Большому любителю птиц Капитану Медузе, в подарок.
Нытье дочери о срочнейшей необходимости купить попугайчика застало меня врасплох. У нас уже два года как жила кошка, чудесно-дымчатая персианка Соня, породистая до невозможности. А вот птиц у меня, кошатницы, отродясь не бывало. Я, не задумываясь, выпалила отказ, и мудрая дочь тут же побежала к папе, который прочел мне лекцию о том, что неудовлетворенные в детстве невинные желания перерастают во взрослые комплексы. Как последний аргумент, муж задумчиво произнес, что раз попугаи мне претят, то можно завести джунгарика... Это был шантаж чистой воды. Поняв, что есть альтернатива и похуже, я махнула рукой на свое «не хочу».
Смышленые домашние унеслись ковать железо, то есть покупать птицу, в первую же минуту моей капитуляции. Явились дочь с мужем часа через два, сверкая довольнейшими физиономиями и нагруженные огромным количеством приданного. Главное сокровище в коробочке держала дочка.
Сокровище оказалось прехорошеньким волнистым попугайчиком самого обычного ярко-зеленого окраса. Народ убедительно, по цвету кожаного нароста над клювом, утверждал, что это мальчик - Птиц. Птица поселили в детской на полке над письменным столом.
Устроив пернатого в клетку и насыпав корма в кормушку, мы всем семейством уставились на нового жильца. Надо дать имя, первым сообразил муж, естественно, эту честь предоставили хозяйке. Дочь важно задумалась на минутку, а потом уверенно произнесла – Шурик! Муж захохотал, а я вспомнила, что в начале лета, будучи в зоопарке, мы с детьми фотографировались с орлом, причем все его боялись, а моя была в таком восхищении, что еле тормознули ее от наглаживания несчастного, будто это кошка, так вот, звали то его Шуриком.
Называли мы его в разных вариациях. Муж – Шуркой, я – Шуриком, а ребенок – Шурочкой. С неделю Шурик тихонько сидел в клеточке, при виде нас забиваясь в дальний угол, но кушал исправно и с аппетитом. Недели на три хватило дочкиного рвения по уборке клетки, замене воды и подсыпания корма. Потом энтузиазм стал постепенно снижаться, и обязанности по уходу за новым жильцом плавно перетекли ко мне. Зато ребенок бесконечно беседовал с попугаем, напевая что-то в духе – Шурочка хороший, Шурочка орел... Птиц благосклонно внимал и уже не забивался в дальний угол при нашем приближении, позволяя дочери почесывать себя пальчиком под горлышком, щурясь при этом по-кошачьи довольно.
Еще через некоторое время мы стали его выпускать. Это была целая эпопея. Закрыть все окна, нейтрализовать кошку, убрать то, на чем не хотелось потом получить следы жизнедеятельности. Вроде все предусмотрели, закрыли, выпустили. Первый полет, фырчание крыльев, детский счастливо-испуганный визг и приземление на диван. Шура важно прошелся, переваливаясь слегка, как моряк, только сошедший на берег, и тут, сюрприз, из-за дивана появилась кошачья морда! Непуганый жизнью птенец ломанулся к Соньке, то ли знакомиться, то ли клюнуть. Вот зря мы за него боялись, бояться то надо было за кошку, ибо ее глаза от ужаса заняли всю мордаху, а при приближении попугайчика на расстояние вытянутой лапы, она полу беззвучно пискнула и просто провалилась за диван бесследно. Пришлось часа через два уговоров отодвигать диван и вынимать кошку, травмированную перенесенным кошмаром на веки вечные. С тех пор, выпуская Шурика, мы беспокоились исключительно о Соне.
Всем, а особенно дочке, хотелось, чтобы Шура заговорил. Мы честно выполнили все условия для этого: мальчик, один, отсутствие зеркальца, постоянное общение с повторением одних и тех же простых фраз. Но он упорно молчал, видимо считая нас неподходящими собеседниками. Купили мы его что-то в ноябре, а следующим летом, как раз когда дочь уехала с бабушкой на дачу, Шурка заговорил. Она мне этого, по-моему, до сих пор простить не может!
В те давние и чудесные времена, я работала дома, фрилансила или как это называется. Мой огромный письменный стол всегда был завален помимо компа-принтера-сканера, грудами чертежей, нормативной литературы и все в таком духе. А с правой стороны я расчищала место и ставила клетку с попугаем, потому как было жалко общительного бедняжку, сидевшего в одиночестве в детской. К клетке, поближе ко мне, обычно приваливалась поспать Соня, ибо на попугая за решеткой она не реагировала никак. На свободе – монстр, а вот в клетке – ну там кем она себе его представляла, да кто уж знает, тем более что Шурик, нежно щебеча и что-то насвистывая, все время теребил клювом длинную Сонькину шерстку. Дня через два такой активной трудовой деятельности с неизменными помощниками, я, под вечер устав, сняла очки и откинулась на спинку кресла. Расслабившись с полузакрытыми глазами, я отпустила сжимавшее голову напряжение. И вдруг, сначала подумала, что показалось от усталости, я услышала тихое-тихое – Шурочка хороший, Шурочка орел... Подпрыгнув, я уставилась в клетку. Сидящий на качелях Птиц все продолжал и продолжал на разные лады повторять свою мантру. Говорил он крайне быстро, глотая гласные, причем совершенно дочкиными интонациями.
С тех пор говоруна было не заткнуть. Он повторял абсолютно все, запомнить беспрерывный поток болтовни без знаков препинания и пауз было невозможно совершенно. Помню почему-то всего две фразы, помимо хвалебной мантры. Голосом мужа – Сонька, зараза мелкая, куда лезешь, и моим – Ты сделала домашку по русскому... Избирательна память человеческая. Еще забавник заливисто смеялся, рассыпаясь детским хрустальным колокольчиком, мяукал и профессионально изображал чихание и кашель, тоже в детском исполнении, зачастую пугая этим случайно находившихся одних в доме родственников, а один раз выпугал смехом менявших у нас электропроводку мастеров.
Со временем Шурочку стали реже выпускать. Дочь взрослела и почти не бывала дома, мы вечно работали, а он в нечастые свои "увольнительные" практически перестал летать, только забавно бегал по шведской стенке. Что дало нам возможность подшучивать над ним в духе – Шура не летун, Шура – ходун. Со временем эта фраза пополнила копилку семейных «крылатых» выражений.
Шура прожил с нами все десять лет отпущенной столь малым птицам жизни, порой будучи совершенно незамечаемым, вроде рассвета или луны. Но так же как они, всегда незримо ощущаясь присутствием и привнося в жизнь радость и тепло чего-то настоящего и вечного, а не надуманного, как обычно, технократическими мозгами.
Единогласно было принято твердое решение – птиц в доме больше не заводить. Шурочка остался первым и единственным...