Петров И. И.
Часть 1
Возвращаясь домой поздним вечером, можно было видеть, как далеко за чернеющими деревьями густого леса, пламенеет и тлеет красный огонь костра вечерней зари, угли которого, в красном круге солнца, уже скрылись за горизонтом. А по правую руку, над тем же протяженным темным лесом, в небе висел серебряный обрезок молодого месяца.
«Месяц ясный, небо чистое, заря красно-рядная, - значит, завтра будет ветер» - подумалось ему и, вынув монету из кармана, он протянул её вперед, держа двумя пальцами за краешек, подставив для взора к чистому, блестящему серпику луны(…).
«Новая луна приходится справа: а значит, будет рост всего, что бы ни хотел» - это была одна из народных примет – суеверие.
У него не было предрассудков, но он любил старинные обычаи и привычки и суеверия, - пусть даже и вздорные и смешные, - но как крепкие подтверждения простого народного быта.
«На суевериях держался весь мир не одну тысячу лет: охранялся очаг и огонь в очаге, под страшным суеверием, что погибнет весь род и всё племя людское, если огонь потухнет, за очаг велись войны. И нельзя убивать животное просто так, а убив для еды, надо просить прощения у леса и природы. И природа благодарила: давала пищу и кров, меняя климат и убирая льды подальше на север, заканчивая ледниковый период. А человек радовался теплеющим дням лета и освободившимся новым огромным пространствам. Мир держался на суевериях» - подумал он грустно.
«Иногда, приметы идут впереди точного знания, а наука о душе отстает от суеверий. Бессознательная мудрость, расчет и находчивость вложены в суеверия. И всё это ради продолжения жизни своего рода».
«Как богата природа, - размышлял он далее, уже сидя дома за столом, за чашкой чая, - С какой щедростью и с каким колоссальным запасом она одаряет всё, что ею создано, - средствами к жизни и размножению. На старой сибирской сосне, на кедре, больше тысячи шишек и в каждой до сотни орешков, а конечная цель – всего лишь одно зёрнышко, случайно попавшее в земную колыбель, лишь росток слабой жизни, которой грозят сотни погибелей. Но зато и кедров не один, миллионы, тайга(!), и живут они многие сотни лет, и все кедры порукой друг за друга, за весь свой род. А в хорошей горбуше, из осетровых рыб, сотни икринок, но конечная цель будет достигнута, если из этого количества зародышей вырастет хотя бы десяток рыб. А мухи(!), как они плодятся, если бы все их яички оставались неприкосновенными, - они расплодились бы за одно лето так, что покрыли бы всю землю сплошь, точно так же, как теперь её покрывает человечество, разросшееся не в меру» - вот куда завело его размышление, что он даже мух сравнил с человечеством.
«Да, – размышлял он, - жизнь есть благо. Благо всё – и размножение, и еда. Но и смерть так же благо, как всё необходимое. Мечта о человеке, который победит своей наукой смерть, изобретет эликсир бессмертия, - это трусливая глупость людей. И микробам так же надо есть, и размножаться и умирать, как и всему живущему. И как разнообразно вооружила природа все существа для борьбы за жизнь. Есть у живых существ панцири, клыки, жала, пилы, иглы, насосы (у комаров, например); а также яды, запахи, самосвечение, ну и ум (мозги), зрение и мускулы.
Вот посмотреть на блоху под микроскопом, можно увидеть, какое это страшное, могущественное, неимоверно сильное и кровожадное существо…, а тот же муравей, он поднимает вес в несколько раз превышающий его собственный…».
На этом месте своих отвлеченных размышлений, Петров вдруг перестал уже сопротивляться навалившемуся на веки сну. Он лег в постель, и решил было не думать больше ни о чём. Но уже давно, в то время как его сознательное «я» занималось философствованием, - его «я» подсознательное ощущало смутное беспокойство.
Ночь – это было время, когда можно было думать о себе, о жизни, и вообще думать. Что касается его теперешнего образа жизни, то, прежде всего, нужно отметить бессонницу. Она составляла теперь главную и основную черту его существования. Как и прежде, по привычке, он раздевался и ложился в постель. И даже, казалось, засыпал. Но просыпался скоро, через полчаса и с таким чувством, как будто совсем не спал. Голова была ясная, мысли свежие. Приходилось вставать с постели и включать свет. Он ходил по комнате из угла в угол, рассматривал полки и стоящие на них корешки книг, картину, висящую на открытой стене и фотографии в рамках. Когда надоедало ходить, он выпивал полстакана воды, заранее налитой до краев. Стакан воды ставился с вечера. Потом он садился за стол. Сидел неподвижно, ни о чем не думая и не чувствуя никаких желаний. Если перед ним лежала книга, а они стояли стопочкой в углу стола, и только читаную с вечера он оставлял посередине, - то, машинально, он придвигал её к себе и читал без всякого интереса. Так, недавно, в одну ночь он прочел целый роман под странным названием, которое и не запомнилось, что-то о «ласточках» или летящих или поющих.
Книжки были куплены давно. Он покупал их в городе, в маленьком книжном магазинчике, чудом сохранившемся с давних времен. Мимо этого магазинчика он ходил на работу. И в этом магазине продавались газеты, которые читать нужно было по необходимости. Но газеты он не любил.
«Газеты, - говорил он, - это не духовная пища, а сродни накипи на бульоне жизни, при варке супа, черную пенку снимают и выкидывают полными ложками, есть такие ложки с дырками для хозяек, для снятия пенки. Так вот, бульон утекает из ложки обратно в кастрюлю, а пенка остается. Так и в газетах, черпают пенку с водой, ложки у них без дырок, и выбрасывают на прилавки новости: бульон вместе с пенкой!».
Перед выходом на пенсию, Петров был похож на престарелого профессора: во-первых образу этому способствовали очки, такие старинные с черной оправой. И на внешний вид – он представлял из себя человека шестидесяти с лишним лет, с лысой головой со вставными зубами и с небольшим тремором в руках. Руки дрожали от слабости; шея его была в морщинах и «похожа на ручку контрабаса», как писал Тургенев об одной из своих героинь. Тут же к образу добавлялась и впалая грудь, спина узкая и сутулая. Когда он улыбался, на сморщенном лице рот кривился в сторону, оставляя неприятное впечатление. И во всей его жалкой фигуре было такое выражение, что у встречных людей могло вызвать только одну мысль: «Этот человек, наверное, скоро умрет».
И это его знакомый и друг, сосед по лестничной площадке предложил ехать в деревню и на свежий воздух. Тогда Петров вспомнил (он, конечно, не забывал никогда), что есть у него домик в далекой провинции, откуда он родом. Там проживали его родители в детстве, там жили его дед и бабушка.
Тогда и начал он переезд свой в далекую глушь, в лесной край, от Москвы 800 километров, где до ближайшего города 180 или 200 километров.
Он перевозил все свои вещи в три этапа: и мебель и книги и одежду. Квартиру в городе он продал и насовсем обосновался в деревне только через полгода.
«Профессор» стал жить в деревне почти один. Местные жители его так окрестили «профессором». Знакомства с деревенскими происходили во время переезда, и он обращался с неизбежным ремонтом по дому к тем же местным мужикам. При этом, общаясь, он любил много рассказывать и говорил абсолютно на любую тему. Местные уже знали, что у него можно было навести справки обо всем на свете: два огромных книжных шкафа переполнены были книгами. Но знания его не были лишь механическим хранилищем. Петров обладал большим даром прозрения. Часто он говорил свои догадки и прогнозы наперед. И всегда все говорил добродушно, с оптимизмом, вселяя веру в будущее счастье всех людей.
Свежий воздух или просто смена обстановки оживили Петрова. Хотя проживал он один, но все-таки он был не так уж безнадежно одинок.
На второй год, глубокой осенью, дождливыми полусумерками, к нему в открытое окно пробрался с улицы полудикий кот – черный, длинный, худой, наглый, - настоящий рыцарь кошачьей породы. Никогда Петров не видел в своей жизни ни человека, ни животного, которые носили бы на себе такое количество следов от бывших отчаянных драк. Оба уха его были повреждены: одно «откушенное» лишено было кончика, второе ухо было разорвано на конце. И глаз его был поврежден, видно, что правым глазом он косил в сторону, ободран был и его хвост.
Кот требовательно мяукал, раскрывал свой рот узким розовым ромбом, яростно блестя пронзительными зелеными глазами. Он двигался из стороны в сторону, царапая когтищами край подоконника, и прямо требовал себе внимания.
Петров поставил ему на пол под окном блюдечко молока с мякишем хлеба и положил нарезанные кубики от полкружочка вареной колбаски.
Кот спрыгнул с окна и ел с жадностью. Он покончил с едой довольно быстро и вновь запрыгнул на подоконник и скрылся в загустевших сумерках.
На другой день он пришел днем. И не только погостил около часа, но даже позволил себя погладить. Когда-то он был, вероятно, послушным домашним, но улица и драки сделали его диковатым.
Потом кот зачастил. Он уже спал днем под тем же открытым окном. Вскоре окно закрылось с наступившими холодами, а кот приходил тем путем, каким его выпустили6 научился приходить через сени.
Порою кот пропадал и не показывался по три дня. Петров прозвал кота просто – Кис. Этот Кис появлялся после своих походов часто хромым, с новыми шрамами. Иногда проходя по деревне Петров слышал как орали коты и раздавались дикие вопли их, где-нибудь в промежутках между домами, в палисадниках, и он думал: «это мой Кис там воюет».
Их отношения можно было назвать дружбой.
Ведь, в дружбе один всегда смотрит чуть-чуть сверху вниз, а другой «смотрит в рот» другу и слушает его. Один всегда покровительствует, а другой радостно отдается другу, потакая во всем.
Первым в их дружбе был, конечно, кот. Ведь, это он нашел Петрова, а не Петров его. В области передвижения во всех трех земных измерениях кот несравненно был более одарен природой, чем Петров. А значит, кот Кис был выше человека Петрова. Петров уже устал от жизни, он еле передвигал свое бренное тело, когда кот прыгал на заборы и лазил везде, где только заблагорассудится. Кот жил кипучей жизнью одичавших страстей: любовью к окрестным кошкам, драками с конкурентами котами,, воровством и убийством малых тварей. Кот знал и умел делать тысячу вещей, которые совсем недоступны были Человеку Петрову.
Ну, разве мог Петров поймать зубами хоть маленького мышонка? А вот кот однажды притащил в открытые сени большого, как крыса зверя. Услышав призывное мяуканье из сеней, Петров вышел и увидел полосатую мышь, не узнав сразу в ней – бурундука. И сколько было гордости в глазах кота Киса, то расширявшихся, то сжимавшихся от волнения, что Петрову невольно было вынуждено похвалить его. Это он принес в подарок свою добычу, которую есть не стал, а пробежал в дом к миске с молоком. Мышей мелких, раньше он притаскивал во множестве и поедал их на глазах Петрова.
По происхождения своему род кота Киса, был гораздо древнее рода Петрова. Чему есть неопровержимое доказательство в первой главе Библии: сначала Господь сотворил Животных, а человека потом, в последний день творения. Кроме того, род кота был знатнее и по жизни: в те седые времена, когда предки кота уже почитались как священные животные в Египте, и считались великими и мудрыми, - то пращуры Петрова дрожали на просторах Сибири полуголые, в шкурах, в пещерах, и, заслышав громы с небес, придумывали себе богов: Бог ветрило – да Бог Ярило!
Иногда после уже длительной, боле двух лет, дружбы, человек и зверь подолгу глядели в глаза друг другу: человек первый уступал перед суровым, пристальным, как будто бы видящим сквозь материю и время взглядом. Тогда и кот лениво сощуривал зеленые глаза и сокращал черные зрачки в узенькие щелочки. Разве ему нужно было унижать себя до борьбы с Петровым взглядами. Он просто показал зазнавшемуся человеку его место во вселенной и сделал это со спокойным достоинством.
Он уже лежал в доме как хозяин, знал, обошел в нём все углы, бывал за печкой вынося оттуда на своей морде множество прилипшей паутины. А когда он хотел чтобы его приласкали и гладили, ложился рядом с человеком. Но когда ему не нравилось, что его будили, пытаясь погладить, он взбрыкивал и царапал Петрова по руке с мурлыканием не очень сильно вонзая когти. Таких царапин на руках Петрова было во множестве.
Но бывали изредка и минуты равенства, даже некоторого преобладания человека над зверем. Это случалось в душные летние вечера перед грозой, когда парило целый день солнце и тучи набухающие надвигались на небе свинцовые и чернеющие, а в воздухе пахло сухостью и угаром, как при ударе кремня о кремень. Ожидалась большая гроза с молниями.
В такие дни кот прибегал домой рано. Был возбужденный, тревожный, пересыщенный накопившемся в нем электричеством. Он то ложился, то вставал и бродил по темным углам, выпускал и прятал когти и нервно вздрагивал всей спиной. А если Петров проводил рукой по его спине, то вздыбливающийся мех трещал и сыпал искрами, пахнущими морским воздухом. Тогда жалостно тыкался кот носом в ноги Петрову и очень тихо мяукал, широко открывая рот, будто задыхаясь. Здесь человек был сильнее зверя.
Дружба эта была надолго, на всю недолгую жизнь кота.
Были, нашлись друзья в деревне и среди местного населения. Был у него один приятель из соседей – пожилой человек рыбак. Вместе они ходили на местную речку, вместе ездили на речку побольше и подальше, попутный транспорт находил его друг, имея многочисленные знакомства.
С другом они много разговаривали, Петров описывал вслух красоту природы, поясняя попутно о птицах и животных, неизвестные старому деревенскому жителю подробности о них. «Надо же, всю жизнь видел, но не знал…» - всегда качал головой приятель, удивляясь знаниями «Профессора» Петрова.
Часть 2
Осенние грозы бывает сопровождаются сильными ураганными ветрами. А перед самым ливнем, когда тучи уже напряглись и готовы пролиться, ветер, вдруг, затихает и тишина, ничего хорошего не предвещая, распространяется на всю окружающую природу. Стих шумевший под ветром густым гулом лес, и не было слышно птиц. Это было предгрозовое затишье ранним утром, когда Петров только вышел из дома, неся в руках связанные вместе удочки, сачок на палке, а за плечами вместительный рюкзак, полупустой и свисавший бесформенным мешком к низу спины. На рыбалку выходят рано поутру. Погода не очень-то располагала, но Петров поверил прогнозам синоптиков: кратковременные дожди и грозы.
Надел он курточку с капюшоном и в сапогах Петров шел на рыбалку от грусти в пустом доме искать впечатлений от общения с природой на ближайшую маленькую речку, где у него уже имелись свои «насиженные» места.
Дождь начался, как всегда неожиданно и поднялся ветер. А по деревенской улице бежали девушки доярки, в руках у которых были бидоны «старинные», которые Петров не видел уже с прошлого века. Еще до конца 80-х годов, особенно в 70-е годы, 3-х литровыми бидонами брали не только молоко, как помнил свою молодость Петров. Но мужики брали пиво бидонами, и потом во дворах за стоиками играли в домино под это пиво, «забивали козла».
Доярочки были довольно молоденькие девушки. Ветер трепал и путал волосы над свежими, только что вымытыми личиками, и оглядываясь на них, пенсионер Петров с удовольствием думал: «Как милы, как чисты, как хороши люди свежим утром нового дня…. Это, наверное, потому, что они еще не начали лгать, обманывать, сквернословить, притворяться и злобствовать. Они ещё покамест немножко похожи на маленьких детей, на зверей и на растения. И это славная истина, что придумали люди: кто рано встает – тому Бог подает, - именно потому, что человек еще чист бывает от греха поутру. Не потеряет тот, кто ранним утром выйдет из дома.
Дождь был небольшой, моросящий, но вспыхнувшая молния и гром в стороне от деревни сообщали о большем. Оценив обстановку, Петров решил вернуться и переждать приближающийся ливень. В дом он не зашел. На крыльце своего дома он остановился. Вслед за ним на крыльцо, под крышу, вбежал по трем ступенькам и его друг, кот Кис. Кот отряхнулся и мяукнув, будто поздоровавшись, уселся в угол лизаться и чистить свою намокшую шерсть: начал с груди, потом изогнулся и принялся слизывать со спины дождевые капли.
А Петров смотрел на струи усилившейся грозы, прислушивался к громам, которые звучали уже за домом и за деревней, подгоняемый ветром, от чего струи воды падающей с неба отклонялись, дождь скоро обещал закончиться. Кратковременная (по синоптикам) гроза, уходила куда-то в сторону леса.
Между столбиком из квадратного бруса, поддерживающего крышу крыльца и самой крышей, всего на пространстве около полуметра, паук сплел свою воздушную сеть, паутину. И её увидел Петров, ожидающий окончания грозы. Он забыл в эту минуту о времени, о месте, о дожде, который уже не лил, а заканчиваясь, ронял последние мелкие струйки и капли. Забыл о коте, который лизал уже задние лапы, усевшись на зад и вытянув заднюю лапу вперед. Он рассматривал замысловатую паутину, созерцание захватило его.
Это плетение из тончайших в мире нитей представляло собой красивую спираль, перетянутую расходящимися от центра радиальными прямыми, прочно укрепленными в местах соединений. Радужным сиянием отсвечивали на свету, почти невидимые нити с мельчайшими капельками воды на их поверхности. Наклонишь голову налево – радуга побежит вправо; наклонишь направо – нити закружатся влево под взором твоим, блестя и ломаясь в углах на перехватах. Кто не присматривался – тот не поймет, но это прекрасное видение.
Между тем, грозовые тучи отошли и открыли чистое голубое небо напротив дома Петрова, откуда свет озарил всю окрестность и деревню. А на свету паутина заиграла переливами.
По улице проносился не стихавший во время грозы ветер, и часть его дуновений достигала крыльца, отчего и подрагивала и качалась блестящая паутина. Под этими порывами ветерка, вся нежная паутинная постройка трепетала и вдруг упруго надувалась, как переполненный ветром парус.
Самого строителя-архитектора не видно. Он, наверное, был очень маленький или, если даже большой, но искусно скрывался. Однако какую громадную массу строительного материала он вымотал из своего легкого маленького тела. Сколько бессознательной мудрости, расчета, находчивости и красоты вложено было в эту паутину. И всё это ради одного дня, может даже ради одной минуты, ради случайной цели. Попавшая в сеть большая муха эту сеть непременно порвет, разрушит.
- Ты видишь, как прекрасна природа, – обратился Петров к коту, который уже чистил ступни своих лап и выгрызал из под своих ногтей грязь, прямо отрывая ногти свои, так что дергался всем телом. Петров не мог сдержаться и чувствовал потребность выразить вслух свой восторг. Он бы поговорил с котом еще, как это делал вечерами, но дождь благополучно закончился, и надо было идти на рыбалку.
Выйдя из деревни, Петров вступил на тропу, ведущую через лес к реке. И тут природа была прекрасна, умытая обильным дождем она оживала, встряхиваясь, роняя с пожелтевшей осенней листвы капли дождя под порывами ветра. Впереди была лесная горка – увал, поросший березками небольшими в руку толщиной. А по краю увала шла «посадка», ровные ряды сосенок, посаженные лесхозом. Среди этих сосенок, в посадке, росли маслята во множестве, дня три назад Петров ходил сюда за ними. Спустившись с лесной горки, он подал в сосняк, где земля поросла мохом и была усыпана желтыми иголками. Тут можно было другие грибы найти. Но Петрову было не до грибов, в этот раз он поспешал к широким заливным лугам, к пологому берегу речки. Там были заливчики и старицы, там были его рыбацкие «насиженные» места.
Это последние шесть лет Петров И. И. жил совсем один. Когда-то была жена, которую он любил, детей не было, но жена работала учительницей и «чужих» детей ей хватало с лихвой, за почти каждым своим учеником она «ухаживала» как за собственным ребенком. Приводила детей к себе домой. Ходила с ними по театрам и музеям. Брали они и его, Петрова, штатного инженера, всю жизнь проработавшего в одном из НИИ. Сосед же его, хороший знакомый был врач. И после смерти жены он стал частым гостем у Петрова, который страдал и, видно было что болеет. Болезнь Петрову определил участковый врач в поликлинике – депрессивное состояние. Лечился Петров у психотерапевта. И дошло до того, что Петров стал падать в обморок ни с того ни сего, может быть от лекарств. Вот тут сосед, врач окулист, знающий однако медицину, посоветовал уехать на природу.
_______________________________
Предсказано было в свое время наступление «века меланхолии» (Hagnell O. Et. Al., 1982). Сегодня это уже не представляется парадоксом, только для того чтобы поразить воображение неискушенных читателей.
По данным Всемирной организации здравоохранения, распространенность психологических расстройств в 90-е годы в развитых странах Европы и в США составила 10% против 0,4-0,8% к началу 60-х годов. Этот показатель отражает реальную частоту психологических расстройств в современном мире. А рост такой значительный объясняется ростом депрессии.
Это значит, что ежегодно около 100 миллионов жителей нашей планеты болеют депрессией и нуждаются в адекватной медицинской помощи.
____________________________
Он считал себя неудачником в жизни. Учился он на факультете академической физики. У него были все возможности для того, чтобы сделать карьеру в ученом мире. Но он не успел ничего, его карьера сникла и оборвалась по четырем причинам или, вернее, по четырем отрицательным свойствам ума и характера. Он был лишен профессионального честолюбия. Он был неуживчив, потому что излишне прямолинеен и горд. Он не обладал настойчивостью в обработке мелочей. И он не мог утолить своей жажды знаний одним предметом.
Быстро загораясь и так же быстро охладевая, - о чем только он не писал замечательные свои доклады и статьи. То он носился с теорией относительности, исходя от древнегреческих философов. То доказывал электрическое излучение мозга, его влияние на ауру поля вокруг человека. А то вообще пытался напечатать статью: о кажущемся беспорядке в строении видимого звездного мира…. Но был не принят, не понят и окончились его похождения в службе простым клерком….
Так же в любви, он несколько раз влюблялся и женился только под старость, когда ему было много больше сорока лет.
Вот откуда болезненное состояние и депрессия. От осуждения своей жизни. Все у него в жизни шло кувырком. Но не стоит о прошлом…. Рана давно отболела. Остался в душе толстый, грубый рубец, который, подобно старческому ревматизму в непогоду, дает о себе изредка знать, во время бессонных ночей, когда всякие глупости лезут в голову.
И только природа – она лечит. Поэтому рыбалка была его спасением.
Часть 3
Рыбачить Петров расположился в стороне от основного русла реки, на старице, у одной живописной заводи. Солнышко светило по-летнему, после прошедшей грозы, это остатки «бабьего лета»; и высушило мокрую травку на спуске к заводи, пока Петров больше часа шел через лес к «дальним полям».
Эти заливные луга у реки так и назывались, неофициально – «Тмаш-нур» (далекие или дальние поля). Слово – тма – сродни русскому – «тьму-таракань», что означает - такие далекие дали. А слово – нур – это поле, на наречии местных жителей. Но поля эти заливало весной до самого леса, на километры, так что лучше было назвать их лугами. В результате обильных разливов и остаются «старицы», - глубокие овраги, соединенные с основным руслом реки. Течение в них бывает только весной, а летом один конец мелеет, к осени совсем пересыхая, так что вода в старицах была стоячая и поросла обильной водной растительностью, кувшинками по заводям.
На берегу одной широкой заводи стояло несколько верб, и тень от них падала на воду. Вода в заводи казалась голубой оттого, что в ней отражалось небо. И вскоре, как Петров расположился и наладил свои снасти, в голубом небе, отраженном в воде, появились два красивых «самолетика» - красненький и синенький поплавки. Началась рыбалка.
_______________________
Как было написано в научных медицинских работах, которые Петров прочитал по поводу своего болезненного состояния. «Депрессии позднего возраста» - «поздние депрессии, коморбидные патологии внутренних органов, являются составной частью структуры болезненности лиц пожилого возраста. 1997 г.». «По данным 1994 года, депрессии у неврологически и соматически больных пожилых людей встречаются в 2 раза чаще, чем у физически здоровых лиц того же возраста». «Среди манифестных симптомокомплексов – много образные телесные сенсации – головокружения, головные боли, боли в области сердца, жжение в области желудка и др., никак не связанные непосредственно с соматическим заболеванием. В части случаев картина депрессии определяется угрюмым, ворчливо-раздражительным настроением с брюзжанием и вспышками недовольства по любому, самому незначительному поводу. В других случаях среди проявления депрессии доминирует заторможенность, апатия, ангедония (ничто не радует, не доставляет удовольствия), чувство безнадежности, беспомощности, потери энергии. Большую часть суток больные проводят в постели, не интересуются происходящим вокруг, пренебрегают правилами личной гигиены. Содержательный комплекс депрессии представлен негативной самооценкой с пессимистическими представлениями о собственном будущем. Нередко на первый план выступают размышления о бессмысленности существования».
Вот что Петров узнал о себе, о своей болезни. Он так и жил, и по многим признакам подходил под больного депрессией! А как он жил в городе, сразу после потери своей жены, и после того как ушел на пенсию и перестал ходить на работу: он заболел… и это стало заметно окружающим.
Он давно и достаточно примелькался и хорошо был известен в своем небольшом районе города, ограниченном магазинчиками: мясо-молочным, бакалейным, табачным киоском и большим супермаркетом. Была и кафешка, куда он заходил изредка, выпить (там наливали по сто грамм) запивая соком водку или стакан вина, закусывая булочкой с котлетой. Издали продавцы, молодая и пожилая, узнавали его худую фигуру, его черную нараспашку куртку «старинного» покроя с бляшками на карманах, его кепку надвинутую на лоб на брови.
Сначала продавцы в магазинах раздражались на Петрова за его рассеянность, разводили руками, хлопали себя по бедрам, кричали нетерпеливо своё – «сдачу возьмите» и вообще «пылили» торопили, чтобы не задерживал, хотя и очереди не было. Но потом попривыкли и благодушно поправляли его, когда он забудет взять сдачу, или заберет чужой стакан или бутерброд на тарелке вместо своего или собирается уходить не заплативши. С ним такие мелкие ошибки случались десять раз на дню. Он был приятен, тем, что разговаривал веселым тоном, и в его общении было много независимости, легкого внимания ко всем и ко всему, кроме себя. «О себе любимом» он забывал, будто его не существовало. Это он старался отвлечь себя от себя. Однако не вышло. А заболев и сердцем и «жжением в желудке», начав страдать головокружением и головными болями, - всем тем, о чем читал в научной статье про депрессию, Петров было слег. Вызывалась скорая, неоднократно, ему ставили уколы. А помог только сосед – он решил и посоветовал и настоял на переезде Петрова в деревню. А там началось…
Во-первых, участок в 12 соток зарос – вишня и слива дали отростки и эти отростки выросли в тонкие деревца высотой выше человеческого роста. Надо было вырезать и корчевать этот «чапыжник», между которым были настоящие монстры – клены толщиной в руку и поболее. Нашел Петров в доме старые ножовки, купил в сельпо треугольный напильник, и целый день посвятил заточке инструмента. Нашелся и относительно острый топор. Вот так он начал работать в своем «огороде».
И эта работа явилась лечением от депрессии, потому что заняла всё его свободное время, все мысли.
Часть 4.
С первых дней своего приезда Петров начал работать по благоустройству своего участка. Первоначально он скосил траву вокруг дома, чтобы можно было ходить, иначе трава была выше пояса, по грудь, это сорняки: полынь и чертополох. Перед домом вместе с травой попались под косу и маленькие отростки от вишни. Он освободил площадку перед крыльцом, а крыльцо находилось сбоку. За домом, за его задним торцом весь огород был заросший высоким лесочком, через который вела тропинка до конца огорода с выходом в поле и на опушку леса через дорогу.
Надо было этот лес вырезать-спиливать и корчевать участок от пеньков. Видимо за садом, за вишнями и сливами долгое время никто не смотрел. И вообще за домом долгое время никто не ухаживал. Тут и крыльцо было с подгнившими досками и полы в доме сели и надо было их перекладывать. Вот и обратился Петров к местным мужикам. Приходили ему на помощь старожилы и пожилые жители. Они приводили своих молодых сыновей, работа в доме велась весь летний сезон. А сам Петров занялся своим огородом, который представлял собой лес с деревьями в руку толщиной.
Началось всё с ножовки и топорика. Спиливалось деревце, на котором, затем, обрубались ветки и вставлялась эта толстенькая длинная палка в каркас из трех поперечин между двумя столбиками. Так образовывался плетень. Плетень Петров начал строить-городить позади огорода, убрав предварительно старые сгнившие досочки штакетника. Столбики от штакетника были ничего себе - крепкие и к ним и были прибиты поперечины из тех же срезанных отросших вишен. Вот так, потихоньку, он срезал высокие тонкие деревья, которыми порос весь огород и тут же находил им применение в плетень.
Соседи видели работу Петрова и даже вызвались ему помочь. Они предлагали спилить все деревья на его заросшем участке бензопилой. Но он от помощи отказался.
«Ну, куда я потом буду девать ветки эти? Вы тут навалите мне, «не пройти, не проехать», а я потом разбирайся с лесом! Лучше будет, уж я по одному деревцу буду резать и плетни строить заодно. А тонкие ветки у меня уже, вон, какой большой кучей лежат» - был его ответ.
Действительно. Накопилась большая куча веток с листвой и Петров начал вторую кучу рядом, в поле на задах, рядом с дорогой недалеко проходящей за огородами. «Когда листья пожухнут и ветки подсохнут, можно будет их сжечь» - думал Петров. И поэтому он начал складывать срубленные ветки и кривые негодные деревца в другую вторую кучу, потому что первая куча уже была с его рост и широкая, так что костер обещал быть огромным.
Работал он неспеша и довольно долго, более 10-ти дней. А прежде всего он проредил себе дорогу, – срубил-спилил все деревья от дальнего края огорода, по прямой, к крыльцу дома. Затем занялся левой стороной, в которую и строил-возводил свой плетень в первую очередь.
Открылся простор и вид на зады огородов и на дорогу, по которой изредка проезжали машины. Вдалеке, через опушку широкую поляну, стал виден густой естественный лес. Плетень на фоне открытого пространства смотрелся красиво, как старинное воспоминание о былых временах деревенских. Сегодня в деревне заборы строили из профнастила, мода такая пошла. У некоторых еще оставались заборы из досок. А вот плетней не было уже очень давно ни у кого. И местные жители оценили по достоинству «творение» Петрова, с радостным восторгом одобряя его, хотя только половина участка была обработана.
В дальнейшем предполагалось корчевать пенечки, оставшиеся от спиленных деревьев. Когда Петров оглядывал половину участка, то подумал: «А теперь нужна калитка» Он решил плотничать по-настоящему. Никогда раньше он ничего не строил из дерева и знал обо всем плотницком ремесле чисто теоретически. Поэтому сначала он посидел над чертежами. Сходил и снял размеры между столбиками. Второй столбик для калитки он вкопал в одном метре от столба плетня. Столбик пришлось взять старый, от старого штакетника. Он был еще достаточно прочный, но его низ, находящийся в земле подгнил, и его пришлось отпилить. Таким образом, столбик из двухметрового стал меньше – полтора метра. А закопанный на 20 сантиметров столбик был намного ниже, чем тот, на котором держался плетень.
Весть вечер Петров рисовал, чертил и писал размеры калитки. Он вспомнил уроки черчения, которые ему плохо давались во время обучения в вузе. Но с чертежами иногда приходилось работать и в НИИ, когда строились приборы для опытов. И вот нахлынули воспоминания, что работал он не совсем по той специальности, что учился. Так бывает….
От этих воспоминаний, он еще долго (как ему показалось) не мог уснуть в ту «ночь черчения калитки». Но усталость брала верх, и он не помнил, как уснул, отключился, а очнулся только утром, лежащим в одежде поверх одеяла на кровати.
Калитку он все-таки построил и начал плетень в другую сторону своего огорода, на вторую его половину, которая стояла еще заросшая «лесом» отростков сливы, вишни и кленов.
Но в это время приглашенные местные помощники закончили перекладывать полы и подремонтировали крыльцо. Полы были наклонно от дверей к окну ниже, и пришлось поднимать поперечные лаги. И теперь в комнате с обновленными полами оказалось пусто. Затащили они в комнату кровать полутораспалку и стол из соседней смежной комнаты, в которой остался только старый диван у стены. Нужно было строить полки или тумбочку элементарную. И было из чего, в сарае нашлось много стареньких досок двухметровых, неизвестно как туда попавших в дровяник. Также как калитка, для Петрова стало престижным самому всё сделать, не обращаясь за помощью. И он начал придумывать. Прибил в угол поперечный брусок, сделанный из той же палки: обтесал топором две стороны под прямым углом. На него промерял и напилил доски. А вторую сторону как ножку сбил из других досок. Таким образом, образовался встроенный угловой стол-тумбочка. Одна сторона которого была стеной, и задник стена. Также прибились еще бруски и к стене и к стороне ножке, образовалась полка. Он застелил столик найденной клеенкой, старой скатертью, вырезав нужный кусок, более-менее не протертый. И заразившись азартом от полученного «строения», начал строить такие полки во всех углах дома: в прихожей для складывания инструментов, в смежной комнате и даже в сенях, чтобы ставить ведра с водой и прочее.
В доме было две печки. Русская печь стояла в другой комнате чуточку большей, но она не работала. У неё просел свод и вся она потрескалась и вероятно дымила, так как трещины были вдоль дымохода и поперек печи даже кирпичи отошли с места, открывая щели в палец толщиной, так как раствор-глина между кирпичами раскрошился и вывалился на пол. В комнате поменьше сразу напротив входа стояла меньшая, небольшая квадратная печь-голландка. И эта печь была покрыта трещинами, и когда Петров её затопил, она дымила из всех щелей. Пришлось замазывать щели. А для этого он ходил за глиной на берег реки, в одном из крутых откосов было место, откуда деревенские уже давно брали глину, так что выкопали неглубокую пещеру в глиняном пласте.
Работа находилась каждый день и она отвлекала и про свою депрессию Петров уже забыл. Однако.
Часть 5.
Вокруг были густые леса, М-ский лесхоз, по названию районного поселка, который находился в 12 километрах от их деревни. В лесах было полно живности. И на участки деревенских огородов забегали лесные звери. На участок Петрова особенно, так как он был похож на лес. Часто залетали лесные птицы, как-то раз, он увидел кукушку, которая села на высокую старую вишню. Забегал к нему ёжик, его Петров поймал, бросив на него свою бейсболку, и отнес на опушку леса и там выпустил.
А вечерами понравилось Петрову сидеть на ступеньках нового крыльца и немного порассуждать, любуясь на природу.
- И вот, - думалось Петрову, - мне-то нечего бога гневить, достиг я предела своей жизни, как «дай бог» каждому…. Жизнь прожил с одной женой, правда, детей не нажили. Да и, хлопотно с детьми, видел по соседям и сослуживцам. Одного учи, другого лечи, маленького на руках носи, а когда вырастут, так еще больше хлопот…. А прожили мы, друг за друга только переживая. И никакого особого горя не было в жизни, и теперь живу себе потихонечку, и ничего мне больше не надо…. Кажется, счастливей меня во всей округе человека нет. Ну, конечно, зубов нет, спину от старости ломит, разные болезни донимают… одышка, когда идешь на дальнее расстояние или в гору. Болею, что ж, - плоть наша немощна. Ну, и то рассудить, - век подходит к концу тогда, когда бОльшая половина его прожита. Седьмой десяток! Не долго теперь люди живут, видел по сослуживцам. Сколько раз мы поминки справляли по пенсионерам. Только выйдет на пенсию, и глядишь, сообщение вывешивают – скончался старый наш сослуживец. После 60-ти лет живут от силы лет 5, а то и сразу, как наш зам, вышел он на пенсию и года не прожил, так и умер в 60 лет и 8 месяцев. – Грустные мысли приходили, лезли в голову Петрова.
И опять. Когда он ложился в постель и начинал придумывать, с какими мыслями засыпать, - не о чем думать оказывалось. Кажется, всё он уже передумал, и ничего такого не было, что могло бы возбудить новую мысль. С таким трудом уснув, долго ворочаясь, он, вдруг, рано просыпался. За окнами едва рассветало, а Петров сидел в постели, опираясь спиной на спинку кровати, и от нечего делать, старался познать самого себя. «Познай себя» - прекрасный и полезный совет, говорят древние мудрецы. Жалко только, что эти древние мудрецы не догадались назвать и способ, как воспользоваться их этим «добрым советом».
Он рассуждал, разговаривая с самим собой:
«Когда раньше, по молодости лет, мне приходилось понять кого-нибудь или же себя в определенное время, - то я обращал внимание не на поступки, в которых всё условно и зависимо от многих внешних факторов, а на желания человека, по принципу: «скажи мне что ты желаешь, чего ты хочешь, - и я скажу, кто ты». И теперь, на старости лет, я, Петров И. И, проверяю себя: чего я хочу.
Первое – я хочу добра во всем мире (это отвлеченное желание). Чтобы другие все: жены, дети, друзья любили не громкие имена, не разрекламированные фирмы и не ярлыки, а обыкновенных людей, друг друга.
А ещё что? Желательно было бы иметь наследников своего дела жизни, как-никак жизнь посвятил науке, проработав в одном и том же НИИ. И хотелось бы проснуться через 100 лет и взглянуть хоть одним глазком, что будет с наукой, которая мчится в неизвестность очень быстро, «семимильными шагами».
И еще что? Хотелось бы пожить ещё лет десять…. К тому же работы с домом и огородом хватит надолго. Так. А дальше что? А дальше ничего».
И вот, Петров думает, долго думает и ничего не может ещё придумать. И сколько бы он ни думал, и как бы разбрасывались его мысли, для него было ясно, что во всех его желаниях, размышлениях – нет чего-то главного. Чего-то очень важного не доставало. Чего-то не было, рассуждал Петров:
«В моем пристрастии к науке, в моем желании жить и в этом сидении на кровати в попытках «познать самого себя» - нет чего-то общего, такого, что могло бы связать все эти желания и чувства в одно целое. Каждое чувство и желание, каждая мысль живут отдельно друг от друга: о науке – одно, о прожитой жизни – другое, о счастливой сегодняшней жизни – третье. Ни один аналитик не сможет найти в моих мыслях того, что называется общей идеей – такого божественного в живом человеке. А если нет этого, то, значит, нет ничего. Потому что человек это божество мира, - он сам бог!
А уж если я остался без бога в голове, я невероятно беден. И при такой бедности достаточно любого серьезного недуга или страха смерти, - чтобы всё то, что я считаю своим мировоззрением перевернулось вверх дном, всё разлетится в клочья. Тут к религии недолго обратиться, когда я был убежденный атеист. А выходит, что человек не божество и не творец, а лишь тварь, сотворенная для непонятных целей кем-то, сторонним наблюдателем. И если отработает человек положенное ему время и положенные ему действия произведет, - тогда непременная смерть настигает его, где бы он ни был».
Петров потерял своего внутреннего Бога. И он стал ко всему относиться с видимым равнодушием, все дела стал делать с неохотою. Когда в человеке нет умственного начала, нет того, что было бы выше и сильнее всех внешних влияний – теряется сама цель жизни. Тут и взаправду, достаточно было для него хорошего насморка, чтобы потерять равновесие. Случилось ему простудится. При маленькой болезни он начал впадать в хандру. А заболевание всё усиливалось, - быть может это был обычный грипп. Петров был побежден внутренне и не имел опоры. Вскоре он слег в постель окончательно и был долгое время никому не нужным, «позабыт-позаброшен» - как говорится. Только через дней десять к нему зашел деревенский знакомый рыбак и увидел худого с почерневшими впалыми скулами, лежавшего в кровати человека. Он лежал умирая. Петров решил про себя: «если я побежден – то нечего продолжать еще думать, разговаривать с собой. Буду лежать и молчать, ждать что будет».
На вызванной скорой помощи его увезли в больницу, но, несмотря на реанимацию, уже спасти не смогли.
___________________________________________________
Мне довелось лежать в той же районной больнице и в той же палате реанимации, там я услышал рассказ из первых уст. Петров умер через несколько дней.
Конец.
____________________________