1.
Провалом средь вязкого мрака, реализовалась избушка.
Глинобитные стены, влажный воздух. Окна не вспоминаются.
Ощущение женщины, сведения о ней. Вежливо осведомился.
В усмерть потянуло спать. Сомкнув веки, клонюсь на койку. Отворачиваюсь к стене.
Чувствую за спиной вкрадчивое движение.
Протискивание сверху, между мной и стеной. Без-плотную настойчивость... желание охватить, присвоить. Нутряное избушкино - просьбу быть принятой... и тоже понятой.
Хозяйка?
Отталкиваниям воспротивилась юрко и сноровисто. Торопится под плечи.
Отбить не удаётся - руки проходят сквозь. Вырваться - словно спутан.
В ужасе догадался - воздушному воздушно сопротивляются. Начал дуть. Всё сильнее отдувать опасность.
Душа, отметив телесную немощь, бросилась помогать, отгоняя соперницу истовыми, гневными стонами.
Добавляемое после каждого выдоха крестное знамение, не позволило опасности возвращаться вновь и вновь.
Отпустило. Раскрывшиеся глаза ошеломились домашним спокойствием.
- Папа, приснилось?
- Да, интересный такой сон. Разговаривал?
- На первом этаже уши заложило, так кричал.
2.
Солнце горит в небе. Воздух расплавился и застыл без движения.
- Серёга, - зовёт детский голосок. Сквозь крапивные заросли возле соседского забора, просвечивает беленькая маковка.
Ванёк. У калитки надоел с вызовами. Отругали. Но не запретили же совсем. Робким и почтительным исполнением дружеского имени, умудрился высказать много чего, разного такого.
- Серёёёгааа... Дескать, - Если ты занят, то не отвлекайся. Мне важно только убедиться, что ты услышал и выйдешь гулять, если захочешь конечно же. Чтобы и дальше ждать тебя за крапивой.
- Ну чего тебе! - по кошачьи взвопил со двора Серёжка. Разница в пару годов на первом десятке их отсчёта, давала власть отвечать малому с раздражением.
Пара годков...
- Когда то и меня звали Ванечкой, - взгрустнул Иван, седой стрижкой вторя белобрысой головёнке.
Детство - сквозь пальцы. С ним и ещё нечто, неозначенное, но в последствии притягательное.
Вспомнился разговор с другом, в юношеском ещё возрасте.
- Тот мечтал скорей заматереть, я же не прочь был развернуться.
Он не хотел опять всё выпрашивать и ничего самому не сметь.
А я сказал, - Мы в прошлом даже не подозревали о надоедливых и мучительных вещах, взять хотя бы курево. Не страдали от его следствий, не боролись с ним - просто не имели влечения. Хотя видели примеры вокруг, но словно... с высот над соблазнами. И разве та неискушённость, из теперешнего всё-изведовавшего состояния, не ценность? То, начальное трезвое мировосприятие, из взрослого жизненного похмелья?
Иван заполняет бетонным раствором опалубку очередной хозяйственной заморочки.
Жарко. Пот прижигает. Устал с полными вёдрами.
- Отдохнуть бы.
Семейное - что то, как то... ушёл интерес? Выросли малые. Некого потискать, обрадовать и пожалеть. Скрип без-цельности в ступице былой семейной круговерти.
Всё незачем.
Тоска сгустилась. Безвыходность стеснила грудь, свинцовой тяжестью нагрузила ноги, качнула и прижала к леснице.
- И впрямь отдохнуть. По настоящему.
---
Днище надувной лодки решительно хлопнуло об воду. Толчок ногой от берега оборвал пуповину горечи. Алюминевые гребки вывели из тени деревьев. Солнечный свет предъявил череде, сплавляющихся на широкой речной поверхности, лодок... новенького.
Самая ближняя - с пожилой парой в белых, спасающих от загара, одеждах. Согласно беседуют. Терпеливо дожидая финала речной дистанции, оглядывая берег пойменный, горный берег.
И понимающе, - объявившегося рядышком.
Позади - связка сразу из нескольких лодок с малоподвижной взрослой компанией и тройкой шумливых детишек, их "чаячьи" крики разносятся над речной поверхностью.
Следом, цепочкой выплывая из-за речного поворота, лодки ещё и ещё...
- Не буду ближним помехой, - Иван заторопился вперёд.
Впереди река разделилась островом, на котором возвышалась тополёвая роща.
Основная часть реки, вдоль низкого берега, манила сплавляющихся светлым и ровным течением. Узкая часть, что вдоль горы, бурунным шумом отгоняла осторожных.
Иван же - скорей, в сердцевину острова. Где за мелкими переливами по обкатанным камушкам, между ивняком и тополями, скрывалось обширное углубление, проточное озеро, естественный, безветренный бассейн со спокойной водой и намывным дном. Купель для деревенской детворы, пробравшейся по перекату или приплыв со взрослыми. Знали о нём только местные. Транзитные, когда замечали, вернуться против течения уже не могли.
Ткнув лодку в песчанный холмик, пал в воду и замер, истомно блаженствуя в живой прохладе, лицом к жаркому небу. Словно пустынник, жадно дорвавшийся до охлаждённой газировки.
Вокруг, ступеньками по камушкам журчали струи, вдалеке, потусторонниим гамом доносился щебет сплавляющихся...
Озноба добился не сразу.
Прикосновение к горячему резиновому борту сделалось желанным. Выгреб Ваня из проточного затишка в горную протоку, энергично отдалился от прибрежных опасностей, сложил вёсла, съехал с сидушки в кормовой закуток, опустил ноги через борт в воду и сдался реке.
Течением - то в тенёк, то на сияющее пространство. Несёт по речному коридору с высокими живописными стенами.
Лодка ещё и вращается.
Перед глазами возникают то склоны горной стороны, то широкие кроны циклопических островных тополей. Под тополями открываются уютные солнечные прогалы - места туристических привалов.
Горный же склон, покрыт зарослями акации, черёмухи с рябинником. Среди которых боевыми порядками высится пихтач-дисциплинированные рыцари, и сосняк - вольное казачество. Таёжные армии ведут многолетнее сражение за уровень жизни и место под солнцем. Лишённые маневра пихтачи, оттеснены и сброшены в теснины логов, а верхушки скалистых выступов заняты сосновыми эскадронами.
Захотелось запеть что нибудь, славящее красоту природного окружения и человеческую отраду в ней. Отразиться от скал, пролететь над водой... одиноким восторженным голосом.
Самый звонкий и бурный заключительный порог, досыта нашвырявшись Иваном, вынес его на плёсо и открыл дальнее продвижение коллег по сплаву.
Отметилось - обогнал соседей.
Гонка на этом и закончилась, ибо начавшееся плёсо удовлетворило речную торопливость огромной шириной. Спешить реке стало незачем.
Вода удовлетворённая оказалась плавно волнующейся пустотой.
Лодка зависла над текучей высотой, в паре-тройке метров от устилающих дно камней. Едва перемещаясь над ними. Напоминая детское парение над взрослыми соблазнами, видя, но не желая дотрагиваться. В зеленоватой глубине парение сопровождалось тенью неминуемых, вослед любопытству, опытов. Тень скользила по ровному ложу и по обкатанным глыбам.
Воздушные пузырьки, всплески мальков, отражения вдоль береговой линии, это всё, что обозначало речную поверхность. Хочешь - прикрой глаза и сквозь веки любуйся вишнёвым солнцем. А то возьмись за вёсла и шелести бортами в чистейшем водном расположении. Плыви туда, возвращайся сюда. Куда взгляд положишь.
А то и замри, зайдись ликующим восторгом, охолодей щеками - будет ли так хорошо ещё.
И отметь исподволь ворохнувшуюся тревогу, помня роковую примету спайки крайностей... "Слишком хорошо - плохо".
В воду вглядывайся...
Видимая часть дна перемещается за лодкой, блюдцем.
Панорамой любуйся...
Зримый окоём охватывает пространство - круглый горизонт, выпуклое небо и выпуклую донную поверхность - распростёртую красочную сферу.
- Линза, - вдруг заметил Иван. Линза - область моего внимания.
Где бы не появлялся, везде вокруг - прозрачной сферой выпуклая линза моего существования.
---
Следующий остров, шумом своей горной протоки, через всё плёсо предупреждал об опасности. В самой-самой дали сиреневого пространства, там где горы и небо слились с отражением, в стыке их, цепочкой белых барашков металось пенное бурление.
Ребятишки встревоживались заранее и, опасаясь за родителей, уговаривали править широким руслом. Пара девчат, что решились таки, огласила из бурунов реку визгом.
Иван - к порогу.
Водное зеркало с отражёнными в нём небом и горными склонами, ровной границей сменилось играющими по камням струями. Основная масса воды, резко ускоряясь, втягивалась в неширокое жерло, на дне которого валуны сопротивлялись течению, игнорируя нахрап каменным настырством. Вода возмутившись, опрокидывалась через них и закипала водоворотами, растерянно остановившимися среди общего скоростного пролёта.
Река неслась через порог с грохотом. С водным рокотом, с влажным гулом, солидным голосом тёмной глыби.
Ууууххх... ухватываясь за борта на самых крутых волнах, окропляемый брызгами и всплесками, пролетел Иван через порог и энергичными гребками вырвался из белесой взлохмаченной струи к острову, в образованную его мысом, тихую заводь.
Если кто мечтает о рае, в котором мечтать уже не о чем... изумлённо заплакать лишь, навзрыд зарыдать - так в нём дивно, так родственно душе и телу... рай именно такой - вот он.
Взгляду с островной поляны, что с редкими бальзамическими тополями... из сухого травяного тепла и хлебного запаха почвы... направленному через просвет тропинки, ведущей от кострища... открывается неширокий, ограниченный, замкнутый мирок бухты.
С противоположной его стороны - стена гор, покрытых лесом, с насыпным галечным откосом вдоль воды. Бурлящая вдоль каменного берега изумрудная водная струя, наполняет уютный мирок шумом, эхом отдается повсюду. Мимо проходит. Уходит широким вспененным шлейфом.
И сменяется глубина реки к острову успокоившейся прозрачной плоскостью. Витриной, сквозь стекло которой, презентация - промытые, драгоценные россыпи самоцветных камушков, играющих в водных переливах.
И глубина отмели постепенно нарастает к стремнине - не ходи, отдохни - купайся здесь, в мелкой спокойной гавани, замирай без движения, ныряй до изнеможения... Поднимайся на травяной берег и вдыхай дым костра, и слушай высокий, тёплый шелест древесных листьев.
Гремучая опасность рядом, но будь спокоен - сей час не коснётся тебя. Опекаем. Блаженствуй.
Острое желание отобразить эту красоту на холсте, и удерживающее сознание - краски тусклы, чтобы выразить сладость умиротворения, негу идеального приюта.
Если встречать ночь - то здесь.
Обошёл Иван поляну, вышел на противоположный край, нашёлкал кадриков.
Вернулся, глянул на противостоящие скалы.
Заночевать у подножия каменных обрывов, рядом с бушующей водой, пожалуй, интереснее. Предварительно изучив тамошние окрестности. Ведь впереди весь вечер.
Пройдя по галечной отмели вдоль острова, ведя на привязи лодку, добрёл до границы плёса. Зашёл в спокойную воду и, беспокоя табунки рыбёшек, поднялся на вёслах от переката. Проплыв вдоль границы, приблизился в началу бурунов и причалил к береговой осыпи. Спустился чуть вниз по течению и вытащил лодку на камни.
Прямо перед выбранным местом вспухала и мчалась водная стихия, дыбилась и опадала, вскачь копытилась, взмётывала белой гривой и грозила неукротимым топотом.
Остров за бурунами панически уговаривал возвратиться.
---
- Поднимусь на гору, прекрасные снимки должны получиться, на это, на моё теперь место.
В пологе леса вертикальный прогал, обещающий шикарный обзор окрестностей. Склоны приглашают вскарабкаться. Мелко-каменистые, не очень крутые поначалу, в самом низу усыпанные, скатившимися сверху, сухими сосновыми шишками.
И устремился Иван.
Да вот неожиданность - мелкие камушки по твёрдому основанию, прокручиваются подшипниками и ноги скатываются при каждом шаге к изначальной позиции. Приходится высматривать ложбинки для ступней или выбирать ладонями ямки.
Взобравшись на пяток метров, обнаружил, что спиной вперёд по своим следам, не спуститься, а без них придётся с ускорением скользить до подножия.
Только вверх. Где высота обещает обернуться спасением, где подъём превращается из ровного склона в уступы, которые башенками высятся один над другим. Зигзагом, как бы мимо, Иван взобрался к уступам и поспешил ухватиться за первый из них. Под пальцами каменная башенка предательски раскрошилась и осыпалась.
Ещё сюрприз.
Такую породу шутливо называют "шорским бетоном". Глина с вмурованными камушками, в толще - монолит, а на поверхности - осыпающаяся обманка. И выходит, если башенки стоят, то лишь потому, что никто к ним не поднимался. Не обнаруживалось таких дураков.
- Попался жы ж...
Иван оглянулся на реку. Реальная возможность скатиться вниз и до конца падения остаться без кожи локтей, колен, спины и...
И такой окрестный вид. И где укрепиться, развернувшись для сьёмки?
- Фотаппарата, пожалуй, тоже лишусь.
Приклонился грудью к склону. До ближайшей сосны в стороне осыпь хоорошей крутизны. Крылья бы на секундочку. Тщательная зачистка ступеньки, ещё одной, отчаянный прыжок и крепкое объятие с сосновым стволиком... а там и с другой сосной... Прощальный взгляд в заманчивую высь - Ну ка, ну ка... и от куста до ствола, от ствола до нижнего кустика вниз, вниз, вниз... к надёжной плоскости.
Весь в пыли и хвое, с внутренней дрожью, во взмокшей от пота рубашке, явился реке. Срочно в воду. Возле самого берега, чтобы ещё и течением не утащило.
---
И пора наводить бивуачный уют.
Сушняк запасти.
Галька намокла полоской. Наверняка родник. Выкопать заводь, дать воде выход - невелика работа. В рукотворном водохранилище мгновенно собрась мутно-жёлтая водица, но серая струйка родника продолжала дело, извиваясь колечками, протекла сквозь муть, постепенно вытеснила глинистое и создала чистый проток. Который Иван перекрыл крупным камнем. Запруда стала заполняться водой холодных подземелий.
Приготовить спальное ложе.
Под лодку настелить ровных ивовых ветвей. Саму лодку заполнить травой - ворохом, чтобы зарыться ногами. Иван надёргивал и носил охапки берегового травостоя, да не просто так себе, а разостлав по дну сизые метёлки полыни, сиреневые - душнички и жёлтые букеты бессмертника. Лодочное лоно наполнилось духовитым бальзамом, осока прикрыла аромат от выветривания.
В паре метров от предполагаемого ночлега разжёг костерок для дыма - а вдруг медведь. На другую сторону бросил тлеющие головёшки. Листья в пламени создали дымный покров над береговой окрестностью.
Усевшись рядом с костром, оглядел панораму и вслушался в поток.
Гул порога глухой, если сравнить с человеческим голосом - грудной. В глубине перекатываются и соударяются камни.
Иван давно уже отмечает подобный, постоянный, не исчезающий звук в ушах. Окружение производит богатую звуковую гамму, но с возрастом из слуха исчезают высокие тона и остаётся преимущественно нижний регистр. Который теряет источники и становится безадресным.
Изменяет нерв мира. Мир наполняется тревожным звуковым намёком, жизнь становится настороженным ожиданием. К хрустальной линзе личного существования как бы приблизилась тайная опасность.
Ощущается чугунной гонкой, гремящего не уезжая, поезда.
Представляется мельтешением шатунов и поршней локомотива цивилизации, что бешенно сматывает, пережигает всё выношенное и выращенное.
Апокалипсические внутренние тона, инкогнито давно сделавшиеся привычными, здесь у порогов, отыскали внешнее воплощение.
Совпали... Слились...
Произошло неявное повсеместное смещение.
Иван оглянулся, - Не катится ли сверху камень? Иван вслушался в гранит под собой, - Не землетрясение?
Всё как прежде и всё... иное.
Восторг.
Без-причинный.
Так среди празднично суматошной толпы... в гуще дружеского застолья... среди упаковывающегося, по домам, пионерского лагеря... в кутерьме весёлых и близких товарищей, всегда хоть один, да замрёт всем мешая, застынет в себя погрузившись... оком, расширенным окрест, вслушиваясь в чуть уловимое... прикосновение. Ибо на нём вдруг сошлись магнетические нити каждого, его одного осенило цельно-схваченным общим настроем, переживания всех вошли в душу.
Не в силах высказать чувствуемое, мотнёт головой, влажно блеснёт глазами, руки к груди приложит.
Но сегодня...
Мотнёт головой средь толпы праздной, взвизгов - О кей, Ех-хооо, У-уу... Шалишь парниша. Посредь управляемо шатких толп... по детсадовски, талантливых потребителей, словно должное, принимающих обхождение прихотей... тянущих в рот любые подложные яды... молельщиков айфонного иконостаса... покемонов, гуртом направленных в аут.
Среди тоже смекнувших, но хмуро наплевавших... стеснится дыханием, обнаружив пред-траурную обязанность - претерпеть агонию бездушных культяпок.
Быть свидетелем самоубийства повального. Не народа, нарождения урожайного... но отрешённого человечьего отпада. Тёмной изнанки любого живого явления, утробной порчи, именной смерти... просящей понять и принять её тоже.
Свидетелем всеобщей психологической пьянки, похмелья.
Словом, бывшим в начале... и отбросившим человека - изжитый этап воплощения.
- Блажен, приглашённый на "блюдо" глобальных конвульсий?
Руки к груди приложит, влажно блеснёт глазами...
- Нет. Нет уж. Неееттт ужжж.
---
Снизу по реке, вдоль порога, прямо за струями, за рокотом, нечаянно обнаружила себя, поднимаясь вверх длинная деревянная моторная лодка местных жителей, шорцев. Взрослый на румпеле, в середине семёрка ребятишек. Защебетали малявочки. Словно знакомому, призывно замахали Ивану руками. Он щёлкнул пару кадров и ответно поприветствовал. Те, ощутив его приобщённым своей ватаге, с чувством выполненного долга, спешно повернули мордашками к новым интересностям. Лодка прошла вдоль кромки бурунов на плёсо и унеслась вниз по течению.
Иван мысленно улыбался проведавшим - Как он тут?
Вдоль далёкого берега, уже тёмного... на тёмном же, полосочкой, зеркальном отражении... неспешно, словно нехотя, контрастно освещённые низким солнцем, дрейфовали последние лодки. Сплавляющиеся исчезали за островом и река наполнялась отсутствием человека.
Виолончельным адажио, по Шубертовски затосковала выхолощенная, остекляневшая речная перспектива.
Солнце скрывалось за горы. Свет его становился по Бетховенски грустно-вечерним, матерински участливым, чутким.
Тени удлинялись. Красноватый цвет границей поднялся до вершин, обращённых к закату, и покинул их. Последовательно, от востока до запада, ушли в тень редкие облака.
Небо угасало. Ощутимо потянуло холодом.
Минор струнного плача обостряли нотки берегового ночлега. Одинокий странник, огонёк и эхо потрескивающих в огне веток. Вверение себя "мёртвым водам" ночи. С нашенской уверенностью, что "Да воскреснет... да расточатся..." и, что не позволим случиться иному.
Вода становилась сиреневой, затем серой, затем седой с тёмным рисунком теней... и наконец поглотилась мраком.
Звук переката продолжился без видимой экспрессии - эхом бывшего, но расплывшегося прозрачными кругами. Топотом давней конницы. Криками жертв разрешённых сражений.
"…Как я подолгу слушал этот шум,
Когда во мгле горел закатный пламень!
Лицом к реке садился я на камень
И все глядел, задумчив и угрюм,
Как мимо башен, идолов, гробниц
Катунь неслась широкою лавиной,
И кто-то древней клинописью птиц
Записывал напев ее былинный…
Катунь, Катунь — свирепая река!
Поет она таинственные мифы
О том, как шли воинственные скифы, —
Они топтали эти берега!
И Чингисхана сумрачная тень
Над целым миром солнце затмевала,
И черный дым летел за перевалы
К стоянкам светлых русских деревень…
Все поглотил столетний темный зев!
И все в просторе сказочно-огнистом
Бежит Катунь с рыданием и свистом —
Она не может успокоить гнев!
В горах погаснет солнечный июнь,
Заснут во мгле печальные аилы,
Молчат цветы, безмолвствуют могилы,
И только слышно, как шумит Катунь…-
Н.Рубцов.
Унесла река людей, скрылись берега, растворилось текучее пространство.
Пора закрывать глаза.
Под глубинный шум, Иван удобно устроился в продолговатом цветочном ложе, в обрамлении жёлтых, серых, сиреневых, аптечно-душистых букетов... втянул в себя студёный, сладко-хрусткий ночной воздух и засыпая, отметил странное - ни разу не встревожился о доме.
Мобила завибрировала в кармане - Папа, у тебя всё нормально? Так вдруг заволновалась.
Сна и не стало.
Иногда в потоке гулко схлопывало. Голос его то сбивался на порывистые рыдания, ускоряясь и делалаясь громче, то вновь звучал умеренно, в без-численный раз повествуя о ком-то.
Рядом явственно послышались движение и шорохи. Ветер слегка усилился и прошумел порывом. Кроны плавно склонились воздушным дирижёром...
И всё привычное сделалось необычным.
Замерцала жизнь, от которой в жилищах прячутся под потолками и крышами.
Звёзды явились и бодрствовали. Их широкий полог расцвёл в бархатной ночи с деловитой подробностью.
Яркой магистралью проявился Млечный путь. Грань искрящегося космического диска, каждая искорка которого - солнышко для семейки пригревшихся. Диска, в числовом измерении, вращающегося и летящего на огромной скорости. Из сыновней же ему доверчивости - неизменного и надёжного.
Млечная река неспешно переливалась к западу небосвода, словно небо смежало веки, словно внимание переводило.
Опережая его - любимое созвездие Большой Медведицы скрылось за горным силуэтом.
О звёздном ковше Иван услышал ещё в детском садике, когда закутаную по самые глаза группу, выгуливала воспитательница, попутно рассказывая о небесном. Не в силах тогда охватить семизвёздный комплекс единым образом, создал воображением серебрянный ковшик, что одиноко светится в высоком морозе, над туманными клубами дыхания. А прозрачную воду, со звёздочкой на дне ковшика, засеребрил лунного цвета сиянием.
И утешил, - Я о тебе знаю.
Сопровождая Медведицу, среди звёзд, разбрызганных вихревым потоком, назначилась "за старших" дружная команда Плеяд - не меньшая симпатия, символическое сгущение взрослой семейной деятельности, образ уютного хлева с цыплятами.
А следущее?
А есть ли созвездие без-смысленного существования, "чёрный квадрат" в небесном пологе?
Звёзды дышали, звёздечество переливалось народами. И даже отдельная звёздочка иногда обретала ровное движение, оказываясь искуственным спутником. Спутники были часты и летели в разные стороны.
Один медленно перекувыркивался. Он померк и исчез. Затем вновь проявился. Яркость его стала усиливаться и вдруг сделалась пугающей по силе. Затем спутник вновь затемнился и опять исчез.
Ивану привидилось невероятное - одна из звёзд разглядела его. Световым усилением выдала стремительное приближение. Свет, объяв собой всю планету, прожекторным столбовым лучом промчался сквозь и вокруг... и удалившись вновь превратился в далёкую звёздочку. Так курочка склёвывает с земли зёрнышко.
До мурашек взмёрз.
Глаза утомлённо закрылись.
Грудной говор невидимого потока сделался ворчливым перебором жизненных событий.
Тёмная ночная линза стала вогутой. Дневной деятельный наблюдатель теперь сам разглядывался. Были объятия ледянной вечности с тёплым биением сонной безпомощности. Небо вникало в суетное, слушало распятого до полной искренности... сопереживало...
Ответно вещало символами.
- Не отпускает сон, с его тайной мистерией. Замыкания разнящихся... энергетических уровней. Сообщённой мне, значит - уровней моего жития. Орудием разрешения которого станет кто, или что угодно - человек ли, явление ли, собственная ли забота душевная, возможно и смерть сама. Что в этом электрическом задачнике значу, что смею и могу я - двуногая материальная форма энергетического сгустка? Отражённое микроподобие зримо явленного макромира. Зайчик солнца, с его ярким светом и тёмными лучиками.
Луковица, временно пленённая в телесные кожурки... обречённые ошелушиться, в следующую новь проявив луковую сущность.
Сражение с невидимым. Что значило оно?
Отбивался, уклонялся... не дорос до взрослых объятий?
Принять бы, поторопить даже... не гибель основы, но смену её качеств?
То уходя в забытье, то выплывая в действительность, Иван провёл ночь в полудрёме, и наконец, решил бодрствовать.
---
Был вечер и было утро.
И до чего же было хорошо.
Новое солнце со свежим пылом освещало новые же, подслеповато щурящиеся, заречные берега.
Сюда, под гору, оно не скоро. Иван отчалил от сумрачного прибежища и прокувыркавшись через порог, вернулся в райскую обитель. Босиком прошёлся по тёплым травам.
- Куда дальше надумал? - поинтересовалась, жужжащая пчёлами, нега.
- Разумнее не бывает - спуститься на пяток километров ниже, где река и автомобильное шоссе почти примыкают друг к другу. Скатать лодку и сесть в обратный пригородный автобус. Смотреть в окно. Ловить взгляды и глядеть самому, слушать пересуды. Билетик приобрести.
Но...
Было уже. Всё исполнившееся - безцельное состояние - не по душе. Если трудности кончались, Иван всегда находил их на свою шею и одолевал, словно упрямый нож сопротивляющуюся субстанцию... выстругивая дельное.
Отогревшись, позавтракав и накупавшись, принял решение - двинуть вверх по реке.
- Изгнание из рая - нытьё хлюзды. Здравое требование - уход из рая.
- Принцип. Оспорить принцип немощного дрейфа.
- Обратить детское созерцательное парение в знающий, энергичный лёт к избранной цели.
- Получится ли - чем не стимул?
А в общем - сам не осознавая.
Прощально оглядел бухточку, одобрительно огладил взглядом мчащую вдоль скалы струю, - Встретимся...
И заподскальзывался ногами по каменному ложу, с лодкой на бечеве возвращаясь к началу плёса.
---
Гребки вперёд вёслами послабже, чем гребки к себе. Поэтому Иван толкал вёсла вперёд и оглядывал утренние красоты.
Река двигалась встречь, вода и дно уходили под лодку. Берега изгибаясь обтекали.
Поодаль сплавлялись ранние. Со спаренных лодок ныряли, взбирались и ухали ошпаренные. Однородный поприветствовал оригинального.
Стояли рыбаки со спинингами, по колено в отражениях здешнего. Рыбаки созерцательно покуривали на берегу.
Один, отыскивая уловистое место, бродил по отмелям и при взгляде на него против солнца, казался приподнявшимся над округой, на фоне, вертикально вытянувшихся, дальних сиреневых скал и лесистых островков...
И всплески воды вокруг ног при перешагиваниях, солнечно взмахивали облачным подножием.
Линза дневного внимания наполнялась событиями.
Иван, оставляя на зеркале реки пузырчатую траекторию гребков, деятельно и медленно миновал всех...
И подбираясь к нижней стрелке, начального в путешествии острова, отметил усиление встречного сопротивления. Теперь расстояние, добытое каждым гребком, река наполовину укорачивала ответным сносом. Лодка по реке - шаг вперёд, река лодку юрко - на полшага обратно. Прозрачное сопротивление, которое насквозь проходится лопастями вёсел, невидимым упором, словно в вязком сне, почти прекратило поступательное движение. Останови усилия, вмиг подхватывает.
- Работа спокойная закончилась.
Он развернулся и начал грести к себе, короткими и частыми взмахами. Иногда оглядывался, сверяя направление. И продвигался уже не простодушным ходом по курсу, а направляясь против течения, но с небольшой поправкой - уравновесив скорость лодки и речное сопротивление, приближался к острову боком.
Добравшись, оценил мощь горной протоки, - Эге... Вот оно, начинается.
Затылок поцарапал...
На вёслах без-полезно. Сдаться, отправиться вниз - никогда не поздно. Но и возможность есть - вдоль островной береговой линии, с лодкой на бечеве. Километр всего то.
- Долго?
Не спешу.
- Здоровья хватит ли?
- Есть и такое. Попробую, постараюсь. Выйти из линзы существования, приподняться над самим собой. Отведать иной чаши.
- Вперёд.
"Резинка" на стремнине вздымает нос, на спокойных участках даёт возможность приложить к себе руку и так подстраховываться от падения.
Шлёпнуться все возможности. Склизкость и разнокалиберность донных камней. Слойки срывает с ног - ходьба босиком оздоравливает.
Перешагивание сделалось трудом. Водная гладь, кружась на которой так легко миновать островную протяжённость, вызверилась, толкает назад и рычит от стрежня протоки.
Хитренькая такая, издали - зеркало, угроза не подразумевается. Но приближаясь, приседает котёночком, выбрасывается в прыжки матёрым котярой с его диким мявом, и вот - рассвирепевшим тигром старается сбить с ног, свалить, утащить... и пожрать с глубоким аппетитом. А оглянись, она вновь безмятежна.
И если спросят, безмолвно ожидающие поклёвок, - Где тот, что сплавлялся против течения и зашёл в тенистый коридор горной протоки?.. пожмёт волнами, - Не знаю, где он и что с ним. Не сторож...
А он нащупывает возможности для упора и буксирует чёлн.
3.
Стоит ли?
Всяк из леса, от реки возвращается с осязаемыми трофеями. Иванова добыча - убитые ноги, флэшка с фоточерновиками, и ещё вот...
Одолевая течение, ноги переставляя... сознавая, что причиной трудности стало желание пойти своей волей, родил он и вырастил философское воззрение на устройство жизни...
- Рождаются на свет рыбёнки. Родители обеспечивают им появление и укрепление, выбирая водные затишки, заводи со стоячей и прогреваемой водой - ясли и садики.
Подростки выглядывают в подвижные реки и кучкуются у самых обрезов бухточеек, перед порогами... набираясь храбрости - школа.
Голод, зов к размножению... проявившаяся самодостаточность... вымётывают созревших спорить с потоками, посылают в верховья, и даже гонят по вертикальным водопадным столбам в самые истоки.
И выполнивши икромётное назначение, грузно отправляются в сплав усталые взрослые, дрейфуют в глубины бочагов, в черноту подводных ямин, скатываются в равнинные многоводные реки, где ил накормит ракушками, и где ожидают многих рыбацкие сети.
Не подобны им люди?
Вывод зрим... движение вверх, против течения - к возрождению, движение вниз, по течению - капитуляция.
И вывел метафизическое расширение...
- Само течение в таком случае - признак воли живущего. Возникает для каждого только с проявлением действий.
А если учесть огромное разнообразие течений, от ручейковых до речных... учесть последовательно текущую логику жизни всех и каждого... учесть кипень косности вокруг шагов новшества... то можно назвать одну, объединяющую бурливое разнообразие, величину. Которая от старта до финиша, "от рождения и до тризны", от задумки до её реализации. Дистанцию, наполненную живым усилием и упругим сопротивлением. Протяжённость, нужную для...
Имя всеобъемлющему току - время.
"Безвременье" - состояние без-цельных. Ведь сплавляясь, Иван видел воду вокруг лодки относительно неподвижной. Одни и те же листики кружились на поверхности рядом, рисуя обманную видимость стабильной лужайки, среди мчащихся берегов.
Время есть только для действия, течение - для проявивших собственную волю. Оно в полсилы давит на вставшего. В полную силу сопротивляется пошедшему.
И куда же без диалектики...
- Возвращающемуся от финиша к исходной позиции.
Оконченная картина уходит в рамку, чтобы освободить мольберт для творения следующего. Спортсмен, совершивший прыжок, возвращается в начало разбега, готовясь к прыжку очередному, стараясь достичь высоты большей.
Одолевающий течение отменяет предопределённость...
Ведь смерть, это исполнившееся, зафиксированное законом. Жизнь - начинающееся другое.
Кто начнёт...
С нуля, вместо накопленных миллионов?
Только новенький.
Маленькая новелла, что споначалу всё робко выспрашивает и сама ничего не смеет. Пусть. Пусть гонят её от калитки программы-ровесника... Не отменить... она - центр лучей открывшейся личной перспективы. И этим, продление перспективы всехшней.
И как тут без фанфарных выводов...
- Идти встречь.
В чём не правы мы, которым "закон побоку"?
Ведь законам материальных отношений не подвластны решения более широкие и вездесущие, например - милость и любовь, решимость та же.
Им не подотчётна мощь иного свойства. Когда, даже отдалившийся от физической активности, желая сдвинуть гору, говорит ей, - Ыыыххх, - и с верой свершает усилие внутренее, внешне несерьёзное, а для души - истовое...
И гора движется в желаемом направлении.
Гора массовой инерции, инерции многоголосного народного настроя.
Вечно стремящегося к совершенству... стремящегося тоже над-законно, ибо нет рыбака, который указал бы честный размер пойманной рыбки. Воображаемая, она всегда крупнее взаправдешной... равно и мир, каким он должен быть, всегда лучше того, каким он является на самом деле.
Массовое сознание подвигается без-конечно малыми величинами. Укором материнских глаз для беснующегося сына. Доверчивостью детей ко взрослым. Надеждой на "прекрасное далёко".
Слабость в истоках решения.
Решение - начало действия.
Действие - путь встречь течению.
Индивидуальными курсами и разной скоростью.
Плавно и невидимо шествует река за островом. Медленно, ворочаясь в такт шагам, лесной окоём проходит мимо, в прошлое. События текут причиной цепочкой. Тают за спиной облака и тонет в закате солнце.
Мир устремляется к идущему... Надвигается предложением, ещё не согретым деятельностью...
---
- Принимаю, иду... Ознаменован.
Ни свидетелей, ни аплодисментов - пусть. Фанфарная торжественность сдержана. Всё распробовано, всё отставлено. Знающе верховое парение.
Медь отдаляется журавлинными кликами.
Клики замещаются дыханием.
Прозрачный напор реки - органными аккордами.
Деревья окружают подголосками.
При-рода... под плечи... доверчивость ей... ликование.
Тревожный союз крайностей... Ааа...
Противодействие согласовано.
Там за тесниной протоки, оно обернётся зеркальным спокойствием.
Сменится деревенской пылью. Крапивой, вымахнувшей вдоль забора.
И в свой срок - лестницей на очередной стройке и вёдрами с раствором бетона.
И Живой Прозой, прозрачно струящейся над каменистыми препонами бытия...
"Честь и слава нашему языку, который в самородном богатстве своём, почти без всякого чужого примеса, течёт, как гордая, величественная река - шумит, гремит - и вдруг, если надобно, смягчается, журчит нежным ручейком и сладостно вливается в душу, образуя всякие меры, какие заключаются только в падении и возвышении человеческого голоса"... Н.М. Карамзин.
Река наша. Ясных вод и утренних сил тебе.
Будем. Будь.