Под впечатлением от осеннего нашествия
ночных визитёров
– Бабушка, расскажи сказку, – тонко зудела Нафаня, укладываясь спать, – ты обещала.
– Хорошо, милая, но сегодня будет не сказка, а легенда о том, как наш комариный род сначала познакомился с человеком, а потом рассорился с ним.
– Ой, они такие вкусные, – облизнулась малышка и негромко заскрипела челюстями. – А ещё, злые.
– Ты удивишься, Нафик, но именно нас они считают злюками, ороси их кровушка все мои прожилочки, – бабушка Серафима запрокинула голову вверх и захохотала. От чего стала похожа на распустившийся цветок с единственной тычинкой в форме хоботка, окруженного частоколом из нескольких рядов острых копьеподобных зубов-соцветий.
Вволю отсмеявшись, она зажгла ночник, подоткнула одеяльце под прозрачные крылышки внучки и присела на кроватку.
– История нашего совместного с человеком жития-бытия насчитывает не одну сотню тысяч лет. Давным-давно, еще в каменном веке, на берегу красивого озера, в окружении величественных кипарисов, жил себе, горя не знал комариный рой. Предки наши кровососущие. Обитатели лесной чащобы. Питались чем ни попадя, находя радость даже в малой дозе еды: пробежит грызун какой – взгромоздятся на спину и ищут самое жаркое местечко под шерсткой.
– Там, где вены? – встрепенулась Нафаня.
– Точно, внучка, находят именно ту жилку, что пульсирует в ночи и источает нектарный аромат живой плоти, да не ссохнется моё брюшко!
Обе ненадолго замолчали, рисуя в голове картины пиршества исторических сородичей.
– Уловив движение ползущей рептилии, – продолжила бабуля, – не спускают с неё своих длинных антенн, поджидая оказию. А та непременно случается в момент, пока жертва занята и лакомится насекомыми или мелкой живностью. Вот тогда комариная стая испускает призывной клич – приглашение к трапезе. Пресмыкающийся подан к столу!
– Фу, они ведь такие противные – скользкие и холодные, – скривилась мелкососущая.
– Ну да, не пища богов, следует признать, – согласилась Серафима, – но куда лучше цветочного нектара. Но ты, Нафик, еще больше подивишься, когда расскажу тебе об одном блюде, которое бывало у наших предков в ходу, о…
Бабушка замолчала, освежая в голове меню сородичей, давно уж сросшихся с небесами.
– Обожди, дитятко, слетаю до полки, посмотрю в энциклопедии, чегой-то запамятовала я.
«Ни к чёрту зрение уже стало, – донеслось из шкафа в прихожей, – куда запропастился фолиант»?
– Нашла – амфибия, – пропищала она издали, – амфибия, будь неладен мой старческий оргазм… тьфу ты, маразм.
И уже спустя минуту очертания бабушка показались в дверном проёме. Она летела на бреющем, с трудом избегая столкновений с мебелью. Нелегко дался ей полет, потому на обратном пути посетила кладовую, где опрокинула в себя малую чарку густой законсервированной крови ещё из прошлогодних заготовок. И на постель, лихо сменив пару высотных эшелонов, на управляемом пике с полным заправленным баком, легко приземлилось немолодое уже судно.
– Здорово у тебя получается, бабушка Фима, – села Нафаня в постели и захлопала крыльями, – вот бы мне так!
– Какие твои годы, внучка, всему научишься. И даже – питаться амфибиями, да не будет истреблён род людской, – она трижды сплюнула антикоагулянт через левое плечо.
– Да кто они такие – амфибии?
– Жабы, лягушки, саламандры, всякого рода земноводные.
– Бабуля, ты смеёшься надо мной, – как такую гадость вообще можно в рот брать?
– Не выражайся, пискля, мала ещё судить о насущем, – погрозила лапкой Серафима. – А ежели я тебе скажу, что предки наши не чурались даже рыб, то всё, сразу отречёшься от рода комариного?
Бабушка всхлипнула, от чего нижняя челюсть вылезла за пределы рта, точно вставная.
– Зазря выходит родители твои, Кармелита и Корнелиус, приняли смерть мученическую от простого штиблета. Когда полетели за едой, чтобы накормить тебя, младенца ещё толком не оперившегося?
Кровь в последнее время уже недолго действовала на стареющий организм, потому погоревав пару минут и приняв за извинение покорный вид комарика, печально опустившего усики, стихла.
– Бабушка, а что было потом?
– Мамонты, будь они неладны, развели по разные стороны баррикад людей и нас.
– Мамонты? Вымершие пушистики?
– Подожди, внучка, как бы через несколько веков не стали так говорить о тебе и мне.
Серафима подложила себе под крылья подушку, опёрлась на неё и продолжила.
– В те давние времена, когда комар еще не познал, что такое плоть и кровь Хомосапиенс, волнительной отрадой для них была даже малая толика горячей жидкости крысы или, тем паче, упитанного суслика.
И вот как-то раз, в одну из душных и влажных ночей случилось чудо, которое иначе как рождественским не назовёшь. Только наши предки сбились в рой и стали размышлять над тем, что предпочесть на обед, как вдруг немыслимо сладкий, волнительный аромат углекислого газа почуял вожак комариной стаи.
– Чу, всем наизготовку и замереть! – скомандовал он своему многочисленному братству. – На расстоянии не более трёх минут лёта от нас находится не просто еда, а обильная жратва. И она приближается. Не будь я Вольдемаром двести тысяч шестьдесят первым, если она не дурманяще прекрасна!
И действительно, не прошло и несколько минут, как на берег озера высыпала компания невиданных доселе животных о двух ногах. Как ты понимаешь, дитятко, это были первые люди – неандертальцы, язви их за ногу комар! Пиршество невиданного размаха случилось тогда. Не меньше трехсот миллилитров амброзии закачали хоботки прародителей в свои утробы. Пока люди, стоя по пояс в озерной воде, пронзали деревянными копьями проплывающую мимо рыбу, комариные челюсти безостановочно вгрызались в их плоть. И почти без последствий быть сражёнными на месте. А знаешь, почему?
Нафаня повертела головой.
– Потому как наши предки совершенно по-иному вели себя в воздухе, нежели мы. Они барражировали пространство бесшумно, словно тени. Не пронзали ночь, а мягко планировали. Не накидывались с воем на жертв в пике, а легко пилотировали. Как стрекозы. Не в панике, что не достанется пищи, а с расстановкой, не торопясь. В ти-ши-не. Да не обескровлены будут наши кладовые.
– Ням-нямки, – закатила глазки маленькая кровососочка и непроизвольно сглотнула.
– Примерно раз в месяц, когда человечье племя приходило на озеро, у них случался праздник, которому дали название «Пресытившаяся утроба», – продолжила бабуля. – И так они не один год мирно сосуществовали друг с другом. До тех пор, пока не случилось страшное.
Уж луна округлила своё брюхо, а человеческого запаха даже за версту не было слышно. Как не выставляли дозорные усики-антенны – шума от бурлящей по венам крови ни один рецептор не улавливал.
И трубил тогда сбор вожак комариного роя. И решили все вместе, что следует найти и проведать людей. Ставших такими близкими. Почти членами семьи. И снялись с насиженного места, оставив дома лишь малых да старых. Вытянулся отряд в воздушную стреловидную цепь и под покровом тьмы отбыл. Не так долго история сказывается, как путешествие длится. И всё у них было по пути: ветряные бури, что изрядно трепали войско; нападения голодных птичьих стай, вполовину проредившие комариные ряды. В конце концов, спустя несколько дней жалкие остатки прибыли на место человеческой стоянки. От увиденного, их брюшки сжались. Страшная картина предстала перед ними: разрушенное поселение, развеянное пепелище. И шерсть. Повсюду клоки тёмной шерсти и следы копыт. И даже отломанный бивень. Мамонты прошлись по стоянке как стадо охваченных безумием животных. Она вся была усыпана телами раздавленных людей.
Это мы сейчас знаем, что наши предки стали свидетелями исхода мамонтов на север. А тогда буквально мир померк перед комариным роем. Ведь отведав единожды сладкой человечьей кровушки, они не могли более жить без неё, да не закупорится мой хоботок.
Несолоно отхлебавши, расстроенные и злые, они вернулись к родному озеру. И принесли оставшимся печальную весть – нет больше любимых вкусняшек.
И тогда вожак стаи принял решение сняться с привычного места обитания и вести кочевий образ жизни. Дал зарок жить в мире и согласии только рядом с человеком. Но едва они наткнулись на обитаемую пещеру – буквально сошли с ума от жажды. На огромной скорости с воинственным писком комары бросались на свои жертвы, гибли сотнями, но не отступали. И тем самым, открыли новую страницу в истории сосуществования с людьми – вражда на веки вечные.
С тех пор, едва почуяв ни с чем не сравнимый запах людской плоти, мы забывшие лица своих предков, как в последний раз кидаемся на двуногих. Вот так, Нафаня, мамонты поссорили нас с человеком. Так мы потеряли искусство бесшумного боя.
Серафима погладила крылышко внучки – та уже спала. Маленькие челюсти что-то перемалывали во сне, хоботок с шумом втягивал воздух. Ей снились люди.
Фото из сети