рукописи. Он понимал, что горит большее, чем бумага с буквами.
- Да, - прошептал он, - рукописи не горят, горят лишь души писателей!
Ему стало одиноко и захотелось темноты. Он выключил настольную лампу, погасил ноутбук, закрывая его крышку, и пошёл, нащупывая руками путь, к кровати.
Наутро, когда Ирина ушла по их делам, Андрей открыл ночной текст. Он надеялся, что при дневном свете слова воспримутся по-другому и он отправит ночное произведение в Небытие Корзины. Но написанное понравилось неожиданной младенческой свежестью, когда смысл текста был прост и не отягощён опытом жизни. Так легче и читателю, решил Милонов и ещё подумал, что, в первую очередь, он сам и есть тот мифический читатель. Или тот критик, что обвинил его, как автора романа, в подростковости. На это его первой реакцией три года назад, когда «Полион" был выставлен в книжном издательстве и первым откликом стало это беспощадное и насмешливое обвинение в незрелости, это как раз и было недоумённое: «Но я же писал для совсем юных!» Перечитывая уже в какой раз и с поправками «Полион», сам удивлялся сохранившейся юношеской непосредственностью изложения событий романа. Неужели в его пятидесятилетнем возрасте такое возможно?
Этим рецензентом была женщина из Санкт-Петербурга, носящая имя его жены. Она посетовала на то, что потратилась на электронную версию и злорадно сообщила, что остановилась, не дочитав.
Уж не такие большие средства были потеряны…
Ах, какая ирония: именно его Ирина упрекала в издании книг на свои деньги! А ведь Андрей научился тратить минимум, его зарплата собственного корреспондента центральной газеты позволяла эти «незаметные» для жены расходы, но женщины любят говорить о тратах! Она очень надеялась, что бесплатное издание книги мужа, которое было им выстрадано вторым местом в общероссийском конкурсе писателей, будет продолжено и дальше. Однако его книга рассказов, достаточно интересных и легко читаемых, продавалась тяжело даже в самых престижных магазинах Москвы и в Интернете. Милонов, снова идя на расходы, выписывал для себя книги, чтобы подарить друзьям и знакомым.
Думая обо всём этом, писатель расстраивался не на шутку. Его мысли, его наблюдения и жизненный опыт в завоёванной им России, по большому счёту, не нужны! Ведь отправил на конкурс свой рассказ о мытарствах переселенца из Средней Азии в Россию шутя, особенно и не надеясь на успех. И даже на сцене Центрального Дома литераторов, принимая диплом из рук председателя Московского союза писателей, он не верил, что введён таким образом в число небожителей творческой интеллигенции России. Ведущий поэт Владимир Вишневский, симпатичный и искромётный, пошутил, что Милонов уже вошёл в историю. Оглушённый невероятным признанием, новый лауреат, спускаясь со сцены, в какой-то горячности отдал букет первой улыбнувшейся ему женщине, нисколько не думая, что унижает жену. Цветы всё равно бы не пережили ресторанной кутерьмы, когда тост шёл за тостом, ни поезда, ни такси до подъезда дома.
- В не том времени мы уже живём, - говорил ему по скайпу писатель Скориков, который был на третьем месте, и они вот так, на расстоянии, иногда обсуждали превратность судьбы – при наградах, но не при истинном признании. – В советские времена нас бы на долгие годы не спускали с рук.
- А выиграли бы мы при Советах? – задался вопросом Андрей.
- Ну ты, как член КПСС выиграл бы…
- Тема рассказа как раз в том и заключается, что партия исчезла, а республики не были готовы к переселению народов.
Он и, наверное, его собеседник, раздумывая о своём везении, отчётливо понимали, что и не вышедшие в финал участники конкурса были слабы, по сравнению со Скориковым и «первачом» Платоновым (имевшем множество книг, по которым снимались фильмы), и по-детски искренний состав жюри, сумевшем обойти интриги и давление ещё не опомнившейся так называемой паразитирующей на конкурсах бездари, - всё это обозначалось словом «подфартило».
Милонову приходила крамольная мысль, что он избранник судьбы, не зря же Андрей Первозванный явился его матери при мыслях об аборте. Но если он избранник, то значит для чего-то живёт, для более серьёзных и важных дел? А что в его положении он может сделать? Стать политиком и повести за собой электорат, но, куда? Или стать проповедником, создать свою религию творческого счастья? Смешно! Тогда что же?
Ответ приходил один: написать книгу! Вот его призвание. Написать правдиво о своём времени! И это ему доступно!
Или всё-таки, ему суждено нечто другое?
Вернулась Ирина. Она как всегда спросила:
- Сколько времени?
Господи! Выходит, из дома, идёт куда-то, тратит на это часы и приходит домой, чтобы поинтересоваться временем? Это немыслимо! Для мужчины...
- Ты хоть понимаешь, что живёшь по каким-то осколкам суток? Ну, неужели поднялась с постели, не зная о времени?
- Смотрела, но не помню.
Счастливый человек!
А он распределяет своё существование по минутам и секундам! Как при таком различном отношении к жизни они могли встретиться и даже пожениться? У него от первого брака дочь и у неё – то же. Теперь обе уже учатся в институтах, только в разных городах. Ирина ходила на почту отправить небольшие посылки и своей Валентине, и его Амалии. Надо же у их девочек дни рождения почти совпали и по годам, и по месяцам и дням!
Хотя именно это и послужило укреплению знакомства. Разговорились в очереди на такси и решили поехать в одним маршрутом. Так и не разминулись и живут уже четвёртый год!
День прошёл в предположительном воскресном миноре. Вернулись около полуночи после концерта Меладзе. Машину вела Ирина. Песни, затасканные в эфире, не обсуждали, а новые были ещё до конца непонятными, что не предполагалось о них говорить. Только одна неуверенная реплика Ирины:
- Братишка, кажется, выдохся.
Это о Константине Меладзе, а получилось, как бы о нём, муже.
Ночной город выглядел непривычным – жена любила ездить в ночное время спящими улицами, наполненными некоей романтичностью: мимо Воронежских озёр, сделала крюк на Заводское шоссе, где в тенистых аллеях прятались корпуса стратегических заводов и только оттуда взяла курс на проспект Металлургов. Андрей не спорил, он рассматривал город, который подарил ему конкурсный рассказ. И он уже написал (на спор с самим собой) вторую его часть, связанную с карьерой Ирины.
Когда она прочитала, засмеялась:
- На этот раз ты сделал главным действующим лицом секс.
- А в первой части?
- Тоска.
- По Средней Азии?
- Нет, по СССР.
- Это и у Путина заметно.
- Да, его Россия будет в несколько раз мощнее союза.
- Мощь того союза вкладывалась в окраины. И это ещё скажется.
- Как?
- Сумасбродным «самосознанием» бывших республик.
- Украина уже самоопределилась.
- Это часть той болезни, которую с удовольствием поддерживает Запад, и мы, ведь, болели, переболеют и остальные.
- Тебе бы в медики!
Они засмеялись: Ирина была хорошим аллергологом. Профессия редкая, и всё более уважаемая в России.
Она работала в Ташкенте в лаборатории по эпидемиологическим болезням. Поменять квалификацию ей было просто.
Когда они познакомились на центральной площади узбекской столицы и уже ехали в такси, она обронила:
- Не боитесь, что я бактериолог? Недавно вернулась из Афганистана.
- Я был там, на сборах, в Кушке.
Дал повод улыбнуться.
- Кушка пока туркменский пограничный город.
- Я и в Термезе был. Неплохо для журналиста.
Таксист, пожилой узбек, ввязался в разговор, он служил в Кабуле. Он убивал Амина. Андрей забыл, как тот об этом рассказывал. Точнее, не хотел помнить, как о чём-то позорном...
Они с женой почти не вспоминали времена распада сверхдержавы. Они оказались как бы периоде геологических разломов Земли, когда исчезали континенты и поднималась новая суша, от старой жизни они были отрезанными. Они боялись прошлого, потому что в нём осталось много друзей, которые, вероятно, сгорели в лаве катаклизма.
Дома супруги, отпив по пиале зелёного чая, а это - и пиала, и сорт чая - стало для них не учитываемым свидетельством их прошлой жизни, сразу направились к кровати. Через полчаса, отдышавшись и выйдя из-под душа Андрей направился в «кабинет», которым служила отгороженная часть спальни. Там стоял ноутбук.
Милонов уничтожил все файлы, в которых были неудачные попытки войти в новые темы. Убивало равнодушие к ним! Но не уничтожал, надеясь, что пригодится когда-нибудь.
В холодильнике на кухне стояла открытое вино «Самарканд», которое любила Ирина. Милонов отнёс его ей, надеясь, что она поддержит его, но жена спала.
Она резко отличалась от Галины, родившей Амалию и сделавшей этим своё самое последнее дело на Земле. Первая жена была проще Ирины, более приземлённой, если не сказать, примитивной. Каким-то неведомым чутьём она предполагала свою раннюю смерть и приготовила всё к своему концу в недосягаемой для мужа глубине шифоньера, а многое оставила у своей матери.
Ирина же философски относилась к вещам, приобретая, правда, всё самое модное, и эта мода длилась для неё два-три года. Так же, с каким-то прицелом на будущее, она купила платья на выпускной вечер дочерей. Те учились вместе в одном классе и прекрасно ладили. Но именно Амалия поступила в медицинский, что был в областном центре, а Валентина уехала в Тулу в машиностроительный.
Увидев, что она спит, Андрей отнёс вино на кухню, и, возвращаясь к спящей Ирине, неожиданно прозрел: они все выжили, дети уже с дипломами, замужем, живут своими интересами, а Милоновы-старшие стали частью крупного российского города! Да куда там, если набрать его имя в поисковике, то нарисуется его фото и текст о его произведениях. Действительно он стал частью нечто великого и очень нужного людям!