Дело автора «Дела»
Александр Васильевич Сухово-Кобылин (1817—1903) по праву считается великим русским драматургом — его комедии «Свадьба Кречинского», «Дело» и «Смерть Тарелкина» являются украшением репертуара любого театра и вошли в золотой фонд русской литературы.
Не менее славен мастер слова и своим участием в уголовном деле по «делу Симон-Деманш». Существуют два взгляда на участие писателя в деле: он 1) жертва судейского произвола — это общепринятая точка зрения и 2) главный виновник преступления. Последнее мнение наиболее убедительно изложено А.И. Ракитиным на сайте http://www.murders.ru/L_S_D_1.html — эту работу вместе с другими (Влас Дорошевич и т.д.), написанными апологетами Сухово-Кобылина, попытаемся соединить хронологически. Цитации будут из Ракитина.
Богатый помещик дворянин Сухово-Кобылин в 1840 г. познакомился в Париже с модисткой Луизой Симон-Деманш и устроил так, что через год француженка оказалась в Москве на его содержании. Жениться помещику на содержанке не позволяли сословные приличия — родня была против мезальянса. Амуры длились 9 лет.
Сухово-Кобылин все свое время уделял нескольким имениям в 5 губерниях, где он основал 5 заводов. Успевал он блистать на балах, играть в карты, приударять за красавицами, изучать философию.
Характер Александр Васильевич имел несносный. Светский лев раздражал мужчин дерзостью и остроумием, заносчивостью и грубостью. Но этим же ловелас пленял и женщин. Говорят, «дворня его ненавидела», поскольку он, «несмотря на знатность рода, не чурался рукоприкладства в отношении бесправных мужиков».
Луиза терпела измены, не без сцен, конечно, но деваться ей было некуда — она целиком зависела от благодетеля, снявшего ей квартиру, выделившего дворовых людей, обеспечившего ее всем необходимым, давшего 60 тыс. руб на обзаведение винным погребом. Луиза торговала там алкоголем, производимым патроном.
В 1850 г., отмечают биографы, «Александр Васильевич окончательно охладел к француженке», однако отношения между ними не прерывались до тех пор, пока Сухово-Кобылин всерьез не увлекся светской львицей Надеждой Ивановной Нарышкиной, урожденной баронессой Кнорринг (будущей женой А. Дюма-сына). Нарышкина забеременела и «не имея возможности развестись, решила бросить мужа и переехать к любовнику».
Деманш стала готовиться к отъезду во Францию, где она собиралась с помощью Сухово-Кобылина открыть дамскую мастерскую. Увы, 9 ноября 1850 г. труп зверски избитой, зарезанной Луизы нашли за Ваганьковским кладбищем.
О пропаже француженки первым заявил в полицию Сухово-Кобылин за день до этого. Московский обер-полицеймейстер И.Д. Лужин, заподозрив заявителя в убийстве любовницы, создал следственную комиссию под председательством пристава Хотинского.
Были арестованы крепостные Сухово-Кобылина, обслуживавшие Луизу, — кучер Г. Кузьмин и две горничные.
При осмотре дома Сухово-Кобылина Хотинский «на стенах в сенях и в большой комнате обнаружил многочисленные темные капли и крупные потеки, похожие на кровавые». О происхождении пятен хозяин ничего вразумительного сказать не смог, и его тоже взяли под стражу. У арестованного было алиби — в ночь убийства Деманш он находился у Нарышкиной. Были арестованы также повар помещика Е. Егоров по причине расхождения его показаний и заявлений Сухово-Кобылина. Делом занялась Следственная комиссия под председательством коллежского советника В. Шлыкова.
Повара Егорова заточили в одиночную камеру, и уже через сутки он дал признательные показания об убийстве француженки вместе с пособниками — Кузьминым и горничными. Протокол его допроса расходился с фактами следствия (например, утверждалось, что тело убитой было брошено в овраг, тогда как нашли его на дороге), но комиссия не обратила на это внимание.
В связи с изобличением убийц Сухово-Кобылина освободили из-под стражи под подписку о невыезде.
Установив мотив убийства Деманш — жестокость француженки к дворовым Сухово-Кобылина и избиение их, комиссия в начале 1851 г. готовилась передать дело в суд. Оглашение подобного мотива грозило помещику неприятностями — «если в суде официально будет заявлено, что Сухово-Кобылин собственноручно избивал слуг, а любовница его безнаказанно хлестала их по щекам, била половой щеткой, швыряла в них тарелки и пр., то на репутации благовоспитанного денди можно было «ставить крест»».
Чтобы отвести следствие в сторону, Сухово-Кобылин представил комиссии «объяснение», в котором он обвинил своих крепостных в убийстве из корысти. Комиссия отнеслась к этому утверждению индифферентно.
Затем комиссию пригласили в дом Сухово-Кобылина, где на чердаке были обнаружены принадлежавшие Луизе вещи в тайнике, якобы заложенном Егоровым. От назначенных комиссией очных ставок с обвиняемыми Сухово-Кобылин отказался, сославшись на свое пошатнувшееся здоровье, и комиссия почему-то пошла ему на встречу. Через какое-то время выяснили, что тайник подложный.
20 апреля комиссия окончила розыск. Сухово-Кобылин, получив освобождение от подписки о невыезде, тут же выехал в Петербург, где подал прошение на имя Николая I, в котором указывал на меркантильную подоплеку убийства. «Очень странный шаг, особенно принимая во внимание, что в это самое время сознавшиеся убийцы уже 7 месяцев сидели в тюрьмах и готовились к суду. Видимо, на сердце Александра Васильевича было очень неспокойно, раз он решился побеспокоить Монарха».
По просьбе царя шеф жандармов граф А.Ф. Орлов связался с московским военным генерал-губернатором графом А.А. Закревским, который настаивал на версии, что прислуга убила свою хозяйку «за жестокое с ними обращение». В этот момент завязалось длившееся несколько лет противостояние правосудий двух столиц, доставившее чиновникам самого высокого ранга массу хлопот.
13 сентября 1-й департамент Московского надворного суда вынес приговор обвиняемым крепостным — они лишались прав состояния, подвергались бичеванию, клеймению и ссылке в каторжные работы. Следующая инстанция — Московская уголовная палата подтвердила приговор, обязав Сухово-Кобылина за сожительство с женщиной вне брака подвергнуться церковному покаянию.
В конце 1851 г. обвиняемые написали в Сенат ходатайства о пересмотре дела, в которых указали на нарушения в ходе следствия: комиссия не обратила внимания на бурые пятна в доме Сухово-Кобылина, не проверила показания помещика, осудила несовершеннолетнего, а значит, неподсудного Кузьмина и т.д. Кузьмин обвинил пристава Хотинского в том, что он принуждал его якобы по требованию Сухово-Кобылина взять вину на себя, а Егоров инкриминировал другому частному приставу И. Стерлигову «бесчеловечные истязания», из-за которых он вынужден был оговорить себя. Егоров направил прошение еще и на имя императора, которое, в конце концов, оказалось тоже в Сенате.
В июне 1853 г. Сенат, не поверив в виновность крепостных, вернул дело в суд низшей инстанции.
Тем временем в Ярославле была арестована группа мошенников, один из которых Г. Скорняков сообщил о том, что Деманш убил его подельник А. Сергеев, которого якобы нанял за 1000 руб. Сухово-Кобылин. Протокол этого допроса попал в московское присутствие Сената.
Собрание московских департаментов Сената указало следователям белокаменной на их непрофессионализм и недвусмысленно дало «понять, что в «деле Симон-Деманш» не обошлось без взяток».
Для расследования дела постановлением Госсовета была учреждена новая следственная комиссия, приступившая в апреле 1854 г. к проверке следственных материалов московской комиссии. Сухово-Кобылина вновь арестовали. Майор Стерлигов также был арестован, уволен со службы, лишен званий и наград и осужден на ссылку в Сибирь. Понес уголовное наказание и Хотинский.
Новая комиссия установила, что «официальный документ комиссии Шмакова фактически был фальсифицирован». Зашаталось алиби Сухово-Кобылина, подтверждаемое только Нарышкиной, которая тоже находилась под подозрением. Дал показания и доставленный в Москву Скорняков.
«Расследование принимало все более угрожающий для Сухово-Кобылина оборот… К середине июня всем, прикосновенным к расследованию, стало очевидно, что Егоров, Кузьмин и Иванова не убивали француженку. Отдавая себе в этом отчет, мать арестованного Сухово-Кобылина — Мария Ивановна — в июле 1854 г. обратилась к Императору Николаю Первому с просьбой освободить «больного сына» из-под стражи на поруки». Сухово-Кобылин, отсидев 7 месяцев, был выпущен «на поручительство» его матери.
В 1855 г. при новом слушании дела был вынесен вердикт, повторивший заключение первого суда. Однако в 1856 г. Сенат, изучив этот приговор, раздраконил решение московских судей, приведя свои контрдоводы. Осужденных крепостных предлагалось оправдать, а Сухово-Кобылина «оставить в подозрении, как возможного преступника».
11 ноября 1857 г. на общем собрании Госсовета рассмотрели материалы по этому делу, представленные министерством юстиции. Госсовет постановил полностью освободить Иванову, Егорова и Кузьмина (Алексеева умерла в тюрьме), а в отношении Сухово-Кобылина оставить решение Сената. 9 декабря вердикт был утвержден Александром II.
С тех пор «дело Симон-Деманш» является примером коррупции судейских чиновников. «Не будь у меня связей да денег, давно бы я гнил где-нибудь в Сибири», — признавался сам Сухово-Кобылин.
И в то же время никто официально не ответил — а не сам ли обвиняемый подкупил следователей и судей; почему улики и факты оказались пристрастно разбитыми на две несмешиваемые группы и почему дворянин так некрасиво вел себя, давая откровенно лживые показания и постоянно сбивая следствие с пути. (Он, в частности, ни разу не признался в том, что сожительствовал с Деманш и Нарышкиной, хотя об этом знала вся Москва).
P.S. У Александра Васильевича до конца его дней висела над кроватью бледная пастель французской работы в золоченой рамке, на которой была изображена Луиза Симон-Деманш. Дочь Нарышкиной тоже звали Луизой — ее Сухово-Кобылин удочерил в конце жизни
Рис. http://images.mreadz.com/340/339162/7.jpeg